Тогда всё было по-другому. Они были другими. Еще наивными, еще не понимающими, как стоит беречь чувство, рожденное изнутри желанием, а каким — так у каждого свои. Не сравнивать — самое сложное, когда саднящие раны, скрытые платьем, открываются и кровоточат образами, смазанными настоящим. Словно марево какое, Арамис касается Анны, и сквозь его прикосновения ощущается позабытое, принадлежащее аббату, умершему, но... Никаких «но» ведь. Он в самом деле умер. А возродился совсем другим.
    Мы рады всем, кто неравнодушен к жанру мюзикла. Если в вашем любимом фандоме иногда поют вместо того, чтобы говорить, вам сюда. ♥
    мюзиклы — это космос
    Мультифандомный форум, 18+

    Musicalspace

    Информация о пользователе

    Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


    Вы здесь » Musicalspace » Фандомные игры » Снова на старте


    Снова на старте

    Сообщений 1 страница 24 из 24

    1

    Фандом: Chess
    Сюжет: основной

    СНОВА НА СТАРТЕ
    https://imgur.com/rhgIaf6.png https://imgur.com/11DRGNe.png https://imgur.com/Q2z8Cx0.png

    Участники:
    Anatoly Sergievsky, Freddie Trumper

    Время и место:
    Москва, октябрь 1985 года,
    гостиница "Космос"


    Прошло три года с тех пор, как Анатолий выиграл у Леонида Виганда, удержав титул чемпиона мира по шахматам, расстался с Флоренс Васси и вернулся в Советский Союз. Неожиданно в Москву приезжает его давний соперник Фредди Трампер - американца пригласили принять участие в шахматном ивенте. Чем закончится встреча людей, в прошлом деливших и шахматное превосходство, и любовь женщины?
    Во флешбеках - последняя встреча Фредди и Анатолия в Бангкоке.

    Предупреждение:
    Историческая недостоверность и насилие над матчастью.

    +1

    2

    - Здравствуйте. Будьте добры, предъявите ваши документы, назовите имя и цель визита.
    - Королева Елизавета с гуманитарной помощью.
    - Ч-что?.. Простите?
    - Да я шучу. Фредерик Трампер, гроссмейстер, прибыл по приглашению на международный шахматный фестиваль.
    - О. Да. Конечно. Добро пожаловать в Советский Союз, мистер Трампер.

    Октябрьская Москва 85-го встретила Фредди холодным ярким солнцем, то и дело пропадающим за набегавшими тучками, и порывистым ветром. Прогноз обещал дождь, однако на пути от самолета до аэропорта и от аэропорта до кольцевой дороги, огибавшей город, с неба не упало ни капли. А вот потом уже зарядило - сначала легко постукивая по крыше автомобиля, потом серой мокрой стеной, так, что Фредди не сомневался: Москва ему совсем не рада. Он ей, впрочем, тоже.
    Двое молодых ребят из шахматного клуба, встречающая сторона, сокрушались, что не получится показать зарубежному гостю Красную Площадь прямо сейчас, с погодой не повезло. Однако возле его гостиницы есть и другие потрясающие достопримечательности - выставка, стела с ракетой, "Рабочий и колхозница". Фредди слушал не то чтобы без интереса... скорее, настороженно, потому что упоминание статуи вызывало не лучшие воспоминания из далекого детства. А "Выставка" сперва звучала загадочным словом Vaddanehar, и лишь уточнив он получил подробности - некий парк с красивыми фонтанами, магазинами и товарами со всего Союза, окей. Обязательно надо будет сходить, вот фонтанов-то с магазинами он не видел никогда. Фредди понял, что перегнул с иронией, когда оба паренька неловко замолчали, но ему было все равно. Знали кого приглашали, его слава скандалиста и дебошира наверняка прокатилась по Союзу еще в 81-м, когда он обвинял Сергиевского в жульничестве. Обвинял не всерьез, лишь спускал пар и злость, разочарование от проигрыша, однако ему ли не знать, как легко возгорается пламя из маленькой искры. Сам пользовался этим столько лет, играя на интересе журналистов, продавая им все, что только мог продать, напрочь ломая образ серьезного вдумчивого шахматиста и заменяя его на бунтаря и насмешника, рок-звезду от черно-белого поля в шестьдесят четыре клетки.
    Он глянул на юных шахматистов, вполголоса перебрасывающихся короткими фразами по-русски, сделал над собой усилие, слегка улыбнулся и почти примирительно произнес:
    - Да конечно, посмотрю вашу выставку. И все остальное тоже. ...Вау.
    Его слова приободрили пареньков, те снова перешли на английский, а последнее восклицание и вовсе заставило их победно ударить друг друга по ладоням. Мимо "Рабочего и колхозницы" они договорились ехать специально, чтобы впечатлить зарубежного гостя масштабом и устрашающей мощью конструкции - словно все великолепие их родной страны было воплощено в монументальные фигуры, скрестившие в воздухе серп и молот. Вот только в "Вау" Трампера не было ничего от истинного восхищения. Памятник пугал, давил, обещал уничтожить, и Фредди невольно содрогнулся, хотя и не мог отвести глаз. Что-то было в этом дикое - в слепых, устремленных в никуда взглядах, в остервенении, с которым мужчина и женщина сжимали свои инструменты, во всем их порыве пойти на что угодно на пути к светлому будущему, в развевающихся стальных одеждах, будто подвластных сшибающим с ног порывам осеннего ветра. "Кто не с нами, тот против нас" - всплыло в памяти, и Фредди содрогнулся снова. Отвратительно и попросту страшно. Они всерьез считают это символом своей страны? Всерьез готовы идти за одержимыми металлическими големами? Впервые с момента приземления Фредди подумал, что не стоило приезжать. Всю жизнь он ненавидел Советский Союз, избегал его, насмехался над ним, и только шахматы хоть как-то примиряли его со страной, выросшей на обломках. Из-за шахмат он и принял приглашение, хотя дело было, конечно, не в каком-то нелепом международном фестивале, а...
    Размышления Фредди прервались буквально на полуслове - от жутковатой статуи до отеля, высоченного здания, выстроенного дугой, оказалось совсем недалеко.
    Уже в номере, оставшись в одиночестве, Фредди подошел к окну, с опасением ожидая прекрасный вид на символ социализма. Ему, разумеется, не повезло - окна выходили прямо на монумент, а вот стела с ракетой и массивная арка Vaddanehar, расположенные почти напротив входа в гостиницу, не были видны. Все еще лил дождь, быстро темнело, Москва была серо-черной во всполохах желтоватых огней, раскинулась от ног рабочего с колхозницей во все стороны, куда хватало глаз; Фредди с тоской почувствовал себя одинокой беспомощной песчинкой в этой огромной сумасшедшей стране. Хотелось выпить, и в любой другой ситуации он непременно последовал бы этому желанию, благо, бутылку коллекционного виски ему разрешили оставить. Но вместо этого занялся распаковкой вещей, затем бережно вынул из чехла шахматный гарнитур и расставил его на журнальном столике между двумя креслами. И доска, и сами фигуры были крупными, основательными, и при этом изящно выделанными; обычно Фредди брал в поездки что-то другое, помельче размером и стоимостью, но не в этот раз, пусть даже сам гарнитур в сложенном виде занимал почти половину чемодана. Присев на корточки, Фредди склонил голову и проследил взглядом ровные линии, в которые выстроились безмолвные фигуры, в любой момент готовые к борьбе. Им придется подождать, как и ему самому.
    - Твой ход, Сергиевский, - вполголоса проговорил он, двигая белую пешку стандартно и привычно, e2-e4. Наиболее часто играемый дебют, никаких сюрпризов. Им придет время позже, когда линии вероятности выстроятся в десятки, сотни комбинаций, ведущих к провалам и поражениям. Или не придет, если чемпион прошлых лет, в этом году отдавший первенство другому, не появится на фестивале.

    Или появится, но будет делать вид, что не знаком с Фредди Трампером. Вот это поворот.
    Следующим утром Фредди успел выпить кофе, осмотреть конференц-залы гостиницы "Космос", в которой он жил и где проводился фестиваль, поболтать с парой таких же зарубежных гостей, как и он сам, сделать комплимент прелестной девушке (которую он поначалу принял за подругу какого-нибудь юного шахматиста, но оказалось, что она играет сама), и задеть колкими замечаниями нескольких человек, обсуждавших вполне прозрачные и тривиальные шахматные позиции как что-то невероятно сложное. Неужели в этом ему придется провести несколько дней? Среди дилетантов, любителей, посредственностей и Вигандов всех мастей, жаждавших показать себя и перевести шахматы из хобби в профессию? Ему, столько лет удерживавшему первенство США, закончившему карьеру на взлете, с максимальным рейтингом ФИДЕ на тот момент? Когда он успел пасть так низко, Господи?!
    Статная фигура в неизменном черном костюме выросла в дверях конференц-зала как раз в тот момент, когда Фредди рассказывал очередному неофиту от мира шахмат, что сделанный ход глуп, недальновиден и ведет по меньшей мере к двум вариантам проигрыша - один раньше, хода через три, другой, при должной внимательности, позднее. И уж точно ход этот никак не решает шахматную задачку, над которой тот думает уже минут двадцать, - Фредди точно знал, поскольку сам выставил фигуры, скопировав ситуацию из собственного опыта. На одном из турниров в США в семидесятых он разыграл отличный эндшпиль, и теперь почти без интереса следил, сумеет ли кто-нибудь это повторить. Интерес, впрочем, поначалу был, но стремительно угасал, сменяясь скукой. А когда Сергиевский прошествовал мимо буквально в нескольких шагах, но даже не взглянул в его сторону, Фредди скомкал лист блокнота с какими-то дилетантскими записями и легким движением руки отправил его в полет. Тот стукнул Сергиевского по затылку и шмякнулся на пол. Рядом кто-то сдержанно хихикнул. Напряженная серьезная атмосфера советских шахмат шла зыбкой рябью.

    +3

    3

    Снова за окнами белый день.
    День вызывает меня на бой.
    Я чувствую, закрывая глаза:
    Весь мир идет на меня войной.

    — Зачем пригласили американцев, не пойму? - Разговоры в фойе гостиницы "Космос" были пропитаны злободневной повесткой, и временами в них сквозила та грубоватая и истеричная категоричность, которая свойственна только советской пропаганде. - Их ракеты нацелены на наши города, во всех газетах об этом пишут! И теперь мы принимаем их у себя как гостей и должны их уважать...
    "А я-то думал, мы здесь собрались, чтобы подогреть популярность шахмат, а не взаимную ненависть".
    Если бы Анатолия Сергиевского спросили, он бы осторожно высказал мнение, что делегация США нужна советскому истеблишменту в сугубо имиджевых целях. Те, кто ждет-не дождется примирения с Западом, получат краткую иллюзию, будто, о чудо, какая-то крошечная форточка за океан приоткрылась, и стало возможным окончание холодной войны. Смотрите, у нас стальные яйца, и мы можем спокойно, с ледяной уверенностью принимать у себя врага, пожалуйста, пусть приезжает, мы обеспечим теплый прием. Если бы Анатолия спросили, он бы многое мог рассказать об обманчивой открытости государственных границ, пока те, кто ненавидит капиталистов всей своей коммунистической душой, предвкушают, что американцы покажут себя порочными, развязными, подлыми, жестокими и уродливыми, как рисуют в прессе и былях для детей. Сергиевский не удивится, если организаторы этого местечкового мероприятия приготовили для иностранной делегации какую-то ловушку, чтобы выставить их на посмешище. Благо одному из американских гостей едва ли требовалась в этом помощь посторонних.
    "Зачем пригласили Трампера?" Если бы Анатолия Сергиевского спросили, он бы ответил, что вряд ли из-за прошлых шахматных побед. Решение принимали явно не те, кому доводилось сражаться с американцем за доской. Быть может, это было чересчур эгоцентрично, но Сергиевский живо представлял себе сейчас, как у себя в кабинете довольно потирает руки товарищ Молоков, который еще не до конца простил ему побег четыре года назад. Анатолий не исключал вероятности, что идея заманить в СССР бывшего пятикратного чемпиона мира - очень дорогостоящая, если сказать прямо, - изначально принадлежала Александру Леонидовичу. Как человек из счастливого прошлого, Трампер должен был одним своим видом взворошить в Сергиевском память о том, чего он навсегда лишился. И напомнить, как несокрушима система, которая сумела заставить его отказаться от себя и снова стать деталью в советской шахматной машине. Тогда ведь было больно.
    Расчет Молокова, если существовал в реальности, не был полностью неверным. Сергиевскому действительно не хотелось вспоминать, что когда-то он выгуливал свой шахматный гений за границей, пользовался свободой и комфортом, любил. Теоретически он, конечно, мог бы сказаться больным, придумать отговорку, что-нибудь себе сломать, не видеться, игнорировать, оградить себя от прошлого. Но это неминуемо послало бы всем сигнал, что эти интриги могут его тронуть. Чего доброго, кто-нибудь решит, что Анатолий Сергиевский все еще способен чувствовать.
    К тому же, грех отказываться от шанса приобщиться к мировому шахматному опыту, когда ты невыездной и всех советских гроссмейстеров знаешь как облупленных. Дабы освежить в памяти, где ему сегодня следует быть и с кем встречаться, Сергиевский полистал программу мероприятия, отпечатанную на листе дешевой бумаги, уголок которого порвался между пальцами при простом переворачивании страниц. Не иначе, часть бюджета, что могла бы покрыть более качественные информационные материалы, ушла на люксы для размещения иностранных делегаций. Один люкс. Вопреки паранойе, программа была составлена так, словно их с Трампером не пытались столкнуть лбами. Американцу сегодня предстояло чаще общаться с учениками Анатолия, чем с ним самим, и это отчасти было последнему на руку - избегать Фредерика нарочно не придется. Знал бы Молоков, почему именно их предстоящая встреча Сергиевского смущает, наверняка от души посмеялся бы. Или он все-таки поспешил за Анатолием в последнюю его ночь в Бангкоке после того, как тот заключил с ним сделку, собрал чемодан и отправился в уличное кафе, чтобы напоследок приобщиться к местной культуре и выпивке? Тогда, глядя на прохожих и шумящую мимо жизнь экзотического города, Сергиевский в последний раз не чувствовал, что за ним следят.
    Как бы то ни было, Фредди Трампер стал свидетелем худшего похмелья в его жизни, и их приветствие обещало быть столь же неловким и сумбурным, что и прощание наутро в последний раз. Сергиевский подсознательно откладывал этот момент, позволяя отвлекать себя то учебными сессиями, то сеансами одновременной игры, пока ему в затылок не прилетел смятый лист бумаги и не пришлось обернуться. "Мы что, в школе?" - успел подумать Анатолий перед тем, как его хмурому взору предстали лица едва сдерживающих смех коллег, укатывающийся вдаль бумажный комок и наглая физиономия Трампера, не оставляющая никаких сомнений в том, кто решил таким образом привлечь его внимание. "Ладно, если я проигнорирую его сейчас, это будет странно". И Сергиевского наверняка огульно причислят к тем, кто демонстративно ненавидит американцев.
    — Ну и кто тут кашлял? — произнес он, подойдя. Казалось, шутка была понятна только им обоим. То ли мало кто из присутствующих в подробностях следил за скандальной игрой "Трампер - Сергиевский", на которой американский шахматист обвинял оппонента во всех смертных грехах, то ли никто не расценил ее как шутку, потому что Анатолий не был скор на улыбку после своего возвращения на Родину. - Здравствуй, Фредерик.
    Сергиевский протянул американцу руку, но взгляд его уже был устремлен на доску, над которой корпел его ученик, Олег Бобров. "Ну?" - вопросительно посмотрел он на молодого человека, уже прикидывая несколько следующих ходов и не торопясь представлять его Трамперу как своего протеже.

