Нельзя засовывать руку крокодилу в пасть. Нельзя купаться в грозу. А в замке фон Кролоков нельзя прикасаться к еде, которая припасена для традиционного Бала. Кто ж пойдет против короля вампиров?
Но, стремительно направляясь к гостевой спальне, Герберт не считал, что совершает преступление. Ведь он не собирался никого употреблять в пищу, его целью было просто посмотреть. Вампир был сегодня сыт и уверен, что справится с жаждой крови, которая охватит его, как только он почует спящего Альфреда. О да, вот бы взглянуть на молодого гостя хотя бы одним глазком! Герберт в душе сильно сокрушался, что пообщаться с ним удалось всего ничего — отец изъявил желание поболтать с Альфредом, и сын не стал вмешиваться. Зато потом у Герберта получилось перекинуться с графом парой слов, и он закинул удочку, поинтересовавшись, а нельзя ли не отдавать мальчика свите и сохранить для любимого сына. Пока судьба молодого человека решалась между этих двух зол, тот уже давно отклонился ко сну вместе со своим дряхлым спутником. Как жаль! Ох уж эта потребность людей во сне ночью, а вампиров — днем! Она же так жестоко лишает Герберта полноценного свидания! Хотя, поразмыслив немного, вампир посчитал этот досадный факт в чем-то романтичным — истории про два сердца, разлученные препятствиями, мешающими им быть вместе, его вдохновляли, как и перспектива влюбленности с первого взгляда. Последнее вселяло в Герберта надежду, что его смертная скука наконец-то прекратится, и он если не воспарит на крыльях любви, то, по крайней мере, недурно развлечется.
Хотя крылья у него имелись и так — уже не первое десятилетие фон Кролок умел превращаться в летучую мышь, что сейчас позволило ему незаметно и интеллигентно проскользнуть в спальню через окно. Признаться, эта идея радовала его вампирскую душу: ну если подумать, кого потревожит небольшая черная тушка, висящая над Альфредом на краешке балдахина? И Герберт вдоволь налюбуется на сказочно густые и пушистые ресницы юноши, наверно, почти такие же мягкие и шелковистые, как мех его летучего ночного посетителя.
Однако когда он уже хотел вспорхнуть на балдахин и повиснуть на перекладине, вдруг дверь в спальню чуть приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось чье-то клыкастое лицо. Очевидно, мелкое мышиное тельце не смогло вместить в себя всю ту ярость, что захлестнула Герберта при виде такой наглости, потому что, вмиг приняв человеческий облик, он тут же кинулся на дерзкого вора, прежде чем тот успел бы заметить, что здесь не один. «Кто посмел?! Я отцу расскажу! Он мой! Мое, я сказал!!!» — вот что примерно означал этот возмущенный и злобный порыв. Фон Кролок вытолкнул вампира из комнаты и с рыком прижал за горло к противоположной стене коридора. Дверь спальни при этом захлопнулась за ними со звуком, который мог перебудить и перепугать ее нынешних обитателей. Проклятье, ночь испорчена!
Мысль, что кто-то из свиты вздумал приблизиться к лакомому куску, который Герберт присмотрел для себя, вызывала желание убивать, и удержала его лишь покорность отцу — оторванные головы паствы он бы сегодня сыну не простил. А визави Герберта, наоборот, уважения к графу и местным порядкам недоставало, иначе вампир не полез бы к еде, нарушая запрет. Но в следующую секунду, когда пелена бешенства чуть спала с его глаз, фон Кролок разглядел лицо Магды и понял, что вряд ли пойманная девица знает о действующих здесь правилах.
— Ты новенькая, — произнес он с легким изумлением, вопросом и даже любопытством, смерил девушку оценивающим взглядом, чуть ослабил хватку, но вырваться ей так и не позволил.

"Наверное?" - Герберт приподнял бровь в безмолвной усмешке.
- По глазам вижу, - свысока, со знанием дела подтвердил он.
Блуждающий взгляд Магды буквально кричал об этом - о жажде новоиспеченного вампира, о манящем желании чего-то, чему она, может быть, пока не дала названия и даст потом, когда окажется у трепещущей и теплой шеи первого попавшегося смертного. Голод не был новостью для Герберта, которого в эту самую минуту искушало дыхание Альфреда, долетающее до его чутких ушей сквозь дверь спальни. Голод не был новостью для каждой вечно жаждущей крови твари, что слышала этот тихий звук через толстые стены и чуяла запах живого человека. Но как бы ни был голод велик, страх перед хозяином замка превосходил его, не подавляя. Любой вампир из свиты графа на месте Магды пугливо прятал бы от Герберта глаза. Жалкое зрелище, однако сыну фон Кролока нравилось, когда и его боятся тоже.
Отстранившись на расстояние вытянутой руки и все еще держа незваную гостью, Герберт сумел получше рассмотреть девушку. «Что это за деревенский пеньюар? — смерил он Магду надменным взглядом с головы до пят, угадывая под обтрепавшейся от прогулки по лесу ночной сорочкой великолепные формы, которые, впрочем, не могли Герберта прельстить. Скорее, его больше привлекли пышные и густые волосы девушки и выразительные губы, и это было связано с мимолетной, малюсенькой, практически секундной завистью. — Хороша собой. Что ж, это поможет самостоятельно добывать пропитание, не воруя чужую еду», — бесстрастно отметил фон Кролок про себя. Не то чтобы ему было дело до того, как молодая вампирша из местной деревни будет жить дальше.
- Раз новенькая, тогда тебе следует знать, что здесь ни одна тварь не смеет притронуться к угощению, что приготовлено для Бала. — Герберт многозначительно качнул головой в сторону двери в спальню. - Как сын хозяина замка, я об этом позабочусь. - Последнее прозвучало агрессивно и угрожающе. - Я Герберт.
Фон Кролок не поклонился, но ухмыльнулся и приподнял подбородок с достоинством аристократа и сознанием своего неоспоримого права на эту мрачную обитель и все, что в ней находится. Мгновенье назад он отмел мысль о том, чтобы назваться девушке самим графом, о котором деревенские и Шагал, поставляющий свечи к Балу, конечно, наслышаны, но не знают в лицо. А ведь бывало, перед графом заламывали руки, бросались в ноги, хватали его истерично за плащ, умоляя о пощаде… Кровавый бог, это так заманчиво! Но шалость самозванца быстро накрылась бы святым распятием, стоило в коридоре появиться черной статной фигуре с фразой «Это сын мой, Герберт», и все закончилось бы не только выговором от отца, а еще и неловкостью. Но не большей, чем та, которая ожидает их с отцом, если кто-то начнет пир раньше, чем граф представит гостям обильное угощение.
«Куда вообще смотрел Куколь?» — подумал Герберт с неудовольствием. Горбатый слуга, чье обезображенное лицо вызывало содрогание даже у некоторых вампиров, помимо изготовления гробов, рытья могил, выполнения поручений в деревне и укладывания господ спать, должен был не пускать в замок посторонних, и то, что ему сейчас это не удалось, настораживало. Свите было запрещено пить кровь Куколя, а вот встреча с таким голодным и безрассудным вампиром, как Магда, могла для него плохо закончиться. В преддверии Бала было бы очень прискорбно лишиться прислуги, которой не страшен свет дня — еще наверняка оставалась пара приготовлений, отложенных на завтрашнее утро. К тому же, вдруг Куколь, случайно обратившись в вампира, зазнается, решит, что теперь ровня господам, и чистить от пыли парадный костюм Герберта уже не захочет?
— Как ты вошла? Почему Куколь тебя пустил? — требовательно и опасно спросил фон Кролок, продолжая удерживать Магду у стены. «И что мне теперь с тобой прикажешь делать?» На прошлых планах можно было поставить крест, полить святой водой и посыпать чесноком. Все равно вернуться в обличии летучей мыши в спальню, чтобы охранять сон Альфреда, Герберт не сможет, пока не разберется со стоящей перед ним белокурой проблемой. Вот дьявол, да почему бы просто ее не успокоить отрыванием головы? Не иначе как потому, что, стоит Герберту это сделать, и его охватит та же скука, в которой он коротает последние лет двести.

