[indent] Бангкок утомлял. Шумом, безумной влажностью, жарой, миллионом чужих голосов, к которым профессиональный нюх Молокова постоянно прислушивался. Здесь нельзя было облажаться - третьего шанса им никто не даст, и полетят головы, ведь если Анатолий выиграет матч и останется в Европе, это докажет уязвимость совместной системы, докажет всему миру возможность того, что можно перестать быть советским гражданином и остаться человеком. Это нельзя было допустить.
[indent] Поэтому они все были здесь, но главной действующей фигурой в руках советской делегации, главным и самым важным элементом великой советской машины был вовсе не полковник КГБ и даже не шахматист-Виганд. Главным оружием Молокова в Бангкоке были Светлана и Ваня Сергиевские. Расчет был предельно прост: сколько бы раз Анатолий не был диссидентом, предателем и неблагодарным гением, жестоким и глупым он не был, и должен понимать, что его отъезд ударит в первую очередь по его семье. По жене - все еще не бывшей, - и сыну, основную ставку госбезопасность делала, конечно, на сына.
[indent] Жизни и судьбы нескольких человек были ничтожной ценой за международный престиж страны, за сохранение лица и титула чемпиона мира по шахматам за СССР. Анатолий либо уступит титул, проиграв, либо вернется в Союз - иного расклада не существовало, и не имеет значения какую цену они все за это заплатят. Молоков без сомнений предпринимал необходимые шаги, без иллюзий осознавая, что и сам является не больше, чем фигурой в этом противостоянии.
[indent] Ход со Светланой на интервью всем показался провальным, но только не Молокову - он не ждал ни радужного воссоединения семьи, ни раскаяния Сергиевского, ему нужно было вывести Анатолия из равновесия, заставить его ошибаться, погрузить в такой невыносимый стресс, чтобы нервы даже такого айсберга как Сергиевский дрогнули. Виганд, было очевидно всем, не способен выиграть у Анатолия на шахматной доске, а значит приблизить его победу должны спецслужбы всеми доступными методами.
[indent] Неловкий разговор с женой под светом софитов и хищных взглядах камер - один из способов.
[indent] Все, конечно, пошло не по плану, и вот вместо того, чтобы быть в студии - Сергиевская оказалась заперта в гримерке с Трампером. Молоков не пытался эвакуировать Светлану, давая женщине отдышаться и побыть в безопасности, если общество сумасбродного американца таковым являлось, в конце концов - сегодня только первый день, впереди еще много стресса, а деться от советский делегации Сергиевской некуда.
[indent] Молоков слишком поздно понял, что переполох, устроенный Трампером в коридоре, был лишь отвлекающим маневром, и пока все силы советской делегации ловили невыносимого американца, их истинная цель - Светлана Сергиевская, - убежала, практически не встретив сопротивления. Идиоты! Конченные идиоты, каждого из которых разжалуют до архивариусов, если с Сергиевской что-то случится или она, не дай Сталин, не вернется!
[indent] Но она вернется - Молоков это четко понимал, глядя на сына Светланы. Женщина ни за что не бросит сына, уж точно не Сергиевская - Александр точно это знал, поэтому решил просто ждать. И с каждой сначала минутой, затем часом Молоков терял терпение, от брошенных на поиски Сергиевской агентов не было вестей, а сам он не мог сорваться в ночной Бангкок. Даже если бы мог - не стал бы, он дождётся Сергиевскую в номере, вальяжно расположившись в одном из двух кресел у торшера, и послушает, что она скажет ему в свое оправдание.
[indent] Взгляд профессионально дергается каждый раз, когда под окнами слышен шорох автомобильных шин: Светлана или нет, - но Молоков не встает со своего места и не наблюдает. Просто ждет, когда дверь откроется, и терпения у полковника госбезопасности очень много, но с каждой минутой ожидания оно тает словно снег в апреле.
[indent] Когда звонят с ресепшена, сообщить, что "госпожа Сергиевская" приехала, Молоков наконец встает со своего места и выходит в коридор, не желая откладывать разговор на утро. В коридоре приглушен свет и абсолютно тихо, ковер скрадывает звуки шагов, а смазанные петли дверей не дают им скрипеть.