    Отредактировано Anatoly Sergievsky (2024-01-27 13:08:07)

    +3

    4

    - Все кашляли. Осень, знаешь ли, эпидемия гриппа. - Фредди скорее усмехнулся, чем улыбнулся, быстро глянул на протянутую руку Сергиевского, поднял глаза на его лицо, но ответного взгляда не встретил - тот уже был устремлен на доску.
    Рукопожатие снова получалось каким-то сумбурным, как будто не до конца настоящим. По большому счету, всерьез они пожали друг другу руки лишь однажды, при первой встрече, перед той самой игрой, когда Трампер вспылил, едва не перевернул доску, едва не съездил часами Сергиевскому по лицу и создал на пустом месте очередной скандал, вылившийся в совершенно дикую ситуацию с еще более диким результатом, и прежде всего для самого Фредди. Все последующие игры до самого финала он если и жал Сергиевскому руку, то делал это зло, дергано или не жал вовсе, протягивая открыто ладонь и убирая ее до того, как советский шахматист успевал сделать ответный жест. На предложение заключить сделку не ответил уже Сергиевский. А их последнее рукопожатие в Бангкоке и вовсе вышло скомканным. Они расстались не друзьями, даже не коллегами, вообще непонятно, кем - слишком мало оставалось времени, слишком напились они оба, слишком были задавлены своими проблемами. Но сейчас, похоже, для жалкого подобия равновесия тоже не место и не время.

    - Nein. Nei. No. Non. Nem. N'et! - Фредди ввинтился между тайцем, что обрабатывал зарубежного гостя уже пару минут и успел что-то подлить ему в бокал, и самим Сергиевским. - Отвали, друг, здесь ничего тебе не светит. Стой! Сергиевский, черт! - Он выхватил у Анатолия из рук бокал и выплеснул его содержимое на тротуар, под ноги тайцу, возмущенно и даже обиженно что-то высказывавшему Трамперу. - С ума сошел?! Выпьешь это и завтра к вечеру обнаружишь себя в трущобах Бангкока, без денег, вещей и трусов. В лучшем случае. Nein! Go отсюда!
    Он скрестил руки перед тайцем, напряженно и сурово сдвинул брови, а через несколько секунд, выдохнув, с размаху сел на пластиковый видавший виды стул напротив Сергиевского. Таец ретировался, обругав их напоследок трудновыговариваемыми словами, в которые, впрочем, Трампер не пытался вдумываться - тайского он понахватался по верхам за время пребывания в Бангкоке, но глубоких знаний не имел, хотя посыл и был очевиден.
    Еще перед тем, как его отправили в Бангкок с журналистской миссией, один приятель строго-настрого наказал ему не принимать там никаких странных веществ, особенно если их предлагает кто-то щедрый и местный, поскольку это чревато всякими непредвиденными последствиями. Сам Фредди чудом не попал ни в какие неприятные ситуации, однако наблюдать, как спаивают наивного русского, не смог. Кафе находилось буквально в двух шагах от его отеля, и после завершения турнира Фредди заливал там спиртным то ли радость победы Сергиевского, в которую он сделал свой вклад, то ли горечь поражения, потому что и Сергиевский, и Флоренс явно дали ему понять, что не рады его компании ни в каком статусе. И все же сейчас он сидел напротив Анатолия и даже сделал заказ у пробегавшего мимо официанта - лучшее пойло, что есть в их забегаловке, дважды. Для обоих. Во имя победы и поражения.
    - Отмечаешь свой триумф? - Голос Фредди прозвучал отчего-то невесело. Вид Сергиевского тоже был далек от торжественного. - За твою победу, Анатолий...

    Фредди проследил его взгляд сначала на доску, потом на Ol'eg'a. Он что, всерьез рассчитывает, что Ol'eg справится? Сам Фредди уже на это не надеялся - времени было достаточно для того, чтобы нащупать если не победную комбинацию, то хотя бы отмести очевидно проигрышные. Засунув руки в карманы, он постарался набраться терпения и дать пареньку еще несколько минут. Очаровательная девушка Tat'ana уже сдалась, но не уходила, тоже ждала, сумеет ли кто-нибудь решить задачку американского гроссмейстера. Фредди подмигнул ей и, не выдержав, обратился к Сергиевскому:
    - Анатолий, твои варианты?
    "Ну, давай же". Он не до конца отдавал себе отчет, что всерьез болеет за советского шахматиста, своего бывшего соперника и нынешнего... коллегу? В рамках фестиваля - определенно, коллегу. Что если Сергиевский утратил свой задор, что если больше не способен на дерзкие неожиданные ходы, на просчет огромного количества вариантов, на то, чтобы обыграть Трампера снова, и снова, и снова? Что если приезд Фредди в Советский Союз - абсолютно бессмысленная затея?

    +2

    5

    "Так это был не официант?.." Класс заведения не обязывал персонал носить униформу, а тайцы даже спустя много дней пребывания здесь по-прежнему были для Сергиевского все на одно лицо. И ведь Анатолий этому пройдохе успел дать чаевые. Быть может, стоило попытаться их вернуть — неблагонадежный субъект на вид казался вдвое тоньше и мельче него, и если у него нет оружия... Странная мысль о рукоприкладстве, очевидно, осталась у Сергиевского в голове как осадок после недавнего разговора с Молоковым и, прежде чем он решился воплотить ее в реальность, потонула в тайфуне, который бушевал где-то между ним и тайцем и кричал "Пошел ты!" на разных языках. Анатолий следил за этой неукротимой стихией почти с той же удивленной и неподвижной невозмутимостью, что и за сценой, устроенной Трампером во время их самой первой игры. Тогда к шоку — не каждый раз на тебя соперник замахивается часами, — примешивалось недовольство тем, что Сергиевского прервали, когда он начал выигрывать, а теперь Анатолий не был уверен, хочет ли компании в этот нисколько не дивный вечер. Особенно компании Трампера, сыгравшего свою партию в череде событий, которая завтра отбросит Сергиевского к начальной точке. Возможно, навсегда.
    "Не все ли ему равно, где я окажусь и без чего?" О деньгах он не беспокоился. Баты Анатолий и так собирался спустить сегодня, а фунты надежно лежали в номере отеля, и он намеревался поменять их на рубли в первом аэропорту, где это будет возможно. Флоренс он оставлял кое-что ценнее, чем деньги. Если все пройдет гладко, и Молоков сдержит слово.
    — Спасибо, — сухо поговорил Сергиевский, когда тайца сдуло. — Это было бы прискорбно, у меня завтра самолет.
    "И если меня в нем не будет, сделка не состоится".
    Наверно, он не прогнал американца только из-за инцидента, который заставил того присоединиться. Позже Анатолий заплатит за алкоголь, и они будут в расчете. Вот и весь праздник. Забавно, что если бы не условия советской делегации, если бы не желание Трампера их озвучить, если бы они не посеяли смуту в душе Флоренс, то, вероятно, Сергиевский сейчас отмечал бы свою тяжелую победу вместе с ней, открывая шампанское, купаясь в любви и теша себя иллюзией, будто она его понимает. Где Флоренс сейчас? Празднует их разрыв? Веселится с английской делегацией, обмывая его титул вдали от него? Села на первый же самолет домой?.. После официальной части они должны были наслаждаться этим триумфом с Флоренс вдвоем, но вместо этого он сидит напротив своего то ли соперника, то ли благодетеля и позволяет ему выбирать выпивку.
    — Вроде того. — Анатолию разом принесли и заказ Трампера, и его настоящий заказ. Он посмотрел на свою стопку, на стопку американца, сравнил цвет жидкостей и подумал, что, быть может, тот не пытается его отравить. Следующие слова дались Сергиевскому нелегко, потому что, как бы он ни хотел присвоить заслугу целиком себе, их истинность была неоспорима. — За нашу.
    Трампер наверняка следил за турниром и знал, что его совет про индийскую защиту сработал. Они вполне могли бы выпивать сейчас за победу как два хороших приятеля, отодвинув на задний план борьбу за сердце женщины, если бы товарищ Молоков не лишил Анатолия и этой возможности, когда сделал американца своим гонцом. Наверно, Сергиевский должен быть зол на Фредерика - за ловушку на интервью, призванную выбить его из равновесия и дать преимущество Советскому Союзу, за унизительное предложение о сделке, за то, что Фредерик имел наглость звать Флоренс назад у него на глазах. Кто знает, быть может, последнее все еще реально - Анатолий завтра улетит, а его бывший секундант примет Трампера обратно в благодарность за посредничество при ее воссоединении с отцом. Сергиевский мог бы сейчас подсказать американцу этот ход и больше не быть у него в долгу, вот только тот наверняка знает его и так.

    "После моего проигрыша ему наверняка кажется, что я уже не тот, сдулся, сдал или вообще спился. Хочет подловить меня?" Сергиевский чувствовал, что за тем, как он будет доказывать обратное, следят три пары глаз: один взгляд пытливый выжидательный, другой — полный надежды и "ну помогите уже, Анатолий Евгеньевич", третий... а, нет, Татьяна слегка улыбалась и смотрела мимо него на Трампера, вид у которого был лихой и нетерпеливый, словно он вот-вот взвоет от скуки. Американец подмигнул девушке в ответ, и Сергиевский еле заметно закатил глаза. Не желая стоять как фонарный столб на перепутье их взоров, он обошел доску и остановился по правую руку от Олега.
    — Какая у тебя была тактика? — поинтересовался Анатолий и посмотрел на наручные часы. На решение задачи у него было минут пять, и даже это время следовало использовать для наставничества, как бы ему ни хотелось молча развеять сомнения Трампера, успешно воспроизведя единственно верный эндшпиль, и уйти дальше по своим делам. Впрочем, с каждой секундой поставленная Фредериком задача цепляла Сергиевского все сильнее. Пожалуй, стоило быть менее строгим по отношению к Олегу - упражнение оказалось непохожим на те, что они обычно разбирали. Неудивительно, что Анатолий увлекся. Прежде чем Бобров ответил, он уже успел мысленно отмести два бескровных варианта, которые могли не привести к мату при должной сообразительности белых. Именно один из них Олег обстоятельно изложил.
    - ...И он сказал, что в долгой перспективе это не сработает. - Они говорили по-русски, поэтому молодой человек не трудился называть Трампера по имени.
    - Он прав. - Сергиевский поднял на американца короткий серьезный взгляд, а затем снова сосредоточился на доске. - Это мат черным в пять ходов. Теперь видишь?
    - Да.
    - Можно я? Или подумаешь еще? - спросил Анатолий, отдавая дань вежливости. Олег покачал головой и попытался освободить для него стул, но Сергиевский не глядя отмахнулся. Его внимание было полностью приковано к фигурам. Минуту-две все четверо смотрели на расстановку сил в полнейшем молчании. Потом Анатолий удивленно приподнял бровь, сжал губы, словно хотел вот-вот растянуть их в улыбке, и быстро сделал несколько ходов. - Теперь отдаешь ферзя, Олежка. Потом ставишь мат в два хода. Давай-давай.
    Он слегка хлопнул ученика по плечу, поторапливая, и перевел глаза на Трампера. Он нисколько не сомневался в правильности своего решения, как и в том, что вряд ли спустя четыре года американец решил сделать шахматную задачу с гамбитом королевы жестокой метафорой, которая тронет его за больное. Просто совпадение, хоть и ироничное. Не об этом ли они говорили в свою последнюю встречу в тайской забегаловке?