Ответ Магды был прямее некуда. Она с такой дерзкой деревенской непосредственностью переложила с себя вину, что Герберту вдобавок к злости стало еще и по-настоящему смешно. Ах, это двери во всем виноваты, ну надо же! Или вовремя не закрывший их Куколь, у которого были нынче дела поважнее, чем работать дворецким. Может, это Куколь тогда привел молодую вампиршу за ручку сюда? Может, это Куколь решил, будто незапертая дверь означает "заходи и бери, что хочешь"? Может, это Куколь только что пытался залезть клыками в графские запасы провизии? Нет. Последний раз, когда Герберт видел слугу за трапезой, поглощаемая им пища имела столько же общего с вампирскими гастрономическими пристрастиями, сколько с высокой кухней.
- Ты что, увидела открытую дверь и решила, что тут музей? - В его голосе все еще звучало опасное напряжение, но фон Кролок откровенно издевался. Пожалуй, в аналогичной ситуации, поддавшись любопытству, он поступил бы так же... и оказался бы более удачливым. Кто-нибудь другой на его месте, поотзывчивее Герберта, мог бы Магде посочувствовать. В воистину обильный год, когда уже досталось крови и ее убийце, и убийце Шагала, и кровожадная свита графа фон Кролока ждала, когда отворятся двери в сумрачный зал, и войдут двое смертных, на чью кровь они так рассчитывали, а щедрый хозяин радовался своей аппетитной рыжеволосой гостье, одной только стоящей напротив Герберта вампирше не повезло, потому что запах жизни, от которого весь замок прямо гудел, оказался не по ее потерянную душу... Хотя почему же? Повезло и очень даже! Успей Магда выпить Альфреда, она лишилась бы головы сразу, а доберись первым до Абронсиуса — прожила бы еще лишь миг, прежде чем фон Кролок бы понял, что его план натравить остальных гостей Бала на профессора, чтобы не мешали ему единолично наслаждаться кровью юноши, не сработает.
Преступление молодой вампирши пока состояло только в том, что она вошла без приглашения, но даже нежно любивший свой дом Герберт, несмотря на раздражение, не посчитал это достаточным поводом для убийства. Тем более когда в этом доме раз за разом появлялись новые посетители, пополняющие ряды зубастых подданных его отца. Рано или поздно, не найдя себе места среди живых, новые вампиры стекались к своему господину, поэтому Герберт предпочитал, чтобы дети ночи либо получше выбирали своих жертв, либо не обращали из их числа кого попало. Или по крайней мере закрывали двери за собой, о мрак ночной.
— Ладно, — надменно прищурился фон Кролок, дождавшись, пока Магда договорит последнее слово и обратится к нему как подобает. Затем он разжал руку на горле вампирши, убирая ее, как бы невзначай коснулся шелковистой светлой пряди, спадающей на высокую девичью грудь, пропустил между пальцами и небрежно-изящным мелким жестом попытался поправить ее. На легкий беспорядок, который образовался у Магды на голове после прогулки по лесной чаще, Герберту было просто больно смотреть — слишком уж белокурые волосы вампирши напоминали ему собственную шевелюру. А когда ее глаза полыхнули на него яростным огнем, Герберту вообще показалось, что он смотрит почти на свое отражение, только в женском обличье.
Отражение! А ведь это идея. Фон Кролоку вспомнился длинный темно-фиолетовый плащ с сиренево-лиловым подбоем, который он приберег в своей гардеробной на черный день, но никак не мог решить, подходит ли тот к светлым волосам, потому что сам не видел себя в зеркале, а мнения по этому вопросу, кого бы Герберт ни спрашивал, разделились. Хорошо бы было накинуть плащ на такого же блондина и посмотреть... Впрочем, блондинка-то тоже сойдет.
— Как твое имя? — Голос вампира немного смягчился, когда он почуял, что Магда может ему пригодиться, но фон Кролок все равно немного скалился в ответ на резкий тон. — И кого это нынче не кормить на балу? — Герберт сделал паузу, посмотрел на свою руку, оценивая целостность и красоту ногтей после нападения на нежданную гостью, а потом решил, что выражается слишком витиевато для деревенской девушки, и уточнил, желая подтвердить свои предположения: — Кто ж тобой поживился, а?

Герберт все еще разглядывал маникюр, когда Магда называла свое имя, и грациозно кивнул — то ли принимая ответ к сведению, то ли оставшись удовлетворенным увиденным. Короткое и простое, имя ничем не могло его удивить, потому что, кажется, еще три века назад деревенских девушек так называли, а при упоминании Шагала Герберт чуть оживился, радуясь своей догадливости, а затем скривился в презрительной и издевательской усмешке.
— А-а! Ему так вообще на бал не попасть, — произнес он будто вскользь, но с видимым удовольствием, никак не комментируя свой вердикт и не считая себя обязанным объяснять его. Вампир еще не решил, почему конкретно Йони Шагалу заказан путь на праздник, где собрались теперь уже ему подобные, ведь порой там попадался люд и вовсе не знатный, зачастую неумело замаскировавшийся под высший — чтоб их, действительно! — свет и недоучивший танцы. Чему же мог помешать лишний еврейский вампир? Предначертанному? Чепуха! Его прекрасная дочь в роли главного лакомства для хозяина замка была обречена, платье для нее почти готово, а ее рыжая головка полна романтических дум. Шагал мог бы лично в числе первых поздравить Сару с крушением прежней жизни после того, как граф вкусит ее. Герберту было все равно. Просто ему нравилось пользоваться своим положением и отсеивать непрезентабельного вида нечисть почти так же, как дирижировать оставшимися на балу и следить, все ли достаточно почтительно кланяются повелителю.
Повелитель! Герберту уже не терпелось увидеть отца, облаченного в великолепный парадный фрак, на кафедре над всеми бессмертными, приветственно скалящимся на паству, произносящим черную проповедь и обещающим утолить их жажду. Разве не за этим все, едва обратившись в кровососущих тварей, стекались сюда — за пищей от щедрот, за мудростью, за авторитетом? Разве служение кому-то высшему — не достойное применение для вечной жизни? Разве проклятым ночным тварям, которым нет боле места среди людей, было еще к кому идти, кроме как под темное крыло того, кого лишние три столетия возвеличили вместе с этой каменной твердыней и священным ритуалом, что каждый год совершался на торжественном балу? Разве не в поисках опоры и постоянства к графу фон Кролоку находили дорогу даже те, кого он обращал и бросал в своих странствиях, и кого оставляли после себя порожденные им вампиры и вампиры, порожденные ими?.. Такие, как Йони Шагал и эта девушка, от чьих волос Герберт все никак не мог надолго оторвать взгляд. От волос, а вовсе не от ее полунаготы, на которую на его месте сейчас стоял и таращился бы любой мужчина, нуждающийся не в крови, а в кое-чем другом.
— Свои? Или красила? — живо поинтересовался он вдруг, проводя тыльной стороной двух сложенных вместе пальцев по слегка распушившейся и влажной от кросса по лесу пряди, и теперь это был уже жест восхищения. С одной стороны, вампир выглядел так, как будто приценивался к материалу, из которого закажет себе парик, с другой — испускал куда более положительную ауру, чем когда бросился на Магду с яростью. Белокурые люди в этих краях были редкостью, а Герберт полагал, что стать хотя бы на сотую часть таким же красивым, как он, хотели бы многие, поэтому любопытствовал фон Кролок абсолютно искренне, зная понаслышке о различных народных методах, способных придать волосам нужный цвет. Может ли такая краска сохраниться на мертвой девушке, которой суждено законсервироваться полностью такой, какой она была в момент смерти, как бабочке в янтаре? Не то чтобы это не позволило бы приложить к роскошной Магдиной шевелюре завалявшийся в гардеробной плащ, однако определенно помешало бы Герберту считать результат равноценным.

