Стервятник не помнил, когда научился ценить плюсы горячей ванной. Не помнил, когда перестал спокойно реагировать на сон урывками и перестал контролировать засыпание. Впрочем, в последние несколько месяцев он с трудом помнил, как его зовут и какой код у входного замка. Не говоря уже о куче других элементарных вещей. Оперативную память забило дурными детскими песенками, присказками и приторными трактатами по детско-родительской психологии и детскому развитию. Вспоминать в этом всем, когда и что с ним происходило, было некогда, он успевал делать только три вещи: следить, куда ребенок сует руки, увольнять идиотов-стажеров и давать себе бесконечные обещания о великих свершениях. Обещать, что через пару лет он обязательно изучит вопрос доскональнее и сам напишет адекватное и толковое руководство по управлению семейным дурдомом и детскому развитию, перестроит систему стажировки, научится доверять няне и проспит сутки напролет. Обещания эти как правило проскакивали в голове секундным озарением и тут же гасли в общей суматохе.
Быть драгдилером было трудно. Быть правой рукой главы постоянно растущей и постоянно пытающейся развалиться корпорации - еще труднее. Быть при этом ее мужем - еще плюс 100% к сложности. Но быть при всем при этом родителем просто перечеркивало жирным черным маркером все перечисленное и писало поперек жирнющими буквами "тебе кранты".
Сама идея родительства казалась настолько далекой от мира, в котором он привык жить, от него, от них двоих, что "испугаться" он просто не успел. Трудно строить ожидания и иллюзии относительно концепций, которые не существуют в твоей реальности. Все эти счастливые семьи среди знакомых и коллег, тяжелые вздохи новоиспеченных родителей, восторги по поводу визжащего, красного и сморщенного комка, способного исторгать только сопли и отходы жизнедеятельности... Ко всему этому у него даже не было определенного отношения. Сознание благополучно отвергало концепцию как таковую, помещая ее в соседнюю реальность, до которой ему нет дела, пока сотрудник лаборатории не пытается уйти на больничный с ребенком.
В их с Шайло жизни были улицы, попытки выжить, поиски правды, амбиции, страхи, снова попытки выжить, тяжелый шлейф прошлого, управление корпорацией, высокие идеалы и стремления, снова попытки выжить. Амбиции, власть, попытки построить идеальный мир для всех у нее. Научные изыскания, бесконечные формулы и эксперименты и решение вопросов, не регистрируемых законодательством, у него. Постоянные угрозы, постоянные сплетни и скандалы, постоянные перемены, слабо поддающийся упорядочиванию хаос, постоянный бег. В таких условиях спланировать можно было в лучшем случае завтрашний день. Если очень повезет - грядущие пару недель. Но не чужую жизнь.
Но когда время пришло, он на своей шкуре понял, что такое "идеального времени не будет, ты никогда не готов". Это жизнь, и она просто с тобой происходит. Флер очень доступно разъяснила ему этот урок своим появлением на свет. Не зря говорят, что родители учатся у своих детей. Стервятник сразу понял, что курс обучения будет длительным и жестким.
И тем не менее. Когда уровень хаоса в жизни достигает пределов, за которыми ты не можешь создать даже иллюзию контроля, жизнь поразительным образом выстраивается сама. Криво, косо, не так, как мечталось, не так, как хочется прямо сейчас, но эта раздолбанная телега мчится по своим разобранным рельсам и каким-то чудом все равно умудряется проходить повороты.
В родительстве он нашел не только самое тяжелое испытание, но и неожиданное успокоение. У него был почти год, чтобы пережить множество страхов, словно возникших из ниоткуда. И часть из них все еще оставалась с ним, но к рождению дочери он подошел если не готовым, то принявшим реальность. Принимать реальность вообще помогало на протяжении многих лет его жизни. И реальность была такова - у него на руках оказалось совершенно беспомощное существо, полностью зависящее от него и Шайло и абсолютно исключающее возможность отказаться от затеи за ее нерентабельностью.
Впрочем, скажи ему кто о "нерентабельности проекта", он бы не задумываясь доказал спикеру нерентабельность его собственного существования посредством пули в лоб.
За полгода Стервятник так и не смог разобраться в своих чувствах, но понимал одно: его все устраивает. Его устраивает вставать посреди ночи и срываться не на разборки, а к детской кроватке. Устраивает читать статьи под аккомпанемент гуления и шлепающейся на пол каши. Устраивает отгонять от ребенка непонятно откуда взявшуюся в доме тетку и по два часа таскать по квартире надрывающийся комок соплей. Устраивает успокаивать Шайло, переживающую, что она делает недостаточно, и отправлять ее спать, когда она пытается совершать подвиги у детской кроватки. Устраивает сидеть час, размазывая по тарелке мерзко пахнущую безвкусную еду, изображая невероятное удовольствие от ее поглощения и разыгрывая спектакли ради каждой ложки. Устраивает никогда не задумываться о том, должен ли он этим заниматься. Устраивает иметь один очевидный ответ хотя бы на один вопрос в жизни.
Когда-то казалось, что все это не про них. Но сейчас он впервые за много лет чувствовал, что все происходит по-настоящему. Что картинка не распадется на куски в любую секунду. Что кажущееся благополучие не окажется только фантазией.
Благополучия и не было. Было что-то куда более важное.
Например, получасовой, безмятежный, крепкий сон в остывающей ванне.
Стервятник вздрогнул, дернулся сесть, не понимая, нужно ли куда-то бежать, и с трудом сфокусировал взгляд. Потянулся протереть глаза, выругался, стряхнул с руки облако пены и долгим жестом провел ладонью по лицу, смывая сон. Тепло улыбнулся, осознав лицо Шайло, облокотившейся на бортик ванны. Не выдержал и зевнул, догоняя остатки отдыха. Мысли текли вяло, формулировались неохотно.
- Привет, - наконец проговорил он вполголоса и мягко провел по щеке Шайло мокрыми пальцами, - Как день прошел?
[icon]https://a.radikal.ru/a21/2008/da/6be5a2fdb20d.jpg[/icon]