    +2

    6

    - Уже улетаете? - Фредди ощутил укол разочарования, смешанного с облегчением. - Англия встретит вас фанфарами.
    С одной стороны, для него здесь все кончено. Турнир завершился однозначной победой Сергиевского, основные репортажи отсняты, завтра-послезавтра нужно будет еще взять несколько интервью у знаменитостей, присутствовавших на турнире в качестве зрителей, - это обычно хорошо подогревает интерес к шахматам. Потом последует серия передач с подробным анализом каждой партии и каждого хода, но уже по возвращении в США. С работой все понятно, с личным тоже - Сергиевский отверг и сделку, и дружбу, Флоренс отвергла попытку примириться... что ж, совет им да любовь. Фредди Трампер и без того переступил через свою гордость, дважды. На том, пожалуй, и стоит поставить точку.
    С другой стороны, его жизнь снова потечет вдали от них обоих, и это не может не радовать. Почти год он ничего не слышал о Флоренс, что было... хорошо. Не легко, временами куда тяжелее, чем он думал и уж тем более показывал, но в конечном счете хорошо. Фредди выплыл благодаря своему феерическому упорству и нежеланию быть на обочине жизни, нашел себя в новой работе, оброс связями, слегка притушил свой взрывной темперамент, но стоило Флоренс Васси появиться на горизонте, все снова шло прахом. Он многое бы отдал, чтобы вернуть ее. Почти все бы отдал. Но к чему ей его неукротимые эмоции, когда можно любить надежного, спокойного, невозмутимого Сергиевского, полную противоположность Фредди Трампера? К тому же, нового чемпиона мира. Нет, пути назад не было, он понимал, но должен был попробовать.
    В студии после интервью ассистентки рассказывали, что эти двое вроде как поссорились, но Фредди, ссорившийся и мирившийся с целым миром на протяжении всей своей жизни, в том числе неоднократно и с Флоренс, не верил в серьезность размолвки. Однако... Где же Флоренс? И почему Сергиевский так чрезмерно мрачен, еще больше, чем обычно? Представить ее в этой дешевой забегаловке было сложно, да и напитки явно должны быть более элитные. Шампанское, как минимум, и лучше на двоих в джакузи, как года три назад отмечали они с Флоренс его очередную победу... А, черт! Фредди коротко тряхнул головой, пытаясь избавиться от назойливых мыслей, от дразнивших его воспоминаний. После первого шота, который он выпил еще без Сергиевского, все привычно становилось хуже. Второй должен был слегка подправить ситуацию. Четвертый или пятый - ощутимо улучшить. А дальше пусть все идет к чертям. На автопилоте он как-нибудь доберется до отеля, возвышавшегося в пешей доступности, и завтра до съемок сумеет привести себя в порядок. Не первый раз.
    "Да ладно". Фредди не пытался скрыть удивление и впервые задержал на Сергиевском серьезный вдумчивый взгляд, каким он, бывало, смотрел на шахматные доски, но почти никогда - на людей. Это было... приятно. Как-то болезненно приятно, потому что сам Фредди обыграл бы Виганда без подсказок, но, вероятно, лишь потому, что Сергиевский не уделил достаточно внимания оппоненту и анализу его игр. Чем был занят? Флоренс? Нет, не думать о ней, просто пить, и через некоторое время она перестанет так назойливо лезть в его мысли. Самое страшное он пережил еще год назад, когда разом лишился и ее, и шахмат. Лучше просто пить.
    "За нашу". Он не стал спорить, с готовностью опрокинул шот и на ломаном тайском заказал бутылку этого пойла - сколько можно заказывать и ждать выпивку, если и Трампер, и Сергиевский тут явно за одним и тем же? А про Флоренс он спросит, обязательно спросит, но позднее, когда у Сергиевского заблестят глаза и развяжется язык - ну хоть немного развяжется же! Невозможно и внутри быть таким непробиваемо спокойным, и прятать все и всегда невозможно тоже.
    - Знаешь... я рад, что ты не предал игру, Анатолий. - И это была чистая правда. - Ты заслуживаешь этот титул как никто другой.

    Татьяна шагнула к нему и собралась что-то сказать. Фредди быстро приложил палец к губам - подожди. Никаких лишних звуков. Посторонний шум во время игры нередко бесил его самого, и... не то чтобы он отличался значительным альтруизмом, но сейчас ощущал себя как рыбак, который готовится подсечь еще не клюнувшего осетра, не меньше. Пусть Таня тоже помолчит и даст Сергиевскому время. Когда русские заговорили между собой, явно обсуждая варианты решения, Фредди не удержался от короткой довольной усмешки. Для Анатолия это тоже не дело двух секунд, вот и отлично, еще не хватало повторения Мерано, когда Сергиевский уделал Трампера как ребенка, воспользовавшись, пусть и невольно, его размолвкой с Флоренс и разбитым моральным состоянием. Без ее образа, тенью стоявшего между ними, все становилось прозрачнее, понятнее и... сложнее для того, кто пользовался преимуществом прежде. Никаких больше женщин, никаких интриг и недомолвок. Только шахматы. Чистые, ясные, правдивые и настоящие.
    "Ферзя", "мат" - это что-то на шахматном, Фредди уже успел понахвататься слов по верхам, хотя полноценно понимать русский и не надеялся. Не столько по причине неимоверной сложности языка, сколько из-за неприязни, впитанной к СССР с самого детства. Но понимать больше и не требовалось, Анатолий решил задачу, это было очевидно.
    - Браво. - Фредди просиял и коротко зааплодировал, к нему присоединилась Таня, а к Тане еще пара человек, подошедших за то время, пока Сергиевский вникал в задачу и напряженно думал, отметая вариант за вариантом. - Я играл этот эндшпиль в семидесятых. Одна из побед, которая помогла мне удержать титул чемпиона мира. - Думал он, правда, дольше, и о том, есть ли вообще правильный вариант и победный выход из ситуации, не знал. Но это не имело значения. В голосе Фредди не было и намека на собственное превосходство.
    Ведущий подытожил результаты шахматных заданий - за каждое решенное упражнение участникам начислялись баллы, и в зависимости от их финального количества ребят потом делили на группы и пары, чтобы провести турнир в предстоящие несколько дней и наградить победителей фестиваля. Далее последовала шахматная викторина, во время которой Фредди откровенно скучал и гонял по свободной доске одного короля другим - слишком много речи на русском, слишком мало шахмат, слишком неудобный формат, чтобы хоть что-нибудь понять. А после ведущий объявил последний дружеский матч, который ни на что не влиял - все участники могли сыграть с кем хотят и после быть свободны. Фредди устремил взгляд на Сергиевского в надежде пересечься, наконец, за шахматной доской и поговорить, чтобы им никто не мешал, но тот на него даже не посмотрел. Почувствовав укол разочарования, он обернулся к Тане, легко коснувшейся рукой его плеча. Ну конечно, он сыграет, и даже даст ей фору, убрав с доски свою королевскую ладью. Несмотря на это, схватка закончилась быстро - Таня проиграла, но, кажется, почти не расстроилась. К ней подскочила стайка молодых ребят и спустя недолгое время все они уже уговаривали мистера Трампера ("зовите меня Фредди!") ехать с ними на Красную площадь. Двух пареньков он узнал еще раньше, именно они забрали его вчера из аэропорта, а с остальными познакомился только сегодня, хоть и почти не пересекся за доской. Несмотря на то, что прогулки по Москве совсем не входили в планы Фредди, он быстро согласился - сразу после того, как решил позвать и Сергиевского. Уж там точно должен найтись удобный момент пообщаться в свободной обстановке, вне всяких цейтнотов и обязательств перед фестивалем. К сожалению, Сергиевский все еще играл - его партнер оказался на редкость медлительным и думал слишком долго. Фредди решил, что пока они заканчивают партию, успеет сбегать наверх в номер, забрать верхнюю одежду и, возможно, фотоаппарат, чтобы изображать из себя настоящего туриста, охотника за местными красотами и достопримечательностями. Однако лифт до двадцать первого этажа пришлось ждать слишком долго - настало время обеда, и постояльцы сновали кто вниз, в ресторан, а кто наверх. Прошло уже минут пятнадцать, когда он, наконец, оказался в номере (счастье еще, что не перепутал этаж), почти не думая схватил чехол с модным полароидом, в котором также хранились несколько запасных картриджей и в пару карманов можно было запихнуть бумажник и всякие мелочи, чуть помедлил и решил не тратить время на переодевание в свитер, просто накинул сверху тренч. В Москве, конечно, прохладно, но каждая потерянная минута грозила обернуться прогулкой с малоинтересным ему молодняком и без Сергиевского, за которым он безуспешно охотился с самого утра. Поговорить, просто поговорить спокойно, без лишних глаз и ушей, без спешки. Это так много?..
    Очевидно, много. Когда Фредди, наконец, оказался внизу, Сергиевского нигде не было. "Черт. Черт, черт, черт!!!" Он поискал его глазами, быстро заглянул в соседние конференц-залы, выхватил взглядом в толпе ведущего, ввинтился к нему и задал вопрос, оторвав от какого-то разговора; тот с некоторой растерянностью указал на двери, и волна разочарования окатила Фредди с головы до ног. Неужели все?.. Опоздал? Или стоит попробовать догнать, вдруг он не успел уйти далеко?
    Фредди едва кивнул уже одевшимся и ждавшим его ребятам, вылетел из дверей гостиницы, задохнулся от ударившего в лицо и грудь (тренч так и остался не застегнутым, как и пиджак под ним) холодного воздуха и замер, почти не веря своей удаче. Сергиевский стоял чуть в стороне и прикуривал, то ли дожидаясь такси, то ли сражаясь с качественной советской зажигалкой, в которой снова барахлил запал.
    - Анатолий! - позвал он, уже неспешным шагом приблизившись к Сергиевскому и засунув руки в карманы, будто не метался только что по всему первому этажу в поисках, а просто вышел прогуляться. Одетый не по погоде. Да. - Ребята хотят показать мне Красную площадь. - "Всю жизнь мечтал, с самого детства. Вот отец бы порадовался..." - Давай с нами?

    +2

    7

    Стоило догадаться сразу, разумеется. Если, по замыслу американца, Анатолию и предстояло завалиться на шахматной задаче, то откуда ей было взяться, как не из прошлого триумфального опыта Трампера? Иначе не считается. Иначе они не сражаются. Иначе проигранный матч в Мерано не будет хоть немного отмщенным. "Или дело не в этом?" Неприкрытая радость Фредерика Сергиевского немного обескуражила. Не будь ее, фраза о сохранении титула прозвучала бы как насмешка, словно Трампер, проносивший шахматную корону семь лет, говорит: "А ты и пяти лет продержаться не можешь, неудачник". Пожалуй, это единственное, что один бывший чемпион мира мог предъявить другому такому же бывшему, однако даже этой возможностью американец не воспользовался. Неужели он позвал Анатолия исключительно ради искусства? Мысль показалась ему несколько неожиданной, и сквозь его непроницаемое лицо пробилось что-то похожее на улыбку удивления.
    — Превосходно, - произнес Сергиевский сдержанно, но тоже совершенно искренне. - Благодарю, мне пора. - Минуту назад ему было интересно, сложнее, чем обычно, и в эндшпиле, который он только что помог разыграть, чувствовался вызов и даже привкус одной из партий, сыгранных ими в Италии. Хлопнув Трампера по плечу и удаляясь, Анатолий поймал себя на том, что немного сожалеет о завершении его карьеры. Если бы американец продолжал играть, ему не пришлось бы выдумывать шахматные задачи и воскрешать былые заслуги, чтобы сразиться со свои давним соперником. И на самом деле было бы здорово сойтись за доской вновь. Смог бы Сергиевский теперь победить его опять и повторить свой успех? Особенно если учитывать, что Фредерик больше не соревнуется...
    Наверно, Анатолий обдумал это недостаточно. Или наоборот, думал чересчур долго, потому что когда шанс представился, он нашел Трампера взглядом поздно - когда Татьяна уже отдалась американцу на растерзание. Печально. Фредерик наверняка обыграет ее ходов за двенадцать. Сергиевский тоже разделался бы со своим оппонентом скорее, если бы тот не затягивал интригу перед своими осторожными попытками пробить его защиту. Впрочем, куда Анатолию было спешить? Они могли вести эту партию хоть до вечера, на который у него не было совершенно никаких планов - они со Светланой договорились, что Ваня заглянет в гости только в воскресенье.
    ...Сигарета тоже не торопилась загораться. Сергиевский чиркнул зажигалкой третий раз и подумал, не отойти ли в менее ветренное место, когда его окликнули по имени. Он сразу узнал голос по характерному акценту, обернулся и удивленно прикурил, услышав предложение: "Ты собрался гулять в этом?" Вслух, однако, Анатолий спросил другое.
    — Набрал себе фан-клуб? - В безэмоциональном риторическом вопросе удивления уже не чувствовалось. "Ожидаемо". Трампер не был бы Трампером, если б не воспользовался шансом оказаться в центре внимания. Сергиевский посмотрел на группу за спиной американца. Итак, что мы имеем? Типичный очкарик из семьи инженеров. Гордый, но не такой уж способный продолжатель шахматной династии. Армянин. Олег, кажется, взбодрившийся после решения шахматной задачи. Таня, дочка профессора МГУ и единственная женщина в этой компании мужских мозгов. Но больше всего это, конечно, походило на языковой кружок. Вокруг Фредерика собрались те, кто лучше всего понимал по-английски, что логично, и большинству из них не было больше двадцати пяти. "Неужели в такой компании тебе уже неловко без человека твоего возраста?"
    Анатолий затянулся и тем самым дал себе несколько секунд подумать над приглашением. Этого хватило, чтобы представить, как он отопрет дверь квартиры, где его никто не ждет, залезет в душ, заварит чай, включит телевизор, а потом, пожалуй, проанализирует несколько интересных стратегий, которые увидел сегодня. Все это можно сделать и в любой другой день, когда щель в железном занавесе, что впустила сюда Трампера, уже закроется. И, в конце концов, когда еще Анатолия куда-нибудь пригласят? Он даже не был уверен, что хотя бы половина этих ребят поддерживает идею взять его с собой. Что ж, тем хуже для них.
    - Почему бы и нет? - пожал плечами Сергиевский и затушил недокуренную сигарету о портсигар. Семеро одного не ждут. - За сколько ходов ты ее победил? - спросил он после краткой паузы, чтобы проверить свою ставку, и только затем двинулся вместе с Фредериком к остальным.
    - Отлично, сейчас Вован должен подогнать машину, - поприветствовал их Олег. - И мы все в нее не влезем...
    Через минуту напротив них действительно остановился серый Москвич-412, и при одном взгляде на него у Анатолия затекли ноги. За рулем сидел Владимир Бессонов, сын майора КГБ, а рядом - его не-разлей-вода приятель, которого Сергиевский знал плохо, но подозревал в том же. Просто отлично.
    - Тогда я на трамвае, - предложил он и шагнул в сторону, готовясь уйти.