Внимательно наблюдая за реакцией Магды, Герберт был уверен, что ему не почудилась искренняя обида в ее голосе. Вампиру показалось даже, будто вопрос про краску для волос задел чувства девушки даже больше, чем применение силы несколькими минутами ранее. И ее можно было понять! Обидно, когда принижают твои очевидные достоинства, особенно внешние. Сам фон Кролок никому не спустил бы подобную бестактность по отношению к себе, однако сейчас больше чувствовал вседозволенность молодого господина, чем вину.
— Чудно! — обрадовался он, все решительнее раздумывая над своими планами относительно Магды и естественного окраса ее волос. От этого тон Герберта звучал более мирно и вдохновенно. — Я тоже от природы такой, — прибавил он вскользь с поистине аристократичной гордостью, почти неосознанно касаясь собственных волос и любовно разглаживая прядь, — натуральный.
Натуральный, да не совсем... Впрочем, и это едва ли Магду интересовало, поскольку та явно Герберта не слушала, то с опаской поднимая взор, то считая ворон по сторонам. Вампир не сразу взял в толк, что так привлекло девушку в окружавшей их обстановке, которую он знал как свои десять ногтей. Знал, куда ведет этот коридор и что Магде есть куда бежать, если она осмелится. Знал, что скрывается за толстым слоем пыли и потемневшей краски во-он на той картине на стене. Знал, сколько лежит здесь на полу вон тот обвалившийся кусок штукатурки. И знал, почему часть украшавшего стену большого зеркала была разбита почти триста лет назад и теперь скалится острыми гранями, как обнаживший зубы дикий зверь. В другую же, невредимую часть сейчас удивленно пыталась смотреться Магда. Ну конечно! Привыкнув к отсутствию отражения, хотя и до конца не смирившись с этим, Герберт иногда забывал, какой эффект этот феномен производит поначалу и как забавно выглядит шок новообращенных, когда им кажется, что за покрытым металлом стеклом помещение продолжается, ведь там, за паутиной, никого нет, а потускневшая рама напоминает что-то вроде богатого декора дверного проема. Уж для деревенской-то девицы наверняка. С невинной миной фон Кролок переглянулся с Магдой и не остановил ее, решив посмотреть, как молодая вампирша поведет себя дальше и успеет ли догадаться, что перед нею, до того, как... Хлоп!

"Ай-яй, как неудачно". Герберт поморщился, скорбно свел брови, приоткрыл пасть в демонстративном сочувствии и, наигранно поднеся руку к губам, сокрушенно покачал головой. В душе он, конечно, забавлялся комичностью ситуации. Смешно же быть мертвой и больше не понимать свойства привычных предметов, ну правда! Вампир спрятал деликатный смешок в кончики пальцев, а затем, не дожидаясь, пока Магда к нему обернется, мрачновато и одновременно торжественно констатировал:
— Мы не отражаемся в зеркалах, да. Но и шишек у нас после такого не остается. — Теперь он усмехнулся уже открыто, словно стремясь разрядить обстановку и подсластить для девушки пилюлю вечной жизни. — Особенно если ты... — "...если ты сделаешь хотя бы глоток человеческой крови, которой я тебе не дам, потому что те смертные, что есть в замке, принадлежат отцу, мне и гостям на балу".
Герберт нахмурился от досады на самого себя за болтливость и не договорил, моментально вернувшись от мечтаний о новом плаще в реальность. Он как будто лишь сию минуту вспомнил, что именно послужило поводом для их с Магдой знакомства, и не пожелал напоминать ей — жажда порой слабеет, когда о ней не думаешь. А вот как бросится дева сдуру снова к дверям в спальню, и сын графа фон Кролока сразу окажется единственным белокурым вампиром в замке. Да и мерить присмотренный плащ на хладное растерзанное или безголовое тело не слишком эстетично... Пожалуй, самым разумным выходом из положения было увести вампиршу подальше от соблазна, пока суровый голод не заставил ее совершить что-то, о чем она все равно не успеет пожалеть.
— Пойдем, — нашелся Герберт после секундной паузы, покровительственно развернул Магду прочь от спальни Альфреда и, то ли мягко стараясь прикрыть ее обнаженные плечи плащом, то ли таким образом отрезая девушке путь к отступлению, увлек по коридору.

— М-м-м, — недовольно вздохнул Герберт, вовремя заметив, что Магда вылезает из-под его крыла, понимая, что ею движет, и нисколько не удивляясь: сдержанность — это не про неопытных вампиров. Жажда наверняка до сих пор звала девушку туда, где на кровати с огромным балдахином спали двое беззащитных людей, и фон Кролок по-прежнему намеревался ей помешать, правда, на счастье Магды, чем больше они удалялись от спальни и искушения на безопасное расстояние, тем больше это напоминало Герберту какую-то игру, в которой выпускать когти необязательно.

Коротким, но бурным взмахом плаща он вновь преградил девушке путь обратно, словно стараясь, чтобы она потеряла направление, куда собиралась улизнуть навстречу чужой добыче. Пожалуй, если бы вампирша действительно кинулась, дурея от жажды, наверстывать упущенное, она бы запуталась в голубовато-лиловых складках, как бабочка в сачке. Однако пока Герберт изящно теснил Магду вперед, продолжал идти дальше, а значит, одновременно и вынуждал идти ее, девушка решила позадавать ему вопросы. При иных обстоятельствах виконт бы вряд ли соблаговолил разъяснить какой-то деревенщине вопросы вампирской жизни, но если для того, чтобы Магда перестала помышлять о возвращении к Альфреду с его дряхлым учителем и их соблазнительным шеям, нужно было ее уболтать, то почему нет? К тому же, молодая вампирша явно старалась вести себя почтительно и осторожно — услышав уважительное "вы", Герберт царственно просиял и закивал, мол, да, так правильно.

— Не думай об этом, — ушел он от ответа, так мягко и легкомысленно, словно тот факт, что от глотка человеческой крови вампирское тело восстанавливается немного быстрее, чем естественным путем, сейчас и правда не имел для Магды значения. Что толку, когда поживиться нечем? Разговоры о крови в голодные времена лишь дразнят аппетит, мучают душу и портят настроение. Магде хорошо бы поискать для себя отвлечение, какое наверняка есть у любого вампира, у каждого свое: кто-то обращает жажду в сладострастие и упражняется в искусстве соблазнения, кто-то погружается в мир книг, благо библиотека графа фон Кролока огромна, кто-то находит утешение в охоте до блестящих драгоценностей и изысканных нарядов, упиваясь собственной красотой настолько, насколько для вампира это возможно. — Я хочу, чтобы ты мне помогла. — Глаза Герберта блеснули в темноте любопытным, озорным огоньком, располагавшим к себе несказанно больше, чем полыхавшая там несколько минут назад ярость, о которой в его облике сейчас напоминало только ощущение грациозной силы. Чуть капризная нотка, проскочившая в его голосе на слове "хочу", выдавала не только господские замашки, но и нетерпение, говоря о том, что помощь и правда Герберту нужна, и если это не вопрос жизни и смерти, то по крайней мере, самая большая его прихоть на данный момент. — А взамен я расскажу тебе, что тут и как, чтобы ты не влипла еще в какую-нибудь историю.