[indent] – Доброй ночи, Светлана, - чуть поведя головой, приветствует женщину Молоков, входя на неяркий свет ночной потолочной лампы, - как ночной Бангкок?! - его тон звучит обманчиво мягко, даже дружелюбно, и стоит присмотреться чтобы увидеть плещущийся в его глазах гнев.

[indent] Ему нет дела до рассветов, городских красот и развлечений, ему есть дело только до того, что все чуть не рухнуло, что Светлана вообще допустила мысль о том, что может сбежать. Опустим то, как и почему у неё это получилось, но даже сама мысль о такой возможности была для Молокова неприемлемой. Он злился из-за того, как не вовремя женщина решила проявить характер, ставя под угрозу и себя, и его, и ребенка.
[indent] – Вы много выпили... - в интонации звучит вопрос, словно давая Сергиевской возможность раскаяться, но на самом деле ответ Молокову не требуется. Его внимательный, бескомпромиссный словно рентген взгляд скользит по ней от макушки до пят, отмечая и растрёпанные кудри, и блестящий пьяный взгляд, и то что туфли она держит в руках, словно не в состоянии идти на каблуках.
[indent] Молоков ведет носом как охотничий пес, впрочем - почему как. Улавливает запахи ночного города: жареного масла, алкоголя, маслянистых густых духов, пота и речной тины, - ни один из этих запахов Светлане не подходит. И от того все происходящее не нравится Александру еще больше. Он терпеть не может, когда что-то (или кто-то) выходит из-под контроля, и такой эскопады от Светланы он явно не ожидал. Ей удивительно подходит выражение "в омуте черти водятся", и сейчас Молоков их отчетливо видит, когда заглядывает в ее блестящие глаза.
[indent] – Это не развлекательная поездка, Светлана. - спокойно, но жёстко выговаривает ей Молоков. Здесь они уже даже не люди - функции, бездушные и вполне однозначные, призванные выполнить приказ партии и восстановить то, что Сергиевский обрушил в Мерано. И то, что Светлана этого не понимает, сбежав с американцем, указывает на его, Молокова, просчет, она ведь была его зоной ответственности, его проектом, его идеей было привезти ее сюда. Только вот сделать он уже ничего не мог, поэтому ему оставалось бессильно злиться и устраивать такие вот воспитательные беседы посреди отельного коридора. Наверное, стоило войти в номер, но Молоков будто специально оттягивает этот момент, желая чтобы между ним и Сергиевской сохранилась выверенная до миллиметра дистанции. Здесь они не знакомые, не друзья и, тем более, не любовники - это все осталось по ту сторону железного занавеса, а здесь им розданы совершенно другие роли.
[indent] – Славно, что вы собирались вернуться, - Молоков неприязненно кривит губы, и нервно ведет шеей, словно застегнутая на все пуговицы рубашка вдруг слишком давит, - но известно ли вам, что прогулки по барам, храмам и черт знает где еще с гражданином капиталистической страны, можно неверно расценить? Должно быть известно.
[indent] Молоков специально переходит на отвратительную идеологическую риторику, чтобы у Сергиевской не возникло даже мысли, что с ней говорит Молоков, которого она почти лаского зовёт Сашей. Сейчас с ней разговаривает полковник КГБ, крайне недовольный ее поведением. Сам Молоков четко разделял эти две сущности, они не смешивались как вода и масло, всегда имея четкую границу, и пускай с появлением Светланы все несколько усложнилось, сейчас Молоков четко видел границы. В отличии от нее.
[indent] – Стоило подумать о сыне прежде, чем сбежать с американцем из студии.
[indent] Конечно, с Ваней все в порядке, Молоков лично проконтролировал, чтобы Валентина Николаевна покормила мальчика ужином и уложила спать, а так же осталась с ним в номере, пока не явится блудная мать, но Молоков хорошо знал Светлану и на какие точки давить - тоже знал. Сейчас он совсем не думал о том, что поступает несправедливо или жестоко, сейчас Молоков думал исключительно о деле, которое безрассудство одной советской учительницы поставило под угрозу.