    - Да. Пора домой. - Слово, смысл которого был понятен лишь Анатолию одному, отозвалось горечью где-то внутри. Пожалуй, нужно было привыкать к нему, каким бы разоренным, неприбранным и нищим тот дом ни был. Сергиевский посмотрел на Трампера внимательно, как человек, знающий больше, чем хотел в этот момент показать, почти как во время первой их игры, когда он четко увидел благоприятный для себя исход раньше противника. Теперь же он старался не просчитывать свою жизнь дальше завтрашнего дневного рейса.
    "Сказать ему, где меня встретят?" Не с фанфарами, нет. Даже не как победителя, как должны были год назад. Словно военный трофей, словно сломанное вражеское знамя, словно символ интеллектуального превосходства народа. Символ, который будет иметь ценность, лишь пока он держит титул чемпиона мира - единственное, что система не может у него отнять своими руками.
    "Сказать ему?" Или пусть Трампер все сам узнает завтра? Заявление Анатолия о том, как его разочаровал лживый и порочный капиталистический Запад, появится во всех газетах, которые так любят смаковать жареные факты о шахматах, не касаясь самих шахмат. Товарищу Молокову потребовалось минут пятнадцать, чтобы его состряпать, и он постарался вложить туда как можно больше безжалостного пафоса, осуждения и унизительного покаяния. Завтра все иностранные друзья и фанаты Сергиевского узнают, как он сожалеет о побеге из СССР, клянется в верности режиму и обещает загладить свою вину. Большинство, толком не зная его настоящего, поверят.
    Поверит ли Трампер? Подумает ли, что не зря звал нынешнего чемпиона мира коммунистом даже спустя год после его эмиграции?.. Скорее всего, Анатолий об этом никогда не узнает. А пока идут телеграммы, пока печатаются тиражи, пока Сергиевского вместе с его триумфом не отложили в коробку до следующего года, Фредерик радуется, что тот не сдал свою решающую партию в грязных играх русских вопреки его же стараниям. И продолжает считать Анатолия великим шахматистом. Отчего-то было ценнее наконец услышать это, глядя Трамперу в глаза.
    - А ты бы смог? На моем месте, - спросил Сергиевский, кивнув в знак благодарности, и опустил взгляд в пустую стопку. Прозвучало даже иронично с учетом того, что речь шла об одной и той же женщине. Он тоже мог сейчас представить себе много "а что бы, если" с участием Флоренс, но каждое имело свой особый оттенок боли. Пытаясь заглушить ее в самом начале, Анатолий задумчиво потянулся к коктейлю, который заказал ранее, и сделал глоток. Тот оказался крепче, чем он рассчитывал, но, быть может, это и к лучшему. - Предлагая мне сделку, ты был очень убедителен.

    +2

    8

    - Вроде того, - вполголоса отозвался Фредди и подмигнул Сергиевскому. - Только не рассказывай им, как я чуть что бью часами по лицу, а то выкинут меня из машины на полном ходу. - Тон у него, впрочем, был очень даже бодрый - просто шутка, ничего больше. Немного самоиронии, чтобы приправить основное блюдо, состоявшее из массивного объемного эго Фредерика Трампера, которое обеспечивало полную уверенность, что никто не посмеет вытворить подобного, а если вдруг попробует, то пожалеет об этом тут же, еще не успев довести дело до конца.
    И все-таки Фредди был напряжен, невольно готовясь услышать от Сергиевского "нет, я занят" или что-то вроде. Как быть в таком случае? Ехать с Татьяной, Олегом и остальными, терпеть красоты ненавистного города? Отказаться и расстроить ребят (не то чтобы он за них беспокоился и ему было до них всерьез какое-то дело)? Поговорить с Сергиевским прямо здесь, под пристальными взорами молодых шахматистов, которые потом долго будут обсуждать, как один бывший чемпион мира отказал в игре другому точно такому же бывшему?
    Вот оно. Фредди просто боится услышать отказ. Боится, что показал себя в Мерано полным профаном и за четыре года без шахмат сдулся окончательно. И... пожалуй, боится еще больше, что Анатолий просто его высмеет, а если еще и при свидетелях, Фредди почувствует себя в сотни раз паршивее. К чему было дразнить всех сложнейшей задачкой из собственного опыта, если все, чем он может похвастаться, происходило в прошлом десятилетии? "Давно уже делец, а не игрок", "уж лучше бы сразу свой титул отдать" - так писали о нем перед матчем в Мерано, и что сделал он? Только подтвердил слова журналистов. Потребовал больше денег, не смог их оправдать, с позором проиграв русскому 5:1, а после и вовсе сдал победу без финального боя. Победу и карьеру. Скорее всего, он и сам отказался бы играть с таким соперником, рассмеялся ему в лицо и ушел, чувствуя себя снова победителем. Ничто не мешает и Анатолию поступить так же. А потому - нет, Фредди не будет ни о чем с ним говорить при свидетелях. И если Сергиевский сейчас откажется ехать на Красную площадь, то, возможно, сможет уделить несколько минут лично Трамперу. И все, наконец, будет ясно.
    Но тот согласился. Неожиданно и... приятно? Не очень? Фредди не был уверен, рад он предстоящей поездке, или красоты Москвы вгонят его в депрессию. Может, стоит все же вызвать Анатолия на короткий разговор прямо сейчас и прояснить для себя мучивший его вопрос? Нет, все же нет. Не стоит торопить Сергиевского, ограничивать его во времени под пристальными взглядами молодняка, да и... ехать в его компании гулять после отказа будет и вовсе противно. Потом, все потом, еще найдется удачный момент.
    - За одиннадцать, - Фредди довольно хмыкнул, застегивая пару пуговиц на пиджаке и тренче, находиться на улице становилось некомфортно. - И дал ей фору в королевскую ладью. - Сергиевский, значит, обратил внимание, с кем он играл? Обнадеживающе. Или свидетельствует о любопытстве, не более. Не стоит делать далеко идущих выводов, эта шахматная партия еще не вышла даже в миттельшпиль.
    Серый уже знакомый автомобиль вырулил ко входу, ребята с некоторой растерянностью переглянулись - на заднее сиденье в лучшем случае поместятся трое, а толпились у входа пятеро, плюс Трампер и неучтенный никем, кроме Трампера, Сергиевский. Четверым предстоит ехать своим ходом или вызвать такси... стоп, какой еще трамвай?!
    - Места для чемпионов! Анатолий! - не теряя времени и не дожидаясь, пока кто-нибудь другой решит судьбу комфортных мест, Фредди перехватил Сергиевского под локоть и решительно, не допуская никаких возражений, потянул к машине. - Садись давай. Ты здесь, рядом я и... Татьяна, - третий пассажир тоже определился мгновенно, еще не хватало единственной девушке в их компании ехать общественным транспортом - на трамвае или еще как-то. - Места для чемпионов и леди.
    Молодые люди спорить не стали, зарубежный гость и Таня действительно имели приоритет, а неожиданно свалившийся на их голову Сергиевский... что ж, Трампер прав - он действительно чемпион, пусть и только СССР.
    Усадив Сергиевского позади водителя, Фредди запрыгнул в автомобиль с другой стороны и придвинулся к Анатолию, освобождая место для Тани. Было тесно, слегка неуютно, зато тепло, и Фредди потер ладони, отогреваясь. Сергиевский монолитно возвышался по левую руку, с трудом уместив длинные ноги в узком пространстве за сиденьем водителя; Фредди беззастенчиво воровал у него тепло.
    - А может, леди тоже сумеет стать чемпионом? - лукаво поинтересовалась Таня, ее аккуратные круглые колени были едва прикрыты юбкой.
    Фредди широко улыбнулся, но порадовать ее было нечем. Из сегодняшнего дня он, помимо убежденности, что Сергиевский все еще хорош, вынес только одну вещь - будущее в серьезных шахматах есть у трех человек, и лишь один из них едет гулять на Красную площадь. Не Таня, а тот темноволосый паренек из какой-то союзной республики, что остался стоять у выхода из гостиницы.
    - Ты красивая. - Что еще он мог сказать?
    Она чуть зарделась, польщенная, но явно не была удовлетворена его ответом.
    - Встречаемся у Могилы Неизвестного Солдата! - Бессонов помахал остающимся рукой и тронулся с места.
    - Могилы? - растерялся Фредди. - Мы что, на кладбище едем? Вроде же на Красную площадь собирались?
    Таня улыбнулась, в улыбке ее проскользнули гордость и едва заметная снисходительность.
    - На Красной площади много захоронений, это историческая достопримечательность. Там целый некрополь у Кремлевской стены, члены политбюро, участники революции, но нам главное посмотреть...
    - Лучше покажите мне Большой театр, - перебил ее Фредди. Невежливо, но ему плевать. Еще не хватало всю поездку таращиться на их именитых мертвецов. В Москве что, реально больше нечего показать, кроме могил и надгробных памятников?!
    С переднего сиденья подал голос друг Володи Бессонова:
    - Так он там рядом. И еще Исторический музей, и Храм Василия Блаженного. А потом, если время останется, надо будет в Третьяковку заглянуть.
    - Отличный план! - Фредди воспрял духом и, не удержавшись, да и не пытаясь себя удерживать, вскинул руки и обнял за плечи Сергиевского с Таней, сидевших по обе стороны от него. - Едем покорять Москву!
    Таня, кажется, смутилась, а Сергиевский закаменел еще больше. Не любит чужих прикосновений? Фредди "плевать я хотел на чужое личное пространство" Трамперу было без разницы, тем более, что за поездку ему пришлось потрогать Сергиевского еще дважды, если не считать их тесно прижатые бедра и периодически соприкасающиеся колени. Один раз случайно, когда ребята обратили его внимание на какой-то пролетевший за окном музей, Фредди просто облокотился о ближайшую устойчивую опору, приподнимаясь, - по иронии судьбы это оказалось колено Сергиевского. Второй раз, когда Бессонов слишком круто зашел на поворот, и Фредди пришлось крепко ухватиться за его локоть и плечо, чтобы не навалиться на Таню, повинуясь силе инерции.
    - Анатолий, ничего личного, держись, иначе задавим нашу леди!

    Что-то было не так в этом "домой". В тоне голоса Сергиевского, во взгляде, устремленном в никуда, во всем его облике. На какой-то миг Фредди показалось, что речь идет вовсе не об Англии - нельзя, просто невозможно называть с такой горечью домом место, где ты счастлив с любимой женщиной, счастлив и успешен, снова чемпион мира, снова легенда шахмат. Живешь, купаясь во всем, что прежде было у самого Фредди. Нет, и об этом тоже не думать, нет. Но прежде, чем он успел усилием воли отмести и эту мысль, Сергиевский поднял на него взгляд - долгий, внимательный, какой-то испытывающе-вопросительный. Фредди чуть нахмурился, но глаз не отвел, незачем.
    Казалось, помимо вербального, между ними происходил еще один разговор. Безмолвный, не до конца понятный им обоим, но на удивление откровенный - разговор взглядов, мыслей, всего несказанного, что пролегло между ними за последний год. Два человека, связанные одной страстью, одной любовью, одним наваждением... и еще связанные Флоренс, конечно. Ее тень мешала, путала, смущала разумы, бередила чувства. Возможно, ради нее Трампер бы смог. Или нет. У него не было ответа.
    Он пожал плечами, качнул головой, усмехнулся.
    - А ты? Смог бы не попытаться ее вернуть, даже если шанс на это ничтожно мал? Смог бы не ухватиться за него? Или ухватиться, и быть при этом не убедительным?
    Фредди пытался не распаляться, правда пытался. Даже начал скорее грустно, чем с претензией и иронией, но не выдержал тон. Про шахматы говорить было гораздо проще, но шаг в сторону - в сторону женщины, которую он все еще любил и которую надеялся обрести вновь, - и все шло прахом. Умом Фредди понимал, что им с Сергиевским нужно многое прояснить друг для друга, удержать ту тоненькую нить, что протянулась между ними перед турниром, укрепить ее если не до дружбы, то хотя бы до нормальных человеческих отношений. Прояснить в том числе и о Флоренс, которую Сергиевский завтра увезет в их любовное гнездышко, туда, где у него теперь дом. И семья. В Англию... Или нет? Что происходит вообще? Где, черт возьми, Флоренс? Почему она не со своим мужчиной, с новым чемпионом мира? Она же так любит работать с теми, кто впереди, кто добивается максимальных высот... Господи, ну хватит уже. Им нужно поговорить, разобраться, прийти к какому-то равновесию, которому не хватило короткого разговора перед турниром, чтобы воцариться между ними полноценно. Умом Фредди все понимал, но второй шот оказался коварным и ничего не улучшил.
    - Где наша выпивка? - рявкнул он на проходящего мимо официанта и, не дождавшись ответа, выдал небольшую, но эффектную подборку тайского мата, который успел по верхам выучить за время пребывания в Бангкоке.