"Аттракцион невиданной щедрости!" — подумал фон Кролок с сарказмом. Вот предложить бы лучше Магде за услугу утолить жажду — кровь сделает любого вампира сговорчивым и послушным, — однако угостить ее от графских щедрот было нечем. Потому что даже если на девушку примерить весь гардероб Герберта, а не один только фиолетовый плащик, это все равно не будет стоить ни одного из смертных! Роль каждого из них была слишком велика, чтобы отступать от нее, и виконта ужасала перспектива дальнейших неприятностей. А вдруг новообращенная вампирша проберется в спальню не к двум туристам, а к Саре, не совладает с собой и нарушит многолетний план графа?! Отец как минимум очень расстроится... Магде следовало усвоить местные жестокие порядки, если она хочет, чтобы смерть от клыков Шагала стала ее последней.

Всколыхнувшись от поднятого плащом ветерка, волосы Магды стали похожи на прически, которые Герберт частенько видел после заката у жителей местного кладбища — попробуй сохрани на голове порядок, когда чуть ли не макушкой сдвигаешь каменную могильную плиту, чтобы выбраться наружу. Да и мучительная жажда порой заставляла вампиров забывать о том, что надо следить за своим внешним видом, и от этого голодные твари выглядели ещё более устрашающе. Вот и Магде эта хищная растрепанность оказалась удивительно к лицу, точнее, к клыкам и к жажде, которая беспокоила Герберта тем меньше, чем больше они удалялись от спальни очаровательного студента и его престарелого наставника. Поэтому когда фон Кролок, слегка наклонив голову набок, быстрым взглядом окинул беспорядок на голове у девушки, в его глазах блеснуло что-то вроде снисходительного одобрения. Он даже протянул руку, чтобы поправить прядь, норовившую залезть Магде в глаза, но тут же убрал ее, поскольку из пышной шевелюры на пол посыпалась какая-то ветошь. Такого подвоха Герберт никак не ожидал и, от удивления немного подавшись головой назад, аж поменялся в лице, на котором на пару мгновений застыло выражение "мда, как все запущено!" Он подозревал, конечно, что у деревенских девиц все плохо с волосами, но не так же!
Ах, право слово, обладая такой гривой, Магда столько могла всего с ней делать! Волосы этой длины можно было уложить в любую прическу, главное — в такую, чтобы подчеркнуть пшеничный блонд. Ну не пропадать же красе! Герберт разбирался в женской красоте и моде не настолько хорошо, как в мужской, однако в своей способности определить, что красиво и стильно​, а что нет, был уверен на все четыреста процентов. Магда же, не обладая способностью читать мысли, начала делать совершенно противоположное — собирать сексуальную небрежность в скучную косу.
— Местные рассказывали, что у вас в деревне девки в косы чеснок вплетают. Правда? — усмехнулся Герберт и немного изумленно повел носом, мол, какой гадости только не встретишь у людей в волосах. Разумеется, он всерьез не думал, что у Магды в косе яд, да и по запаху все было понятно, но в безысходной смертельной скуке не существовало розыгрыша смешнее, чем подколоть вампира испуганным "Смотри, у тебя в волосах чеснок". Правда, шутка за годы стала порядком заезженной.
В презрении к чесноку Герберт интеллигентно оскалился, наморщив нос, однако почти сразу его губы вновь сомкнулись в очередное "мда", а брови приподнялись в красноречивом неодобрении.
— Ну что там у тебя еще? — вздохнул вампир и наклонился к Магде, оценивая новую находку. Он аккуратно дотронулся до спутавшегося комка в ее шевелюре кончиком указательного  пальца и отдернул руку, потирая пальцы друг от друга в попытке избавиться от нескольких капель липкой субстанции, попавших на кожу, а потом потрогал снова, еще осторожнее. Следом из груди Герберта вырвался такой разочарованный возглас, словно это его волосы увязли в смоле. Впрочем, нет, если б такое приключилось с ним, фон Кролок бы бегал сейчас по коридору, панически размахивая руками и крича караул. С Магдой следовало поступить по-другому. Иначе примерка плаща не доставит Герберту удовольствия, если он будет знать, что в волосах модели какая-то дрянь. — Ужас какой, ты смотри! — Снова выпрямившись во весь рост, фон Кролок сокрушенно покачал головой, а затем сменил тон с эмоционального на решительный: — Пойдем.
Быстрым шагом он провел Магду вперед еще немного, резко развернулся влево, вновь поймав легкий сквозняк складками плаща, и толкнул перед девушкой двери в свои старые покои. Некогда здесь, среди теперь уже потускневшей роскоши, кружился перед зеркалом юный виконт фон Кролок, не нуждаясь ни в других подтверждениях своей красоты, ни в моделях для примерки своей одежды. Сейчас это зеркало, на четверть небрежно завешенное какой-то темно-фиолетовой тканью, не отразило ровным счетом ничего. Как будто в комнату вообще никто не вошел.