    +2

    9

    Трампер ответил вопросом на вопрос, и это всколыхнуло у Анатолия внутри волну раздражения и разочарования. В глубине души он надеялся на отрицательный ответ, на то, что у них гораздо больше общего, чем казалось поначалу, и что он проведет свой последний вечер эфемерной, уже ускользнувшей свободы в компании того, кто его понимает. Они могли бы оставить позади Флоренс, несостоявшуюся сделку, даже, быть может, то стрессовое интервью, куда Фредерик, не проинформировав об этом Сергиевского, пригласил Светлану, - стоило лишь ответить "нет". Но американец предпочел юлить.
    - Понятно. Это значит "да", - безжалостно отрубил Анатолий, со злости допил свой коктейль залпом, громко опустил пустой бокал на стол рядом с только что принесенной официантом бутылкой и посмотрел на Трампера в упор, жестко. "Трус". Думал ли он сам, что должен сдать игру? Да, много раз, и во время игры тоже. Думал о Флоренс и ее детстве, разрушенном его страной, думал о Ване и своей законной жене, которым товарищ Молоков устроит безрадостную жизнь за то, что Светлане не удалось до него достучаться и убедить проиграть матч. Думал Сергиевский и о том, что ему остается, если он подчинится и проиграет. Унизительное разочарование английской федерации шахмат. Знакомство с отцом Флоренс и ее эйфория от воссоединения, которая ненадолго продлит их хрупкий союз, балансирующий на краю растущей между ними пропасти. Полная неизвестность относительно положения его прошлой семьи, отбывшей обратно. И все это на фоне ощущения, что он спасовал, стал пешкой в чужой игре и предал самое дорогое в своей жизни. Любовная идиллия с женщиной, неизвестно как надолго сменившей недовольство недостатком внимания на восторг от его красивой жертвы, никак не смогла бы перекрыть позор, вылечить его раненое эго и дать простор для того, чтобы двигаться дальше. Неужели Трампер не понимает, что это тупик? Впрочем, у него, кажется, совсем другие приоритеты, не имеющие ничего общего с тем, чтобы, как он утверждал ранее, сделать Флоренс счастливой.
    - "Вернуть"? Так вот ради чего это все было? - переспросил Сергиевский, и саркастическая усмешка исказила его губы. О собственнических намерениях Фредерика догадаться было нетрудно, ведь он выразил их явно, когда предлагал Флоренс вернуться и ничуть не смущался при этом присутствием Анатолия. Однако Сергиевский считал, что если бы американец думал о ее благополучии хотя бы немного, то сказал бы об этом сейчас, и чувствовал, как его предстоящая жертва становится значимее, важнее, кровавее, словно сердце, вырванное из груди, болезненнее, весомее, тяжелее. Почему, черт побери, он должен жестоко жертвовать собой, когда другой просто пользуется шансом вернуть, шансом обладать той, что ушла от него по своей воле? - Тогда мне показалось, что мы говорим об отце Флоренс и пытаемся воссоединить его с ней. Но выходит, что об этом должен был думать только я, чтобы доказать, что люблю ее. Прекрасно.
    "Докажи, что правда ее любишь", - вспомнил он слова Трампера. О, он докажет. Как там говорят? "Любишь - отпусти"? Анатолий Сергиевский почти отпустил, оторвал с мясом, покромсал того себя, кто жил с Флоренс последний год, и собрал из этих обрубков послушную шахматную машину заново. Перечеркнул ради нее все усилия, потраченные на то, чтобы сбежать от системы и спокойно строить карьеру. Продал себя беспощадной махине, чтобы подарить ей возможность встретиться с отцом, которого она не видела двадцать пять лет. Солидная плата за человека, чья психика подточена советской тюрьмой. Сейчас Анатолий как никогда осознавал ее и ощущал собственное превосходство перед Трампером. "Я люблю ее сильнее". В этом он победил, вот только было совсем не радостно.

    Фредерик схватил его за локоть так торопливо, что Анатолию невольно и совершенно некстати вспомнился товарищ Молоков в момент, когда они проходили паспортный контроль три года назад перед посадкой в самолет из Бангкока. Неужели Трампер тоже боится, что он сбежит? С чего бы? Сергиевский даже чуть не прошипел "Я сам!", но сдержался и лишь шагнул к дверце автомобиля, отняв руку. Еще не хватало, чтобы им кто-то управлял на глазах у молодежи, для которой он должен быть авторитетом. Пусть американец помыкает ими сколько душе угодно, а Анатолию предоставит самому решать, как передвигаться по родному городу. Тем более, что всей компании нравится, как Трампер ими командует. Никто даже не одарил его укоряющим взглядом за несоблюдение банального этикета - лучше было бы уступить сначала место девушке. "Или у вас в Штатах так не принято?" - подумал Сергиевский, медля над приоткрытой дверцей, молча наблюдая и испытывая то особое чувство стыда, которое возникает, когда странности творят окружающие, а не ты сам. Снисходительно, но все же поддавшись на уговоры и устроившись на сиденье за спиной водителя, он на пару секунд закрыл лицо ладонью. К счастью, Трампер почти сразу втянул Татьяну следом за собой и даже реабилитировался перед ней комплиментом. Оставалось только надеяться, что инцидент будет исчерпан и не выльется в обиду, которую радостно поприветствуют детки доблестных сотрудников КГБ, занявшие первые места на этом цирковом представлении. Анатолий поднял глаза и ненадолго встретился хмурым взглядом с Бессоновым в зеркале заднего вида, словно был единственным, кто не считал, будто веселиться и заигрывать с иностранцем под присмотром Володи безопасно.
    "Быть может, на метро было бы лучше", — подумал Сергиевский, оказавшись чуть ли не сложенным втрое. До конца рабочего дня еще оставалась пара часов, поэтому в общественном транспорте его бы не затерли к окну и никто не висел бы у него на руке, плече и колене. Трампер занимал своим мельтешением, казалось, все свободное пространство над их головами, как будто ехал не в тесном Москвиче, а в кабриолете с открытым верхом. Анатолий не привык к тому, чтобы кто-либо так беспардонно нарушал его физические личные границы. Это причиняло внутренний дискомфорт, заставляло напрягаться и напоминало, почему его отношение к Фредерику не было ровным даже после того, как они разрешили свои принципиальные разногласия.
    - Это как египетские пирамиды, только по-советски, - иронично пояснил Сергиевский, видя замешательство американца. Кто-то тихо засмеялся, хотя было непонятно, ставит Анатолий СССР в один ряд с великой древней цивилизацией или потешается над маниакальным желанием режима увековечивать своих вождей и проявляет неуважение к истории родной страны. Трампер, Бессонов и все остальные были каждый вправе выбрать любую трактовку на свой вкус.
    Автомобиль затормозил в начале Тверской, и Сергиевский выбрался из него первым, в душе радуясь возможности размять ноги. Он быстро обошел машину сзади с намерением открыть для Татьяны дверь, однако пассажир с переднего сиденья опередил его, и Анатолий остановился возле багажника в ожидании, пока виновник этой импровизированной экскурсии выйдет на тротуар и задаст для нее направление. До Могилы Неизвестного Солдата, вызвавшей у Трампера такой живой интерес, было рукой подать.

    +2

    10

    "Да какого хрена?!" В тоне Сергиевского явно читалось осуждение, и Фредди не выдержал - саданул с размаху кулаком по хлипкому столику, да так, что бутылка жалобно звякнула, а легкие жестяные емкости под шоты подпрыгнули и опрокинулись. Одна чудом не укатилась со стола в ближайшие кусты; Фредди придержал ее рукой, плеснул туда ром, выпил следом за Сергиевским без всяких тостов. Ненадолго им хватило перемирия, притом, что Трампер даже приложил усилия что-то наладить между ними. Не дерзил, поздравил с выигрышем, и ни слова о Флоренс - до сих пор, целых пятнадцать минут! Что еще нужно этому русскому? Слепая всепоглощающая верность игре? Черт, да Фредерик Трампер отдал ей все, что имел, и немного больше - родителей и друзей своего короткого детства, юношество и образование, отношения с людьми и даже любовь. И этого мало?! Пока Фредди в одиночку штурмовал шахматный Олимп, не видя ничего кроме доски и фигур, Сергиевский успел жениться, обзавестись ребенком, наверняка закончил какой-нибудь университет и жил полно и счастливо по меркам среднесоветского бюргера, как мог бы любой бухгалтер или чиновник. Уж кто бы говорил о верности игре!
    - Это значит "я не знаю"! - вызверился он, возвращая русскому хмурый, злой и очень тяжелый взгляд исподлобья. - Считаешь, я не достаточно сделал для игры за все эти годы? Серьезно, Сергиевский?! Хотя... ты не в курсе, что я взял первенство США в четырнадцать и до сих пор остаюсь рекордсменом? Чемпионат для взрослых, да, подросток среди маститых шахматистов, никто из них не воспринимал меня всерьез до последнего выигранного матча. - Фредди поморщился, невольно вспоминая себя, еще совсем ребенка, в окружении пафосных интеллектуалов. "Вундеркинд? Да мы сейчас выведем тебя на чистую воду!" - читалось на их лицах без труда. Фредди с холодным презрением терпел их колкие комментарии и взгляды, а потом, одержав победу, целый вечер в полном одиночестве ревел в ванной комнате, не в силах справиться с нервным напряжением. - Что семь лет удерживал первенство мира - мало? Что на протяжении многих лет всеми доступными способами требовал увеличения гонораров для шахматистов, и благодаря этому ты мог жить в Англии достойно на эти деньги, а не просто купить Флоренс шоколадку? Или все сделалось само собой, да? И не имеет никакого значения? Конечно, я понимаю. - "Да пошел ты".
    Он скривился, смерил Сергиевского взглядом, отвернулся. И отчего было тешить себя надеждой, будто между ними и впрямь много общего? Что страсть к шахматам способна стать той нерушимой основой, на которой они договорятся, поймут один другого, заключат мир? Неужели... впервые за много лет ему всерьез захотелось обрести друга?.. Как это наивно, нелепо и несвоевременно. Сергиевский, как и все прочие, видит во Фредди Трампере шута и психа, который каким-то странным способом, едва ли не магическим, не меньше, выигрывал чемпионат мира годы подряд. Единственный человек, способный воспринять его иначе, больше не хочет иметь с ним дела. Что ж, Флоренс и правда уникальна, все остальное дурачье не видит дальше своего носа. И Сергиевский тоже, талант к шахматам тут ему не помог, похоже.
    - Тогда мы и говорили о Флоренс и ее отце. Просто ты мог сделать для нее больше, чем я. - Фредди откинулся на спинку стула, будто пытаясь увеличить расстояние между собой и Сергиевским, пожал плечом. Злой, разочарованный, колючий, растерявший всякое человеческое участие в тяжелом прямом взгляде. Пить с Сергиевским расхотелось, налаживать отношения тоже. Осталось только одно, что Фредди так и не успел выяснить, - и можно уходить, оставив доску за русским, снова. И если на этот раз его опоят какой-нибудь местной дрянью и он опоздает завтра на самолет, Трамперу не будет до этого никакого дела. - Где она, кстати? Не здесь явно, верю, что ты повел бы девушку в заведение получше, чем, - он пнул ножку стола, слегка задев ботинком Сергиевского. "Повел бы на те самые деньги, что получил за победу". - Оплакивает последний упущенный шанс вернуть отца, потому ты сейчас один?