«Ну зачем же быть такой букой?» — иронично покосился Герберт на Магду, прежде чем обогнать ее и проплыть мимо в свои владения. Его вопрос был всего лишь хохмой, и у фон Кролока и мысли не возникло, что девушка воспримет его слова как-то по-иному. Поэтому он немного удивился, когда Магда на полном серьезе резюмировала тенденции местной чесночной моды, а точнее — способы сделать женщин для Герберта еще непривлекательнее и неинтереснее, чем они есть. Да, возможно, именно из-за недостаточно пикантного вкуса крови он и вздумал потешаться над прекрасным полом. Или над полным отсутствием в охоте за ними элемента игры, которое, вместе с вонючими уловками вроде чеснока на шее или в венке, напрочь лишало Герберта какой-либо другой мотивации, оставляя лишь сильную и скучную жажду. Или над тем, что вот уже больше чем две дюжины десятилетий сполна утолить свою главную страсть ему мешают не только личные пристрастия, которые, оказывается, не так-то просто искоренить (как будто Герберт пытался), но и какой-то несчастный жгучий овощ. На-до-ело! Надоело даже смеяться над этим. Фон Кролок коротко вздохнул с небрежной скукой, изогнувшей уголок его губ, а затем, повернувшись к Магде, обронил со снисходительной улыбкой:
— Я пошутил. — Так улыбаются, когда констатируют даже ежику очевидный факт, но непонятливость собеседника при этом не раздражает. Черт знает, чего Герберт от Магды ожидал. Достойного по остроумию ответа, который сумел бы его развлечь? Словесной дуэли, почему бы и нет? Ждал, что осмеяние человеческой жизни, с которой молодая вампирша, должно быть, продолжала чувствовать связь, разозлит ее, она снова на него оскалится и можно будет скоротать пару часов, от души шипя друг на друга? А может, просто хотел одернуть Магду и сбить с нее эту пугливую серьезность? Потому что нельзя, ну нельзя заходить в вечность, не обладая чувством юмора! В мире вампиров это верная погибель: когда тебя терзает постоянная скука и желание, чтобы тьма тебя чем-нибудь порадовала или удивила, когда вокруг постоянно кого-то лишают жизни, льется кровь, а иногда, когда твоим собратьям совсем нечем заняться, летят во все стороны человеческие внутренности, когда солнце больше не золотит твои шелковистые волосы, а запасы золотишка в амбарах между тем истощаются, не давая тебе лишний раз позволить себе желанную роскошь, когда, пресыщенный долгой чередой самых разнообразных отношений, ты неизменно продолжаешь испытывать недостаток любви, без юмора можно впасть в уныние, и оно зарубит все наслаждение от бессмертия на корню. Если не расценивать жестокость как развлечение, а очередную жертву — как игрушку, если не уметь находить поводы для смеха и сарказма во мраке и безмолвии, депрессии не миновать. Поэтому Магде следовало срочно обзавестись чувством юмора, всенепременно черного. Как та тьма, что бархатом устилает покои, где Герберт... обитает. Хотя можно выразиться и по-другому.
— Живу. — Какое коварное слово, ну просто издевательство же! Над жизнью, над смертью, над людишками, над собой. В проступившей на губах Герберта усмешке слышалось чуть-чуть безумия, намекающего на то, что любой вампир может играть этим словом как пожелает, все равно из уст говорящего ли, танцующего ли, но все же мертвеца оно никогда до конца не будет правдой. Однако виконт фон Кролок ни за что бы не назвал свое существование скорбным "жил", логичнее было отдать эту прерогативу смертным. — Где ж мне еще жить? — "...кроме как в своем доме".
Герберт манерно повел плечом, мол, этот вопрос риторический, а другой, о том, можно ли бытие вампира назвать жизнью, у него нет сейчас настроения развивать. Магда еще успеет поразмыслить над этой дилеммой и осознать, что пока твое горло наполняет теплая человеческая кровь, а сердце — чувство вселенского превосходства, все это неважно. Как и то, как давно она жила в этой мертвым Богом забытой деревеньке и сколько где-либо еще. Как и то, как долго она успела пробыть обычной девушкой. Хотя нет, это как раз важно — для ее красоты, которую Герберт великодушно взялся подправить. Раз уж Магде повезло обратиться в вампиршу в цветущем возрасте, когда она еще упругий бутон, а не дряхлая старуха.
— Ну что, давай решим твою проблему, — проговорил Герберт одновременно вальяжно, тоном великого благодетеля, и интригующе. На столешницу трюмо, которая, к чести следившего за порядком в замке Куколя, была гораздо чище окружающей обстановки, лег футляр из мягкой кожи, свернутый в аккуратный свиток. Фон Кролок бережно потянул за тесьму и явил взору своей гости до блеска начищенные гребни для волос нескольких размеров, серебристые невидимки, невесть для чего понадобившиеся ему щипцы для волос, ножницы и принадлежности для маникюра. В полумраке, да рядом с блестящими и острыми когтями вампира, эти инструменты выглядели как зловещие орудия пыток, ни больше, ни меньше, однако Герберт смотрел на них чуть ли не с любовью. Медленным, задумчивым и изящным жестом он провел пальцами по расческе с редкими зубьями и сделал вывод, что даже если бы он хотел совать ее в смолу, в положении Магды это не поможет, а затем вытащил из отдельного кармашка ножницы. — Садись. — Герберт указал девушке на стоящий рядом со столиком стул с низкой спинкой. Ножницы в его руке сделали характерное "вжик-вжик".

"Эй, это ты о моем доме говоришь!" Герберт немного обиженно и ошарашенно приосанился у Магды за спиной, словно грациозный и гордый птиц, распушивший перья, потому что в словах вампирши ему послышалась критика. Да откуда у нее, деревенщины, в этой-то трансильванской глуши, вообще взяться хоть малейшему представлению о том, как должны выглядеть барские покои? Почем ей знать, может, прекрасные принцы до того утонченны, что не оставляют следов на пыли и отпечатков пальцев на мебели, не пачкаются, не цепляют дорогими нарядами паутину, не сморкаются... и не убирают за собой, поскольку им не по статусу и для этого есть слуги. Слуги, которых на огромный и многоуровневый замок графа фон Кролока целых один, да и тот хромой и горбатый. Герберт поднял взгляд на свисающую с люстры высоко под потолком бахрому паутины, унизывающей ее, словно кружево, и, сложив губы, беззвучно и с досадой подул. Кружево плавно, едва уловимо качнулось, а вампир на миг очаровательно нахмурился и тут же нашелся, интеллигентно обнажив клыки вместо того, чтобы некуртуазно показать язык:
— А у тебя сердце не бьется. — Это прозвучало с легкостью, с какой оглашают аргумент, который нечем крыть. "Что, съела?" — говорила игривая улыбка Герберта, дразня и как будто призывая не относиться чересчур серьезно ни к этой короткой словесной дуэли, ни к смыслу, что он вложил в свои слова. Внешность обманчива, особенно в ночном мраке и даже если твои глаза уже привыкли к нему. Замок, кажущийся лишь заброшенным памятником архитектуры, все еще могут населять его давние хозяева, которые, по человеческим меркам, уже сотни лет должны тлеть в могилах. Прикоснувшись здесь из любопытства к какому-нибудь старинному портрету, можно наткнуться не на выцветший от времени холст, а на пустую тьму, ветхие одежды и хищную пасть, которая только и ждет, чтобы впиться в артерии самых любопытных. Бывает в царстве ночи и так, что девушка с роскошной белокурой косой больше не дышит и мертвенно бледна, но при этом остается привлекательной и верещит совсем как живая. А за прекрасным личиком аристократа, к примеру, может прятаться хищный зверь, жадный до крови и каких-нибудь жестоких игрищ. И аристократ убежден, что это нисколько его имидж не портит.
Как не портит Магду всего-то один отрезанный локон.
— Ой, — без тени сожаления о содеянном обронил Герберт, красивым движением пальцев стряхивая на пол приставший к ним длинный светлый волос.
Забавно вышло — он всего-то собирался пощекотать девушке нервы звуком ножниц, а оно, гляди-ка, само отрезалось. Не иначе, как это получилось у него в состоянии аффекта от досады за дерзость назвать его комнату нежилой. Однако, к счастью Магды и всех, кому красота ее волос искренне доставляла удовольствие, прядь на пол упала именно та, какая нужно. На секунду Герберт подумал, не обрадовать ли вампиршу новостью, что отрезанное больше никогда не отрастет, потому что у мертвых не растут волосы, а потом успокоить ее, сказав правду — прежний внешний вид вернется через несколько ночей, если удастся кем-нибудь поживиться. Но Магда отвлекла его от злых шуток забавнейшей и одновременно просто жуткой историей.
— Косу! — несколько презрительно повторил Герберт за девушкой, отсмеявшись с ней в унисон. — Неужели в мире других причесок нет?
Он сделал недоуменный жест ножницами, разводя руками, и отложил инструмент на трюмо. Затем легким нажатием на Магдино плечо Герберт заставил ее сесть обратно, со сдержанным восхищением потянулся к затылку и принялся невозмутимо расплетать итоги ее недавнего труда. На ощупь волосы девушки казались Герберту чуть жестче, чем его собственные, а значит, завидовать было нечему, однако наблюдать за переливами блонда в проникающем через окна рассеянном лунном свете оказалось весьма приятно, что скрывать. Вот только надо ли было делать из годной шевелюры ручку от плетеной корзинки? Эстетический вкус виконта хоть убей не мог связать это с образом зубастой голодной — нет, он об этом не забыл — хищницы, с тем, как Магда только что открыто и раскованно расхохоталась, как блеснули ее клыки, что руки Герберта сами потянулись исправить недоразумение и помочь бедной девочке заново найти свой стиль. Пускай она и не сможет оценить в зеркале результаты его творчества.