    "И так же, как египтяне, вымрете в итоге?" - едва не ляпнул Фредди, чудом придержав язык. Шутка была неплоха и даже похожа на желаемую правду, но иронизировать над советскими святынями в самом сердце Москвы было не лучшей идеей. Флоренс не раз просила его быть сдержаннее, и только сейчас Фредди, кажется, начал следовать ее советам. "Постарайся сдерживаться, и всем захочется тебя любить", - она была права, симпатию молодых шахматистов, и уж тем более Татьяны, он чувствовал буквально кожей. Их очаровать было совсем несложно, зарубежный флер давал +100 к привлекательности, а остальное дополняли внешность, широкая открытая улыбка и коммуникабельность. Другой вопрос, что куда чаще Фредди бывал несносен и резок, чем очарователен, однако окружившая его стайка молодняка этого не знала или предпочитала думать, что их это не коснется. Что ж, возможно, так и будет. Если прогулка удастся и в столице Советского Союза найдется на что посмотреть помимо могил с надгробиями.
    До места встречи они дошли довольно быстро - широкая плита со звездой и неугасающим огнем располагалась у самого Кремля. Фредди с некоторой демонстративностью впечатлился монументальностью конструкции, задрал голову, смеривая взглядом ближайшую к нему кремлевскую башню. Ну вот и свиделись, надо же. Еще полгода назад Фредди был абсолютно точно убежден (как и все время с самого детства, когда отец показывал ему фото и с неподдельным восхищением рассказывал о СССР), что никогда не поедет в эту страну и не увидит воочию все то, что отложилось в памяти как странное, дикое, ограничивающее, зомбирующее. И теперь он здесь, почти в святая святых. До чего только могут довести шахматы...
    - А там что? - почти наугад ткнул он в сторону парка по правую руку от мемориала.
    - Александровский сад. Прогуляемся, пока ждем остальных? - Таня явно готова была поработать экскурсоводом  для Трампера, и он не имел ничего против.
    Оставив друга Бессонова ждать запаздывающих ребят, они углубились в сад, одетый в оттенки осени, но еще не растерявший всю лиственную красоту. Фредди почти без интереса глянул на Памятник революционерам и теоретикам социализма, куда больше был впечатлен Итальянским гротом, с уважением посмотрел на необычную Кутафью башню и потребовал отвести его, наконец, к Большому театру - к тому времени подтянулась и оставшаяся часть желающих прогуливать американца по Москве. Разговор лился нестройным ручейком, Фредди то и дело втягивал в беседу Сергиевского, спрашивал о чем-нибудь, напоминал какие-то мелочи из Мерано или Бангкока так, что тому приходилось реагировать и не болтаться высокой молчаливой темной тенью следом за беспокойной молодежью.
    Не доходя до Большого, Таня утянула всю компанию на Красную площадь - они прошлись до Храма Василия Блаженного, поглазели на Памятник Минину и Пожарскому, Лобное место и Спасскую башню с Курантами, уделили некоторое время ГУМу и, наконец, вернулись к Театральной площади. Здание Большого театра с колесницей и четверкой лошадей на фасаде понравилось Трамперу настолько, что он расчехлил полароид, чем вызвал бурный восторг у ребят - подобной техники им видеть не приходилось. До того момента, как из специального отверстия показалось обрамленное белой рамкой фото, те и не подозревали, что на шее американца болтается не обычный пленочный фотоаппарат, а мгновенно печатающий только что сделанный кадр. Пожалуй, только Бессонов и его друг оказались несколько более равнодушны. Но едва Фредди предложил молодежи пофотографировать самим что они хотят, те тоже сдались и вписались в очередь за право на время обладать бесценной техникой.
    - Только сначала фото с Татьяной. Анатолий! Вот на эту кнопочку нажми, на счет "три", - Фредди сунул полароид в руки Сергиевскому, отступил на несколько шагов назад и приобнял девушку за талию. - Раз, два... Три. - Резко повернув голову, он чмокнул Таню в щеку. Та вспыхнула, распахнула шире глаза, чуть приоткрыла рот и такой и вышла в кадре - очаровательно растерянной в тот самый момент, когда губы Трампера касались ее щеки.
    Отдав полароид на растерзание молодежи, не без некоторого спора договаривавшейся об очередности, Фредди встал возле Сергиевского и перевел дух, подтянув повыше воротник тренча. Подмерзать он начал еще в Александровском саду, однако всерьез ощутил дискомфорт только на Красной площади - на открытом пространстве разгулялся ветер, и тонкий тренч, худо-бедно удерживавший тепло с помощью рубашки и пиджака, оказался совершенно бессилен. К Большому Фредди добрался уже изрядно замерзшим. Он подышал на заледеневшие руки, спрятал их в карманы, кое-как съежился.
    - Холодно, черт, - вполголоса посетовал он Сергиевскому, и добавил громче, чтобы услышали и ребята: - Может, пойдем в какой-нибудь ресторан? - Организаторы шахматного ивента не позаботились о питании для участников и каждый день завершали мероприятия в обед, чтобы все желающие могли накормить себя самостоятельно в ресторанах "Космоса" по нескромным ценам. Цены, впрочем, Фредди не беспокоили, а вот ветер - очень, и с каждой утекающей минутой все больше. Все гуляющие наверняка были голодны, потому предложение должны встретить по меньшей мере благосклонно. Однако Фредди Трампер снова недооценил русских.
    - Хорошая мысль, - поддержали несколько человек.
    Татьяна растерянно всплеснула руками:
    - Какой еще ресторан? А Мавзолей?!
    Последнее слово прозвучало жестко, весомо, осадило желающих, те пристыженно примолкли, отвели глаза. Вопрос с дальнейшими планами был решен молчаливо и моментально.
    - Давайте в другой раз? - Фредди снова попытался воззвать к разуму и комфорту, но натолкнулся на стену. Внутри зашевелилась паника. - Мавзолей никуда не денется. - "И мертвец ваш забальзамированный тоже не воскреснет, слава Богу".
    - Идем в Мавзолей, - будто не слыша его, проговорил Бессонов, остальные поддержали.
    Настроение всей компании, еще минуту назад весело болтавшей и шутившей, мгновенно стало серьезным, почти торжественным и мрачным, будто всех их переключили одним общим рубильником. Фредди передернуло, он поднял глаза на Сергиевского в надежде, что хотя бы тот окажется на его стороне, но поддержки не дождался. Ребята вернули Трамперу полароид - начинало темнеть, освещения для полноценной съемки уже не хватало, - и молча двинулись в сторону длинной торжественно-мрачной очереди, чей хвост Фредди видел еще от Могилы Неизвестного Солдата. Желающих посмотреть на главную советскую легенду, бесценного вождя пролетариата, хватало в любое время суток и в любую погоду.
    "Я не хочу туда идти!" О Мавзолее Фредди тоже знал с самого детства от отца, и безуспешно пытался забыть на протяжении всей жизни. Тогда его пугала мумия, сейчас... Сейчас мертвец виделся ему лишь бутафорией, пустым безобидным телом, зато ритуальное поклонение этому телу советских граждан вводило в ужас и заставляло шевелиться волосы на затылке. Длинная безмолвная очередь скорбящих, даже дети стоят тихо, не шалят, не болтают и не капризничают. Раз в несколько минут - шаг вперед, как по команде невидимого дрессировщика. Пустые каменные лица, безликие фигуры; все человеческое, личное, особенное - стерто, как будто люди обнажились до болванок, скинули шелуху и остались тем, чем являлись в действительности. Идеальными советскими машинами, искусственно скроенными по одной мерке. Фредди внезапно поймал себя на мысли, что почти не различает ребят, выстроившихся так же молчаливо и ровно в шеренгу по двое. Мягкая улыбка и тонкий юмор Андраника, настойчивость и эрудированность Тани, жестковатое превосходство Бессонова, какая-то забавная растерянность Олега - все исчезло, смылось начавшим накрапывать дождем. Сергиевского отличал только рост. Ради чего Фредди приехал? С кем он здесь собрался играть? Он, обожавший в шахматах индивидуальность, маниакально изучавший тактику и личные фишки каждого стоящего шахматиста, сейчас не видел вокруг себя людей. Мертвое оболваненное общество, ничуть не живее их идола.
    В узком пространстве между Историческим музеем и кремлевской стеной, откуда открывался вид на Красную площадь, ветер дул будто в трубе. Холодно было до жути, Фредди подтрясывало, и он не понимал, какого черта терпит эту пытку вообще. Шахматы? Жалкая надежда поговорить и сыграть с Сергиевским? Есть ли вообще с кем тут играть, с кем говорить?.. В Бангкоке Сергиевский, проживший год в Англии с Флоренс, казался человеком. Сейчас, безжалостно поддержавший молодняк, хоть и понимавший, что Фредди не хочет идти в Мавзолей, он ничем не отличался от остальных. Стоит, пожалуй, плюнуть на все, поссориться и с Сергиевским, и с ребятами (в этом Фредди мастер, куда сложнее удерживать отношения ровными), и уйти ловить такси. Он был в одном шаге от этого.
    - Одолжи сигарету, Сергиевский, - вполголоса попросил Фредди, не поднимая глаз и угрюмо глядя вперед. Это была первая фраза, сказанная им за те полчаса, что они стояли в шеренге жаждущих увидеть вождя, и Трамперу показалось, что вся очередь сейчас обернется на него как по команде и осуждающе вперится серыми масками одинаковых лиц, бездушными шарами мертвых глаз. За прошедшее время они едва ли продвинулись на десяток метров.
    Фредди Трампер, кстати, не курил.

    +2

    11

    Трампер стукнул по столу, и Анатолий рефлекторно откинулся назад и выпрямил спину. Следующий удар вполне мог полететь ему в лицо, как могли те часы на их самой первой игре. Что сказал бы товарищ Молоков, явись Сергиевский в аэропорт с разбитым носом? Он подумал об этом вскользь, однако сама мысль вызвала тошнотворное ощущение, будто Система заявляет какие-то права не только на его шахматный ум, но и на его тело. Хрен им, сегодня Анатолий волен делать с ним все, что угодно - накачивать алкоголем или участвовать в мордобое, если потребуется. Впрочем, американец еще не дал ему повода ни ударить первым, ни ответить. Сергиевский в первый момент предполагал, что тот может в сердцах метнуть в него стопку, и когда она наполнилась ромом, расслабленно облокотился о спинку стула и поднял глаза на Трампера. Неожиданно для себя за образом наглеца, замахнувшегося на него в конце партии, и вместо человека, который скооперировался с теми, кто желал Анатолию поражения, и пытался отвлечь его от игры провокационным интервью, он увидел просто обиженного мальчишку, и это впечатление стало лишь отчетливее после того, как Фредерик драматично отвернулся.
    "Я тоже не знал". Испытание преданности шахматам успешно пройдено, и теперь можно делать вид, будто оно было легким. Значит, и хвалиться новой сделкой с Молоковым по прошествии времени будет легко тоже. Пускай сейчас для этого и требуется алкоголь.
    - Я в курсе. - Что бы ни раздражало Сергиевского в поведении американца, он не мог сопротивляться фактам. Стоило речи зайти о шахматах, как Анатолий становился объективностью во плоти. Если, конечно, он не был пьян до такой степени, чтобы вымещать злость на свою судьбу на единственном подвернувшемся ему под руку из тех, кого он считал виновным в негативных переживаниях последних дней. "Не трус, точно нет". Не будь Сергиевский пьян, он был бы более взвешен в своих суждениях, выражался бы точнее и сказал сразу, что на самом деле задело его в той сделке. - Я не отрицаю ни одной твоей заслуги перед шахматным спортом. Просто хочу понять, почему ты вообще допустил мысль, что я предам игру после того, как забрался так высоко. Ты же тоже шахматист!
    Возможно, Анатолий звучал как заезженная пластинка, но что-то не давало ему оставить эту тему в покое. "Выходит, ты не такого уж высокого мнения обо мне, как говорил потом".
    — Флоренс собрала вещи и сегодня ушла. Я не имею ни малейшего понятия, где она. — Лицо Сергиевского закаменело, глаза смотрели с вызовом. Он налил себе шот и выпил, зажмурившись. "Давай, скажи "так тебе, коммунистической сволочи, и надо". Можешь еще раз попытаться вернуть ее. Совет вам да любовь". Трампер ведь еще не знает о том, что ушла ли Флоренс по собственной воле или Анатолий сам порвал с ней, не имеет уже абсолютно никакого значения. — В любом случае, думаю, ей не придется горевать слишком долго. Молоков обещал вернуть господина Васси в семью.

    Как Трампер ни старался, ему не удалось полностью переключить Анатолия в режим активного участника беседы, и тот в основном оставался только наблюдателем, но, в отличие от Бессонова и его то ли друга, то ли коллеги, выполнял эту роль, нисколько не скрываясь. Он наблюдал за тем, как показной пафос отражался на лицах молодых людей, когда они рассказывали американцу в нескольких словах об очередной московской достопримечательности. Наблюдал за тем, как этот пафос моментально рассеивался, стоило Фредерику проявить свое отрицательное обаяние и очаровать их остроумным комментарием, искренней реакцией или улыбкой. Наблюдал за тем, как они с живым любопытством осматривали Polaroid - что уж там, Сергиевский и сам не без интереса повертел в руках технику, - и как Олег с Андраником посмеивались, пока он фотографировал Трампера с девушкой и чувствовал себя не более чем черным штативом для фотоаппарата: "Смотри, Таня и ее американец, хаха". При виде всего этого новости в советской прессе о противостоянии с США, о гонке вооружений, об аморальном Западе и споры о том, чьи ядерные боеголовки смертоноснее, казались искусственными, навязанными сверху и абсурдными. Существовало какое-то притяжение между молодостью и живым задором, между тщеславием и восхищением, между увлеченностью шахматами и такой же страстью с той стороны...
    ...Пока кто-то не произнес "мавзолей" с настойчивостью, которой позавидовали бы приснопамятные древние египтяне. Продолжая придерживаться популярной советской модели "куда все - туда и я", Анатолий тем не менее посмотрел на единственного человека в этой компании, который вызывал у него яркие, пускай и болезненные, воспоминания, и не мог не заметить, что американец сник и помрачнел. Когда они все дружно пристроились в хвост очереди, Фредерик уже выглядел очень насупленным и замерзшим, несмотря на то, что стоял между кремлевской стеной и фигурой Сергиевского, невольно принимавшей часть устремленных к нему порывов ветра на себя. Анатолий изредка поглядывал на американца и ловил себя на мысли, что Фредди Трампер, которого он знал, вот-вот уйдет и покажет всем - и молодым шахматистам, и своему давнему спортивному сопернику, и всей очереди, - средний палец через три, две, одну секунду...
    Но вместо этого он просто отрешенно попросил закурить. Кажется, это была его первая фраза за полчаса.
    - Да, конечно. Подержи, - сказал Сергиевский, сунув Фредерику в руку зонт, который минуту назад открыл над ним и Татьяной. Однако Трампер вроде больше не пытался привлечь девушку к себе, поэтому ее от дождя защищало неприлично слабо. Анатолий зашарил по карманам, достал портсигар и выдал американцу сигарету, параллельно размышляя, что еще неизвестно, от чего тому будет хуже - от посещения мертвого товарища Ленина или от вкуса "Космоса", хоть и произведенного на московской фабрике. Для СССР это был довольно хороший продукт, хотя Трампер, несомненно, имел более утонченные пристрастия. - Очередь за этими сигаретами была примерно в четыре раза короче, чем эта, - пошутил Сергиевский, как будто стремясь повысить ценность сигарет для того, кто никогда не стоял в СССР за элементарными товарами.
    Никто не засмеялся, и Анатолий дал Фредерику прикурить. Даже в желтом свете зажигалки было заметно, что губы у американца начинают синеть. Для Сергиевского это, впрочем, не было удивительным с учетом того, как легко тот был одет.
    - Эй, товарищи! - по-русски окликнул он остальных. - У нас тут лицо с иностранным гражданством совсем синее. - Анатолий указал на американца, раскуривающего советский табак, а потом болезненно вскрикнул и скривился, когда тот зонтом чуть не оставил его без глаза. - Пойдемте погреемся и поедим, остальные достопримечательности осмотрим завтра. Пойдем, - добавил Сергиевский уже на английском и отобрал у Фредерика зонт. Приобняв его за плечо и тем самым вынуждая последовать за собой, Анатолий решительно двинулся к выходу с площади. Кажется, нехотя, но вся компания последовала за ним. Вскоре они оказались у дверей ресторана кавказской кухни где-то на Тверской.
    - Мест нет, - бесстрастно заявил сотрудник, стоило им войти.
    Анатолий помедлил, а Бессонов с готовностью протянул пять рублей. После этого в зале вдруг волшебным образом материализовался столик на десять человек, за которым шумно обосновались девять замерзших и голодных шахматистов.

    +2

    12

    "Еще бы ты отрицал! Пусть бы только попробовал!"
    За свой вклад в игру Фредди готов был биться насмерть. К нападкам журналистов, которым нужна была не правда, а повод для скандала, он привык еще в то время, когда держал титул чемпиона. Но от Сергиевского подобного не ждал. Почему-то рассчитывал, что тот не станет обесценивать, а наоборот - поймет, признает, не будет придираться к методам, сосредоточившись на результате. Этого, пожалуй, стоило ждать от великого шахматиста? Первого, кто обошел Фредди Трампера, да еще с разгромным счетом? От того, для кого игра всегда на первом месте, выше культурных и политических различий, ссор, соперничества за женщину, прочих камней на пути к шахматному Эвересту? Он длинно и глубоко втянул воздух через нос, запоздало и почти не всерьез жалея, что не ударил Сергиевского тогда, при первой встрече, и не ударил сейчас. К счастью, алкоголь наконец начал по-настоящему действовать. Фредди развязно откинулся на спинку пластикового стула, снова смерил русского поплывшим взглядом, усмехнулся с оттенком снисхождения.
    - Потому что через год ты отыграл бы титул обратно. - Сказал как припечатал, без тени сомнения. - Ботвинник трижды возвращал себе чемпионство, Алехин дважды, почему бы в их славном ряду не появиться и Анатолию Сергиевскому? Это не стыдно. - "Я тоже, наверное, мог бы." Последнее только губами, в сторону, как несбывшееся, невозможное. Нет, к чему теперь, обратной дороги не будет. - Я даже помог бы тебе, если б вы с Флоренс тогда меня услышали. Но... - Фредди развел руками резко, размашисто, задев шарахнувшегося в сторону официанта, и этого не заметив или не обратив внимания. Губы его искривились в злую улыбку. - Одна проблема - я больше не шахматист. - Едва ли, конечно, Сергиевскому есть до этого дело.
    А потом он на мгновение забыл о собственных переживаниях, растерявшись. Вот оно как? Идеальная пара рассталась? И все настолько серьезно, что в последний вечер в Бангкоке Сергиевский даже понятия не имеет, где Флоренс. Но при этом Молоков обещал вернуть ее отца. Да что, черт возьми, происходит? Что он опять пропустил?! Эпицентр событий кружил где-то в стороне от него, и это для Трампера было в новинку.
    - Ну вы даете, - совершенно искренне выпалил Фредди, наливая рому - себе и неосознанно Сергиевскому тоже. - Я изводил ее семь лет, она терпела. Как ты справился за год? - Его слова сочились ядом злой иронии, хотя в глазах при этом плескалось почти детское любопытство. - А Молоков почему согласился вернуть ей отца? Ты же выиграл, хотя он хотел другого, и чертов кгбшник точно не из тех, кто что-то сделает просто по доброте душевной. Что ты дал ему взамен, Сергиевский? Переспал с ним, что ли?..

    Дым у "Космоса" был ядреный, Фредди продрало горло и легкие, он закашлялся в запястье, невольно стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Серые безглазые и безмозглые големы вокруг все также смотрели вперед, взирая на воображаемый образ мертвого вождя. Иллюзию не нарушила даже попытка Сергиевского пошутить - никто не засмеялся, не издал ни одного неподобающего звука. "Докурю и сваливаю," - твердо решил для себя Фредди, вдыхая мерзкий дым, который был хотя бы теплым. Хватит с него, ну в самом деле. Всем здесь наплевать... не то что конкретно на него, а на любого, кто выделяется из их стройных серых рядов и думает иначе. Мнения, желания, даже вызванные необходимостью, тут не в чести. А ведь он почти поддался на иллюзию нормальности и даже гулял с толикой удовольствия, чувствуя себя частью компании. Зонт плясал в его руке, Фредди было в общем без разницы, держит он его над собой, Таней, Сергиевским или просто над черной каменистой мостовой, где любые девушки, кроме закаленных советских, наверняка с легкостью ломают каблуки.
    - Tovarischi... - зазвучала русская речь, из которой Фредди понял только первое слово.
    "Да пошли вы все, вместе с вашим Лениным." Они и пошли, и если бы Сергиевский не дотронулся до его плеча, почти приобняв и тем самым привлекая внимание, Фредди легко мог остаться в очереди один, потому что смотрел и курил в другую сторону. Кажется, он едва не выколол Сергиевскому глаз одной из спиц зонта. Неважно. Он чуть растерянно глянул на русского, не понимая, что изменилось в настроении компании, и по какой причине они сейчас направляются в...
    ...в ресторан. Ну неужели. Фредди докурил сигарету только до половины, дальше не смог - слишком крепким был дым; выкинул окурок у входа, договорившись сам с собой, что сюда ему хочется больше, чем снова стоять на улице в ожидании такси, тем более с водителем, который понимает по-английски. Сцена со швейцаром, или как он там мог называться в советском ресторане, заставила его снова взглянуть растерянно и недоуменно - на этот раз на Бессонова, легко расставшегося с деньгами. Плата за вход? Что происходит вообще?
    Суровая гардеробщица потребовала сдать верхнюю одежду прежде чем пройти в зал, и Фредди с некоторым сожалением расстался с тренчем. Впрочем, из зала тянуло теплом и вкусными запахами - достойная замена нефункциональному в суровых советских условиях легкому плащу. Компании выделили длинный стол; Сергиевский пристроился с самого краю, Фредди рядом с ним. Повесив чехол с фотоаппаратом на спинку стула, он с сожалением посмотрел на свои красные от холода пальцы с посиневшими ногтями.
    - Всем водки! - вдруг раздался голос одного из ребят. - По стопочке, верно? Для того, чтобы согреться.
    Фредди невольно представил, как в его пустой желудок, который за весь день видел только утренний кофе, падает жгучий русский напиток и тут же впитывается в кровь, и громко отказался, перекрывая многоголосое согласие остальных.
    - Я не буду водку.
    - Это только для тепла, согревает моментально. - Кажется, это была Таня, но Фредди даже не взглянул на нее.
    - Нет, я не буду пить ничего крепкого.
    - Вина, может? - чуть помедлив, предложила официантка на приличном английском. - У нас богатый ассортимент грузинских вин.
    - Хорошо, бокал вина на ваш выбор, - смилостивился Фредди.
    Вино тоже согреет, расширит сосуды, пусть и не "моментально". Он подышал на заледеневшие плохо сгибавшиеся пальцы, пытаясь вернуть чувствительность рукам, потер ладони друг о друга, разгоняя кровь. Запястьем кое-как почесал красный от холода нос, шмыгнул. Его все еще подтрясывало где-то внутри, но тепло ресторана делало свое дело, Фредди оттаивал, хотя на душе было все так же паршиво.
    - Что ты сказал им? - вполголоса поинтересовался он у Сергиевского.

    +2

    13

    "И это мне говорит бывший чемпион мира, который мало того, что не отвоевал назад свой титул, так еще и решил покончить с карьерой насовсем, - подумал Анатолий с недоверием. - Чья бы корова мычала". Двойные стандарты Трампера ускользали от его понимания. Анатолий то ли уже был слишком пьян, то ли подсознательно отвергал мысль, что мог существовать какой-то иной ход, чтобы вылезти из расставленного на него капкана. Сейчас, когда все уже решено, это потеряло важность, и тому, кто сам не жил по заповедям, которые проповедовал, явно не следовало учить Сергиевского жизни. Их ситуации существенно различались - в Мерано Фредерик Трампер проиграл в честной схватке. Проиграл, сражаясь за свою корону. Проиграл, горя желанием победить и доказать всему миру, кто лучший. Это было правильно, спортивно, по-человечески. Каково было бы сдавать игру нарочно, зная, что можешь и хочешь превзойти соперника? На доске Анатолию еще не доводилось наступать на горло своим истинным желаниям. Да и шахматы ему этого не простили бы. Он бы сам себе не простил.
    - Что за бред? Не бывает бывших шахматистов! - "Не говори ерунды, черт тебя подери, ты же умнее этого". Сергиевский раздраженно поморщился, покачал головой и озвучил факт, казавшийся ему очевидным и неоспоримым: - Ты гений, который уже вписал себя в историю. - "Если бы между нами сейчас была доска, мы бы не разошлись до рассвета". - Но я все равно не согласился бы тогда с тобой работать, после того, как ты подставил меня на интервью. Привести Светлану в студию ведь ты придумал?
    Журналисту, готовящему материал про турнир и изучающему состав советской делегации, не составило бы труда установить, кто такая Светлана Сергиевская, и понять, что перед ним жареная сенсация. Анатолий задал вопрос, будучи уверенным в утвердительном ответе процентов на восемьдесят пять. Конечно, Трампер не упустил шанса поставить ему подножку, сделать неприятный сюрприз и посмаковать его беспомощное замешательство. Только шахматист знает, как эффективнее вывести из строя другого шахматиста. Да, изначально Молоков привез Светлану на турнир, чтобы та витала вокруг Анатолия призраком прошлого, давила на жалость и совесть, вымаливала Виганду победу. А вот планировалось ли ее эффектный выход на интервью - большой вопрос. На Молокова Сергиевский злился тоже, но подлость с его стороны не ранила так сильно. Эти две волны раздражения слились воедино, когда Трампер отпустил мерзкую шуточку. Анатолий даже не сказал, чем собирается пожертвовать ради Флоренс, а тот издевался.
    - Что?! - Глаза Сергиевского полыхнули, в них отразились огни фонарей, которые зажглись на другой стороне улицы, а затем его губы тронула опасная усмешка. - Скажи, Фредерик, тебя часто в жизни били по лицу?

    "Много", - подумал Анатолий, кинув взгляд на купюру в руках у Бессонова. При этом он считал не чужие деньги, а, напротив, свои. Мзда за вход, удобный гардероб, хорошая мебель и, в особенности, понятный английский у персонала говорили о том, что уровень заведения выше среднего. Попытка то ли позаботиться о Трампере, который в этом вряд ли нуждался, то ли быть частью компании и предотвратить назревающий конфликт могла в буквальном смысле стоить ему дорого. Сдавая верхнюю одежду, Сергиевский подумал, не лучше ли сослаться на недомогание, извиниться и уйти - это будет менее неловко, чем признаться, что поздний обед ему не по карману. Впрочем, откуда ему знать? Как может называть себя экспертом в московском гастрономическом мире тот, кто последний раз был в местном общепите еще в самом начале 80-х? После возвращения в Союз у Анатолия на это не находилось ни средств, ни настроения, ни повода, ни людей, с которыми он мог бы радость от этого повода разделить. Его последним походом куда-то вроде ресторана так и осталась внезапная попойка в бангкокской забегаловке с Трампером, и, по какой-то странной иронии, тот сейчас сидел по левую руку от Сергиевского и дышал на замерзшие пальцы.
    "Надо хотя бы посмотреть на меню". В этом Анатолия убедил желудок, где не было ничего с девяти утра, и картинка перед мысленным взором: автобус, пустая кухня, душ, телевизор, шахматы наедине с самим собой. Стоило хотя бы дождаться, пока Трампер отогреется и его фан-клуб вновь перестроится на энергичный лад, утраченный где-то перед Мавзолеем, будь он неладен. Стоило поесть, черт возьми, и хорошо бы для Сергиевского сегодняшний обед стал не последним на этой неделе.
    Меню лежало в бордовой дермантиновой папке, было отпечатано просто, без фотографий, и снабжено немного неуклюжим переводом на английский. Пробежавшись по строчкам, Анатолий заметил четыре ошибки - составитель явно знал иностранный язык хуже официантки, которой ребята диктовали заказ. Цены находились на верхней границе того, что Сергиевский мог себе позволить, и, казалось, мало кого смущали. Он поймал озадаченный и неуверенный взгляд только от Олега, остальные же либо просто не были обременены алиментами, либо ожидали, что счет оплатит зарубежный гость. На последнее Анатолий бы не рассчитывал, по крайней мере, пока Трампер не подобреет.
    - Когда?.. - Сосредоточенно выбирая блюдо, которое не слишком больно ударит по его кошельку, он в первую милидолю секунды не понял, что американец имеет в виду. - Ничего особенно. Я сказал, что ты почти околел, пора поесть, а другие достопримечательности можно показать тебе завтра. Извини, что не перевел. Я подумал, что эвакуировать тебя важнее. - "Да, неловко получилось. Но зато слово "водка" ты понял". Анатолий попросил у официантки харчо и ткнул Трамперу в соседний столбец меню. - Возьми что-нибудь мясное, здесь должно быть неплохо.