Освободившись друг от друга, пряди распались по плечам Магды, и Герберт ловко пропустил через них пальцы сверху вниз, разделяя особенно сильно запутавшиеся. Когти слегка лязгнули о попавшуюся под них спинку стула, на которой сидела девушка. Длинее, чем у него. Ну и ладно, впрочем. Магда сейчас была явно не в том положении и не в том виде, чтобы виконт фон Кролок сравнивал их образы всерьез и, еще чего, принялся завидовать. Да и длина — дело поправимое.
— Какой блонд, какой блонд, — нисколько не теряя при этом флер превосходства, певуче пробормотал Герберт себе под нос и с игривой восходящей интонацией протянул: — М-м-м. — Если сказать положа руку на сердце — так же не бьющееся, — волосы Магды занимали его многим больше, чем ее трогательные рассказы про далекое "когда-то", на которое и самой вампирше стоило впредь обращать внимания поменьше, ибо человека нельзя разукусить назад. Но фон Кролок все равно рассеянно слушал и даже отметил невзначай: — Такие таланты могли бы пригодиться и среди наших сестер.
Он улыбнулся, поймав себя на том, что зеркально практически копирует отца и его пафосное обращение "братья" к клыкастой пастве. О, мудрый и расчетливый граф! Будь сейчас на месте сына, он наверняка ухватил бы эту информацию, вальяжно, словно хищник вялую добычу, и подумал бы, как обратить умения Магды на пользу своим пообносившимся подданным, которые, хоть и испытывали трудности в уходе за собой, почивая в сырых могилах, но все еще оставались дамами. Того и гляди, и ежегодный бал бы преобразился. Однако Герберт лишь болтал и фантазировал, без конкретной цели найти новоиспеченной вампирше подходящее занятие при замке. Своими волосами он занимался  самостоятельно, что не доставляло фон Кролоку великого труда, а наоборот, приносило удовольствие, и отсутствие личной выгоды мешало ему как возражать против наличия парикмахера на местном кладбище, так и всерьез об этом задуматься. По большому счету, виконту фон Кролоку не было до этого дела. Ну разве что графиня Батори под чутким руководством Магды прибрала бы шевелюру и перестала время от времени хлестать танцующего мимо Герберта ею по лицу во время резких движений. Это бы его немного порадовало, а то каждый раз обидно до зубовного скрежета.
С задорным изумлением изогнув уголок рта, Герберт отделил часть Магдиных волос и поскреб их белокурое полотно, пытаясь руками сделать начес. Результат оказался далековат от его ожиданий, и в своем внезапном порыве творческого созидания вампир все-таки протянул руку к гребням. В немного кокетливой задумчивости он пробежался по ним двумя пальцами, как будто изображая человечка, перескакивающего с одной вещицы на другую, и выбрал тот, который не жалко. Впрочем, и его Герберт навряд ли предложил бы первой встречной при иных обстоятельствах, особенно если бы Магда вдруг, набравшись наглости, сама попросила. Но та лишь совала виконту под нос руки, пытаясь понять, что за чудо у нее на голове. Тык! — и в покруглевшую и попышневшую прическу девушки впились несколько обычных шпилек.
— И не говори! — с чувством покачал головой Герберт, расправляя оставшиеся висеть пряди по плечам. Было видно, что эта тема глубоко ему понятна. Сочувствовал он волне искренне, правда, больше самому себе, и то не до такой степени, чтобы отречься от вечной жизни или от других благ ради возможности видеть себя в зеркале. — Но и к этому привыкаешь, — добавил фон Кролок, напустив на себя вид умудренного десятилетиями вампира, которого уже поздно жалеть.
"Хотя, вообще-то, не очень", — поморщился он, пользуясь тем, что Магда не видит этого в зеркале перед собой. Для девушки с такими роскошными волосами предаваться унынию и не получать от вампирской жизни кайфа было бы преступлением, и Герберт решил слегка подсластить пилюлю, впрочем, не сильно стараясь — не стоило забывать, кто должен оставаться в этом замке самым ярким примером позитива и лиловым олицетворением праздника.
— Ты не волнуйся, вампиры все — прекрасные создания, куда красивее смертных, — иронично улыбнулся фон Кролок, грациозно обходя Магду слева и рассматривая произведение своего парикмахерского искусства. "Особенно я, конечно", — читалось в его жестах. — К тому же, всегда найдется кто-нибудь, кто непременно поддержит твою уверенность в себе. Например, если я скажу, что ты сейчас выглядишь сексуально, тебе станет легче? — Герберт небрежно добавил к немного лохматому сооружению на голове вампирши последний штрих и просиял, довольный своей изобретательностью и великодушием в комплиментах. В дерзновенно неряшливом облике Магды действительно начало проглядывать что-то страстное и порочное, даже глаза стали казаться больше, а губы — ярче. Качество исполнения прически при этом, конечно, оставляло желать лучшего, однако можно было сделать скидку на то, что Герберт фон Кролок — всего лишь мужчина без какого-либо, хоть минимального, опыта в подобных делах, хоть и с обостренным чувством прекрасного.

Герберт грациозно отряхнул одну ладонь о другую, как будто на них могли остаться последние волосы, что упадут с головы Магды в ближайшую вечность, одернул съехавший с запястья рюш на манжете и бросил на вампиршу нетерпеливый взгляд: "Ну?" Должна же служанка из трактира оценить, какую социальную пропасть они только что преодолели, и понимать, что желание виконта фон Кролока поиграть в парикмахера, пусть и не вызванное ничем иным, кроме смертельной скуки, нельзя принимать как должное! И Магда не просто его не разочаровала. Почтив снисходительно-одобрительной улыбкой робкое "Спасибо" — мол, не за что, разве бы я утруждался, будь это сложно? — Герберт с удовольствием поймал девушку на том, что она увлеченно его рассматривает. Как мило! Восхищенные взгляды, конечно, были для фон Кролока явлением привычным, однако лишним — никогда. За свою недолгую жизнь под солнцем и долгую под луной он еще ни разу не жаловался на их избыток, неуместность или, раз уж на то пошло, пол смотрящего. Хотя долгие взоры юношей, безусловно, вдохновляли Герберта гораздо больше, чем тихий восторг в глазах Магды, которая... быть может, хотела в эту минуту обладать им? Пусть мечтает! Главное только, чтобы совсем не влюбилась — от этого c женщинами обычно бывают одни проблемы. Хотела быть им? Что ж, к этому вампирше даже удастся немного приблизиться, когда Герберт заставит ее поработать манекеном, как собирался. Но это через минутку, а сейчас он просто наслаждался моментом и любовался вместе с Магдой собой тоже, к собственному удивлению обнаружив, что общение с деревенской девушкой доставляет ему гораздо больше удовольствия, чем Герберт ожидал, учитывая обстоятельства их неудачной встречи.
— Привыкнешь-привыкнешь! — заверил он, с усмешкой махнув рукой и этим жестом как бы говоря: "Ну подумаешь, нет отражения! Это пустяковое дело, как новая стрижка!" Впрочем, такой пример звучал бы уж слишком обнадеживающе, ведь отражение Магды в зеркале вовсе не собиралось отрастать обратно, подобно волосам. Если бы Герберт хотел ее подбодрить, наверно, стоило привести в качестве довода что-нибудь более перманентное, серьезное и основательное. — Привыкла же когда-то, что у тебя есть грудь, — прибавил он озорно и непринужденно. Судя по ироничной мине, вампир нисколько не заботился о степени бреда в этом откровенно хулиганском сравнении и о том, разумно ли вообще проводить параллель между взрослением смертных и обращением в ночного хищника, поскольку первое происходило не то чтобы так же внезапно. Главное — это было до ужаса смешно. И кроме того, поэтическая метафора превращения гусеницы в бабочку великолепно подходила для обоих процессов, разве нет?
Магда тем временем, очевидно, вошла во вкус перевоплощения, раз продолжала рассматривать разложенные перед нею, как экспонаты в музее, инструменты красоты, и Герберт находил занимательным и забавным, что его коллекция способна ее удивить.
— А, это?
Вампир взглянул на щипцы для завивки как на пережиток бурной юности или даже детскую игрушку, о которой забыл, что она вообще у него есть. Герберт вышел из периода, когда хотел иметь кудрявые волосы, как только ему показалось, что воздушные шелковые локоны — совершенно лишний элемент в его образе хоть и утонченного, но все же мужественного соблазнителя. Если подумать, то как вообще можно оставаться ведущим в паре, если у тебя прическа фарфоровой куклы на голове? Фон Кролок взял предмет, более не представлявший для него высокой ценности, в руки и помедлил, задумчиво поиграв им в пальцах. Что ж, можно было и продемонстрировать прибор белокурой вампирше в действии, раз ни на что другое он больше не сгодится. Но, разумеется, не на себе и не банально, тьма упаси!
— Клещи для вырывания зубов! Бу! — наигранно устрашающим тоном воскликнул Герберт, стремительно поднеся щипцы Магде к лицу, но рассчитав движение с нечеловеческой ловкостью и не коснувшись. В следующую секунду вампир коротко и обаятельно расхохотался, словно давая своей собеседнице знак, что это очередная шутка и после слова "Бу" надо смеяться. Движения его снова стали плавными, когда Герберт указательным пальцем захватил одну прядь у Магды с плеча и на ее глазах медленно, но плотно накрутил на щипцы, а через пару секунд отпустил. С таким же результатом он мог бы наматывать волосы на пальцы — они были не менее холодными. На пряди, если сильно приглядеться, можно было увидеть лишь легкие заломы, которые, казалось, и вовсе исчезнут, мотни Магда как следует головой. Но фон Кролок посчитал, что для наглядности этого достаточно, и с очаровательной манерностью подытожил: — Вот.

"Не здорово, а просто отлично", — одобрительно усмехнулся вампир, оценив восхищение Магды, а не только дополнение к ее прическе. Удачно же все складывалось. Всегда глядя на деревенский народ с высоты своего положения и в обществе, и в ночном мире, где он был охотником, а они — дичью, Герберт до сегодняшнего дня не думал, что существуют на свете простые девушки, знающие, что такое плойка для рюшей. А выходило, что тьма любит его и послала ему сегодня небольшое развлечение, уникальный, не похожий на других экземпляр. Не бриллиант, конечно, но с правильным настроем. Существо, для которого внешняя красота не входила в число величайших ценностей, по мнению Герберта, вряд ли получилось бы отвлечь от затмевающей разум жажды крови так просто. Впрочем, далеко не только вечное нытье о голоде способно было сделать вампира надоедливым и скучным. Бывая около деревни время от времени, Герберт слышал доносящиеся из домов звуки песнопений и коллективных молитв и был почти уверен, что потом именно эти люди, получив клыки и вечную жизнь, начнут рыдать по своей проклятой душе, заламывать руки в мольбе к отвернувшемуся от них господу и горевать о рае, в котором, кстати, даже никогда не были. Чем беднее человек, тем тяжелее ему порвать связи с Богом. Подобные печальные случаи затуманенности мозгов вызывали у Герберта неудобное чувство брезгливости и чего-то ещё, что он точно не хотел ощущать, чего-то горького и пробуждающего воспоминания о том, сколько скорби принесла в свое время привязанность к вере его отцу — единственному, на кого у него хватало сострадания в подобном кризисе. Как чудесно, что Магда не из таких. Словно награждая девушку за это, Герберт изрек с загадочно-великодушной улыбкой:
— У тебя теперь целая вечность, чтобы выглядеть красиво. — Он расправил свою прядь волос, случайно забившуюся под кромку плаща на плече, полным манерного аристократизма и изящества жестом, который как бы говорил: "Да, и у меня тоже". При этом Герберт наконец-то стал чуть меньше напоминать самому себе фею-крестную, собирающую Золушку к балу. Тем более, что звать на бал вампира, уже раз покусившегося на еду, которую он присмотрел для себя, фон Кролок не собирался. Мог только дать бесплатный совет в награду за то, что Магда внесла разнообразие в его предбальную ночь, хоть Герберт и наблюдал бы сейчас за сопящим в кровати Альфредом с куда большим удовольствием. — Красота тебе ой как пригодится.
Магда себе даже не представляет, как именно. Но скоро обязательно поймет, что вампир должен быть притягательным, иначе останется голодным. Какой смертный решится приблизиться к хищнику с клыками, если его внешность не обещает наслаждение... ну хотя бы для глаз. А тут — есть и на что посмотреть, и к чему прикоснуться. Глядя на Магду сейчас, Герберт подумал, что как только она найдет верное применение своим чарам, мужское население окрестных деревень порядком подсократится. Как жаль, что его красота действует таким образом не на всех мужчин. Быть может, тогда стоит подружиться с этой девушкой и делить добычу?.. Если, конечно, она не совершит со своей шикарной шевелюрой что-нибудь очень глупое.
— И зачем тебе делать что-то подобное? — Казалось, Герберт, у которого длина собственных волос вызывала гордость и самолюбование, искренне удивился. Он отложил щипцы для завивки на трюмо и не спеша подвинул двумя пальцами, толкнув и ножницы подальше к зеркалу, словно Магда могла взять их и проверить свою гипотезу. Впрочем, следовало отдать должное ее любопытству, которое все-таки было направлено в верное русло — хуже было бы, если бы вампирша начала спрашивать, отрастет ли у нее обратно душа. Брр. — Мне, например, твои волосы сейчас бы очень пригодились.
Это прозвучало немного коварно, будто Герберт собирался, раз уж не стричь, то забрать у Магды драгоценное каким-то иным способом, но вампир улыбался хоть и интригующе, но неопасно. Отступив на шаг и задумчиво наклонив голову, он оценил рост девушки. Длинные белокурые волосы, конечно, служили хорошим подспорьем в будущей примерке плаща, однако тот был обречен на то, чтобы волочиться по не очень чистому полу, портя этим впечатление и собирая пыль. А ведь так хотелось видеть полную картинку! Недолго думая, Герберт отошел в глубину своих покоев, вернулся с низкой скамеечкой для ног, поставил ее справа от Магды и с выражением азарта на лице произнес:
— Ну-ка, становись!

Если бы да кабы... Да если б Магда только знала, что ее ожидало, явись она сегодня в спальню к Альфреду и его няньке в цилиндре, испачкав свою роскошную косу в смоле по всей длине? Выглядела бы она тогда не как обольстительная русалка, а как самое натуральное античное чудище с клыками и привлекательным женским телом. Мертвое чудище. Потому что Герберту тогда ни за что не пришла бы в голову мысль выбрать вампиршу на почетную роль манекена, и он бы растерзал ее, избавив от склеенных смолой волос совершенно иным способом. Хотя, возможно, и правда не стоило портить сегодняшний маникюр отрыванием головы... Но Магда совершенно точно не сидела бы сейчас у него в покоях, пытаясь строить догадки о том, что может не повториться с ней в ближайшие триста лет, если она будет бережно обращаться со своими богатствами. Удобно же вот так рассуждать о плохих сценариях, когда ты сидишь в относительной безопасности в гостях у аристократа, который только что от нечего делать собрал тебе прическу! Однако Герберт отметил, что по лицу девушки пробежала полупрозрачная тень испуга, и не стал отказывать себе в удовольствии чуть-чуть ее подколоть.
— Ты сейчас говоришь об очень страшных вещах! — Вампир с наигранным ужасом прижал руку к груди, а затем отмахнулся от слов Магды, словно от дурного наваждения, правда, спустя миг он уже снова стал ничем не похож на того, кто боится в этом мире хоть чего-нибудь. "Да ладно тебе, глупость какая!" — говорила его фирменная полуулыбка. И поскольку Герберту, в силу его эмоциональности, обычно быстро надоедало держать интригу, он небрежно добавил: — Кровь лечит от всевозможных болезней, даже от облысения.
Магде еще только предстояло узнать, против скольких недугов пригождается это лекарство и сколько людских проблем сводит на нет. Лекарство от чахотки, которую не выплюнуть с кашлем несовершенной человеческой плоти. Лекарство от слабого сердца и больных суставов. Лекарство от старости и немощи. Лекарство от смертельных ран, не только физических. Лекарство от надоевшей любви. Лекарство от набожности и слепой веры. Лекарство от страха и скромности — не это ли давно стоило прописать сидящей перед Гербертом девушке? На его памяти не помогал этот чудодейственный нектар только от скуки и безумия. Впрочем, последнее порой позволяло хотя бы частично компенсировать первое. Словно доказывая это утверждение, Герберт экспрессивно и нетерпеливо хлопнул в ладоши, показывая, что пора бы перестать обмусоливать одну и ту же тему и перейти к делам.
— Я же говорил, что мне понадобится твоя помощь, — быстро проговорил он с легким укором, мол, нельзя не помнить, о чем мы договаривались, тем более, когда просил сам сын хозяина этого замка. Впрочем, забывчивость Магды, вызванная чередой новых впечатлений и открытий, была понятна, и Герберт милостиво продолжил: — Тебе ровным счетом ничего это не будет стоить, и даже не будет больно. Оп!
Конечно, он мог бы сейчас галантно подать девушке руку и помочь ей вскарабкаться на скамеечку самостоятельно, но у вампира было не галантное настроение, а еще не терпелось приложить уже Магдины волосы к плечу заветного плаща. Поэтому Герберт просто сильно, но аккуратно взял Магду за плечи, поднял в воздух и, прежде чем та успела начать отбиваться, поставил ногами на ее нехитрый постамент. Теперь их глаза оказались почти вровень, и Магда могла решить, купиться ей на обезоруживающую улыбку вампира или зарядить ему прямо в лоб. Хотя тот, очевидно, был твердо уверен, что за эту маленькую шалость ему совершенно ничего не будет.
— Замри! — игриво приказал Герберт, легонько похлопав девушку по плечам, прежде чем воодушевленно произнести фразу, которую, пожалуй, приятно услышать любой женщине после того, как она только что сменила прическу: — Сейчас будем мерить кое-какие шмотки.

Уже на исходе первых лет семидесяти своего вечного существования под светом луны Герберт перехватал когтями и переумертвлял столько народа, что окончательно перестал вздрагивать от неожиданности, когда жертвы при этом издавали резкие крики. Разве что если голос у жертвы оказывался очень уж противным, что не всегда бывает понятно по обычному, непринужденному общению. Иногда они взвизгивали так смешно, что в другой, менее плачевной ситуации наверняка устыдились бы этого звука, и Герберт чуть ли захлебывался кровью от смеха. Иногда — жалобно, и он коварно наслаждался своей властью, аристократически смакуя ее из артерии, как хорошее вино. Иногда в этих звуках проскальзывало что-то первобытно-эротическое, и тогда кровь даже приобретала особый вкус... Но уже очень, очень, очень давно крик был неспособен его напугать. Даже в шутку притворяться было неинтересно. Поэтому руки у него не дрогнули, стоило Магде вдруг разразиться поистине вампирским рыком и достать из своей груди эффектно резонирующее меццо-сопрано. Не дрогнули и не разжались, когда Герберт оскалился и коротко и опасно зашипел в ответ. Не то чтобы он правда оскорбился на непочтительный тон крестьянки по отношению к нему, представителю знатной фамилии. Это было бы с его стороны слишком вульгарно, слишком по-человечески, в то время как оскал сверкнул красотой изящных, звериных клыков. Среагировав молниеносно, вампир как будто — и уже не впервые — показывал Магде законы совсем иного мира, где их социальная разница, да, важна, но тот, кто раскрыл пасть на более сильного должен быть готов к тому, что ему ответят. И при этом наказывать хулигана, в общем-то, совершенно необязательно, как пойдет, главное продемонстрировать, что ты можешь. Пусть привыкает.
После нешуточного оскала Герберт расхохотался с прежней игривостью и, отпустив плечи Магды, сделал руками широкий и грациозный пасс ладонями вверх, мол, руки-то вот они. Его забавляло то, как быстро сейчас девушка превращалась из разъяренной недотроги в робкую простушку, стушевавшуюся перед дворянином, а потом — обратно в дерзкую роковую соблазнительницу. Это было все равно что наблюдать за стадиями трансформации куколки в бабочку, которые происходили хаотично, но неотвратимо. Образ скромняшки с тугой косой, боящейся возмездия, пожалуй, еще мог разок-другой проступить на этом красивом лице, однако было понятно, что очень скоро она со своей робостью канет в прошлое. Герберт не будет скучать по той девушке, и Магде самой тоже не стоит.
— Да ты оторва! — погрозил вампир пальцем. В его тоне и улыбке читалась ирония, указывающая на то, что Герберт, быть может, отчасти преувеличивает, и одобрение, словно в местной среде эти слова можно считать комплиментом, хоть и произнесен он был небрежно и немного свысока: — Мне нравится.
На самом деле Герберту нравился не столько результат Магдиных метаморфоз, сколько выпавшая ему возможность поучаствовать в этом процессе. Казалось, что ему было под силу слепить из этой девушки что угодно и объявить себя ее создателем, знающим, как должна выглядеть и какие чувства внушать окружающим нормальная вампирша. В детстве виконт фон Кролок, к счастью, не был замечен за игрой в куклы, что порой бывает у таких мальчиков, как он, и интересовался совсем другими, мужскими вещами, а сейчас, пожалуй, подобрался к этому увлечению максимально близко, как только мог в силу своей натуры. К нему в руки попал кусок пластичной и мягкой глины, с которым ему, как творцу, было легко и приятно работать, в отличие от окаменелостей, населявших старое кладбище и с каждым годом черствеющих все больше. Кто знает, вдруг у Магды есть шанс никогда не превратиться в подобную развалину?
Неожиданно Герберт почувствовал себя художником. Хотя нет, богом. Богом, способным помочь неприкаянной душе найти дорогу во Тьму. Не особенно, впрочем, ради этого напрягаясь.
— А мои руки сейчас с удовольствием трогали бы мальчика, которого ты чуть не высосала в одну пасть, — произнес вампир уже после того, как на короткое время повернулся к Магде спиной и отошел за плащом. Начал буднично, словно его увлечения не должны были тут никого удивить, закончил — нравоучительно и со скрытой угрозой, напоминая: "Только попробуй". А потом вернулся с перекинутой через предплечье черно-фиолетовой материей и, пожав плечом, добавил: — Не обижайся. — По его равнодушной мине читалось: обижается Магда или нет на то, что его не волнуют ее прелести, Герберту как-то плевать. Возражений по поводу своих дальнейших действий он тоже слушать не стал — в конце концов, у вампирши было время, чтобы спрыгнуть с табуретки и убежать, хоть скрыться от Герберта, когда тот что-то задумал, мог и не каждый. Секунда, шорох ткани — и плащ укрыл плечи девушки, упав чуть ниже ее босых ступней летящими полами с сиреневым подбоем, а Герберт зафиксировал его на шее и отошел на шаг, пытаясь оценить, что получилось.