    +2

    14

    "И Светлану я пригласил, и с Флоренс тебя поссорил, да". Фредди промолчал, тихонько хмыкнув. А потом неожиданная улыбка изогнула его губы, вмиг придав лицу какое-то мальчишеское выражение.
    - Вообще, знаешь, да. Случалось. - Сначала в школе, когда он, и без того странноватый, с головой ушел в мир шахмат и перестал обращать внимание на все остальное вокруг. Потом пару раз в шахматном клубе и даже на турнирах, едва Фредди принимался выгуливать свой несносный характер, язвить и подтрунивать над другими шахматистами. Желающих безнаказанно терпеть его дерзости не находилось, а ответить на доске не получалось, вот Фредди и огребал за длинный язык, нахальные выходки и четкие жесткие шахматные ходы. Реши Сергиевский позабавиться так же, не удивился бы ни сам Трампер, ни персонал тайской забегаловки, где они распивали ром.
    Еще по шоту - себе, русскому. Тело повело, глаза видели вкривь, но разум соображал на удивление четко, несмотря на хмельной туман. Неплохой ром, нужно будет до отъезда купить пару бутылок. Фредди вперил взгляд в этикетку, не столько вчитываясь, сколько отпечатывая в памяти общий рисунок и дизайн. Название не нужно, и так сумеет найти. Отличный суперскилл для бывшего шахматиста. Или бывших шахматистов действительно не бывает? Фредди чуть рассеянно прислушался к себе, не понимая, нравится ему позиция Сергиевского или наоборот задевает. По всему получалось, что и нравилась, и задевала одновременно. И если первый раз, когда русский назвал его шахматистом, Фредди предпочел пропустить мимо ушей, списав на пьяную оговорку, то второй уж точно был четким, сознательным, без тени сомнений. Он, блядь, серьезно?
    - Бывают. И бывшие шахматисты, и бывшие коммунисты. - Прозвучало это невесело, и от мальчишеской улыбки, ненадолго осветившей лицо Трампера, не осталось и следа. Кажется, до этого он всерьез улыбался русскому лишь раз - во время рукопожатия в Мерано, перед самой первой игрой. Когда Флоренс еще не решила разменять королей, когда все казалось понятным и простым, а Сергиевский - лишь очередным претендентом от Союза, которого Трамперу предстояло размотать на поле, как и многих до него.
    Все окончилось крахом - их отношений с Флоренс, его карьеры, шахмат. Возвращаться в этот период даже мыслями было неприятно, Фредди поморщился, пытаясь выкинуть прошлое из головы. Он это пережил, переболел, преодолел, и хватит. А вот интервью... интервью - совсем другое дело. Фредди вскинул голову, сверкнул глазами в Сергиевского.
    - Я? Я придумал? Нет, ты, блядь, серьезно?! - Он вскочил, широким жестом сдвинул со стола солонку и салфетницу, плюхнулся на потертую пластиковую столешницу и с силой, почти ударив, уперся ногой в стул Сергиевского между его бедер, чудом не наподдав тому мыском ботинка по самому чувствительному месту. Склонился вперед, опираясь руками на колено и сверля Сергиевского взглядом сверху вниз. - Когда ты шел на интервью, ты думал, тебя будут спрашивать о шахматах? О будущей стратегии, задумках на предстоящий чемпионат, планах и надеждах? Правда что ли? - Фредди зло рассмеялся, тщательно уложенная челка слегка растрепалась и на лоб падали тонкие черные прядки. - Откуда такая наивность, Сергиевский? Я всю жизнь под прицелами камер, и знаешь, сколько раз меня действительно спрашивали про шахматы? Не так уж много, поверь. Все остальное время вопросы были о чем угодно, кроме доски, фигур и стратегий. Какой автомобиль я купил на вырученные деньги, что думают о моем успехе родители и где они вообще, есть ли у меня девушка, как часто я ем fucking яйца на fucking завтрак, помогает ли это развитию интеллекта. Какой совет я могу дать тем неудачникам, которые никак не пробьются выше городских соревнований. Сколько у меня костюмов, твою мать. Но чаще всего меня спрашивали про скандалы, провоцируя на новые. А ты оставил в Союзе жену и ребенка, сбежал из своей дурацкой страны, выпросил политическое убежище в Великобритании, целый год жил скрываясь от журналистов и не давая комментариев, и ждешь вопросов о шахматах?!
    Фредди почти орал, потом резко выдохся, качнулся вперед, едва не утыкаясь лбом в лоб Сергиевского и продолжил тише, с бессильным разочарованием в голосе и отчаянным напором.
    - Это была идея Молокова. Он позвонил мне и я, конечно, согласился. Потому что если б отказал, он связался бы с главным офисом Глобал и мне все равно пришлось звать Светлану на интервью. Если, конечно, я хотел продолжать у них работать в качестве комментатора. Я просто. Делал. Свою. Fucking. Работу. - Фредди говорил отрывисто и бил ладонью по столешнице, на которой сидел, с каждым разом все сильнее, громче. - А вот почему я не позвонил тебе и заботливо не предупредил заранее... Что ж, тут виноват, - он широко раскинул руки, опять едва не задев скользнувшего мимо официанта и почти съездив Сергиевскому по лицу. - Мне было плевать, что ты чувствуешь. Но тебе ведь тоже было плевать на меня в Мерано, верно? Ну, знаешь, в тот момент, когда вы с Флоренс решили сбежать вместе, оставив меня без любимой женщины и карьеры - без всего, что в тот момент составляло мою жизнь. Ты ведь и закрутил с ней, чтобы выбить меня из равновесия и победить, воспользовавшись моей слабостью. Неплохо получилось.
    Опрокинув в себя еще один шот, Фредди снова перевел дух. Вспоминать было больно. Оправдываться - еще больнее.
    - Убери меня из Бангкока вообще - давай решим, что я спился в Америке после проигрыша в Мерано на обоих фронтах, - и у тебя все было бы то же самое. Такое же интервью с вопросами о личном, Светлана нежданным сюрпризом и даже, вероятно, разрыв с Флоренс. Жаль тебя разочаровывать, Сергиевский. Ты так хотел повесить все свои беды только на меня. Удобно, когда виноват кто-то один, правда?

    - А. Вот как. - Фредди зябко передернул плечами, еще раз согнул и разогнул плохо двигающиеся пальцы. В голосе его неожиданно было куда больше раздраженного разочарования, чем удовлетворения или благодарности. И он тут же озвучил, почему. - А когда я сказал почти то же самое, они направились в Мавзолей. Наверное, по-английски не прокатило, или как еще работает эта русская магия. Да ты fucking wizard, Сергиевский. - Ирония, впрочем, была направлена на самого Трампера, не сумевшего в силу нехватки необходимых знаний и рычагов давления повелевать толпой молодняка.
    Следовало сказать хотя бы "спасибо", но обида на всех этих русских скопом не позволяла Фредди выдавить из себя слова благодарности. Он все-таки кивнул с некоторым подобием признательности, когда Анатолий указал ему на меню. Быстро пробежав взглядом по местами корявым спискам ингредиентов, Фредди выбрал жаркое с непроизносимым названием и по совету официантки какой-то дорогущий шашлык. Цены его не смущали, он вообще на них почти не смотрел, хотя русских денег у него не водилось - был уверен, что в ресторане не откажутся от долларов или хотя бы оперативно найдут, где обменять. Разумеется, по выгодному ресторану курсу, но на это тоже плевать. Куда важнее другое - похоже, до них с Сергиевским наконец-то никому нет дела. Таня напротив о чем-то расспрашивает официантку, Олег сосредоточенно хмурится, глядя в меню, Андраник что-то хохмит на русском, веселя умеренно шумную левую часть стола. Как будто режим английского диалога у всех них выключился в тот момент, когда правильная советская молодежь мысленно узрела мумию великого вождя и стыдливо отреклась от общения на вражеском языке. А ведь казалось, они почти подружились, и политические разногласия ничего не значат, когда людей объединяют шахматы и взаимный интерес. Но не здесь и не сейчас.
    Фредди косо глянул на Сергиевского и вновь вернулся к мысли, с которой вообще отправился на эту прогулку. Ребята потеряли интерес к зарубежному гостю, устали говорить по-английски, напрягая весь свой не самый богатый словарный запас, и обратились к советским исконно верным идолам вместо международных шахматных. Стоит ли ждать более удачного момента, тем более, что после ресторана все наверняка поедут по домам? Не получится ли так, что Фредди развлекал советскую молодежь, обозревал жутковатые московские достопримечательности и мерз в очереди в Мавзолей напрасно?
    - Сергиевский, слушай. Я хотел спросить... - начал он вполголоса, но продолжить разговор им не дали.
    Татьяна, наверняка сознательно выбравшая место за столом напротив Трампера, попыталась привлечь его внимание. Ей не нравилось, что американец, прежде явно проявлявший к ней интерес, теперь даже не смотрел на нее. И, едва закончив заказ, решила не терять времени даром.
    - Фредди, могу я спросить твоего совета? - она улыбалась тепло и даже чуть нежно, как будто не настаивала час назад на походе в Мавзолей вопреки явно высказанному желанию Трампера, как будто не заметила перемен в его поведении, как будто он все еще был тем дерзким шумным ее личным кавалером, который смутил ее поцелуем во время совместного фото, и ничто между ними не поменялось. - Я хочу добиться в шахматах большего. Хочу быть чемпионом. - Это прозвучало слегка шутливо, но за легким тоном угадывалась серьезность. - Ну пусть не мира, как ты или Анатолий Евгеньевич, но хотя бы Москвы... или фестивального турнира. Побеждать. На что мне стоит обратить внимание, как думаешь?
    Он весь день наблюдал, как она вместе с другими решала шахматные задачки, потом играл с ней, наверняка сделал вывод о ее навыках и с высоты своего опыта может что-нибудь подсказать. Или... или даже потренировать ее, как Сергиевский Олега, ну вдруг. Впереди вся неделя, у Трампера будет время. Лишь бы только он оттаял и простил ее неуместную настойчивость про Мавзолей. Таня чувствовала себя неловко - быть леди зарубежного гостя ей нравилось, и она с удовольствием вернула бы все назад. А что поможет вновь добиться его расположения, нежели шахматы?
    Трампер смотрел на нее, не мигая, неожиданно тяжелым взглядом. Откинулся назад на спинку стула, длинно вдохнул, размышляя, потеребил почти оттаявшими пальцами белоснежную тканевую салфетку. Что ей сказать? Солгать, обнадежить? Или резануть правду, которая Татьяне совершенно точно не понравится? Он молчал, молчала и она, терпеливо ожидая ответа, с некоторой нервозностью наблюдая за его серьезным мрачным лицом. Ей так хотелось снова увидеть его широкую улыбку, почувствовать его радушие и искреннюю симпатию, но с каждой утекающей секундой надежда на то, что ей удастся вернуть его расположение, гасла.
    Он молчал еще некоторое время, почему-то обменялся взглядом с Сергиевским и наконец заговорил.
    - Ты очень красивая. Правда. И еще умная, эрудированная, наверняка талантливая. В чем-то. Не в шахматах. Ты не считаешь дальше, чем на три хода, не просматриваешь все варианты, видишь только самое очевидное. Достаточно, чтобы играть как любитель, дома с друзьями, но непозволительно мало для чемпиона, хотя бы и чемпиона завтрашнего турнира. Даже за этим столом есть те, кто обойдет тебя до конца недели. Потому если хочешь мой совет, он такой - займись чем-нибудь другим. В шахматах у тебя нет будущего.
    У Татьяны в глазах что-то бессильно дрожало, она стиснула губы, чтобы не тряслись и они. Золотая девочка, гордость семьи, университета, шахматного клуба - бездарь?! Поверить в это было трудно, невозможно. Трампер всего лишь несколькими словами разбил вдребезги ее надежды составить конкуренцию мужчинам, стать второй Верой Менчик. Она так рассчитывала на его помощь и поддержку - что ему стоило дать пару советов по тактике, научить видеть и думать, если ей этого действительно недостает. Но он предпочел ее прилюдно унизить. Чертов американец.
    Битва взглядов окончилась победой Фредди - Таня опустила голову, нервно теребя пальцами край салфетки. А Фредди обвел глазами примолкших ребят - пока он говорил, разговоры за столом стихли. Все слушали его в недоумении, растерянности, возмущении, и он нехорошо усмехнулся, прямо и без тени страха или смущения встречая их взгляды.
    - Ну что, еще кому-нибудь нужен совет? Обращайтесь.

    +2

    15

    "Что ты знаешь о бывших коммунистах? - Сергиевский усмехнулся пьяно и снисходительно. - Быть может, тебе когда-нибудь приходилось вступать в политическую партию, руководствуясь не убеждениями, а тем, что без этого ты вряд ли сможешь делать карьеру и выехать за границу?"
    Достаточно ли они пьяны, чтоб он читал американцу занудную лекцию про жизнь в Союзе? Совершенно не имеет значения, потому что на самом деле Фредерику Трамперу плевать, коммунист Анатолий или нет. Сергиевский - тот, кто отнял у него чемпионский титул, женщину и прежнюю жизнь, поэтому неудивительно, что американец хочет доминировать, буквально забраться повыше, отчитать оппонента как школьника. Анатолий приподнялся в инстинктивной попытке восстановить равновесие в перепалке и сделать так, чтобы Трампер перестал смотреть на него сверху вниз, и снова опал на сиденье, потому что едва не стукнул его головой в нос. Ноги загудели от приятной хмельной слабости. Неосознанно Сергиевский чувствовал, что возникшее между ними напряжение готово в любой момент перерасти в драку, начав которую, уже сложно будет остановиться, и поэтому решил пока физически не контактировать с Фредериком вообще. Незаметно вжавшись в спинку стула, чтоб тот не достал его носком ботинка, Анатолий слушал, как Трампер старательно взывает к чувству вины. Но вместо угрызений совести Сергиевский, как ни странно, ощутил облегчение - от мысли, что, возможно, ни один из них не делал против другого намеренных ходов вне игровой доски.
    - Хорошо, - сдержанно кивнул Анатолий. "Допустим, я тебе верю". - Мне жаль, что это был ты.
    В словах Трампера была логика. Одинокий король год с лишним бегал от ладьи-Светланы и ферзя-Молокова, и это должно было закончиться матом, так или иначе, рано или поздно. Как бы ни давило на Сергиевского ощущение предрешенности происходящего, он действительно хотел поверить в то, что Фредерик не является корнем всего зла. Пусть обычные люди плетут интриги, черт с ними, но между шахматистами не должно быть этой грязи. По той же причине Анатолий не хотел бы проститься с американцем навсегда, зная, что тот до конца жизни будет думать, будто Сергиевский вел грязную игру год назад, и считать его нечестным игроком. Поверит ли Трампер? Сергиевский полностью отдавал себе отчет в том, как их отношения с Флоренс выглядели со стороны, и не питал иллюзий.
    - Нет, нет, мой роман с Флоренс не касается нашей игры! - Он энергично помотал головой. - Я хотел победить тебя честно и был уверен, что мне не нужны для этого никакие грязные уловки. Черт, это тоже идея Молокова. - Осознав, что начал с чего-то не с того, Анатолий поспешил продолжить, пока Трампер не дал ему в морду за такую честность: - И я позволял ему так думать, это было удобно, потому что так он давал нам с ней видеться, считая, что я отрабатываю его задание. Да, мне было плевать на твои чувства, на чувства моей жены, на то, что Молоков держит меня за свою пешку, я... - Сергиевский замялся, и на миг в его глазах проступило страдание. Говорить о чувствах было непривычно, больно, нелегко, особенно с тем, кто не питает к ним никакого снисхождения. - Я был по-настоящему влюблен. Я до сих пор ее люблю. Не веришь? - "Ну конечно, нет, я накидался, я несу какую-то чушь, и пока это всего лишь мои слова". Анатолий откинулся на спинку стула и чуть запрокинул голову. - Я докажу. Хочешь эксклюзив?
    Вопрос был риторическим - какой журналист не жаждет информации из первых уст, которая известна единицам? Какой журналист не воспользуется шансом попаразитировать на человеке, если тот уже никогда не узнает, что о нем пишут в мировых газетах? На лице Сергиевского снова появилась усмешка, очень злая, почти безумная, такая, какой Трамперу еще не доводилось видеть. А потом он вдруг тихо и коротко рассмеялся и хлопнул американца по выставленному вперед колену.
    - Завтра я улетаю, и моя конечная остановка - Советский Союз. Я возвращаюсь, а взамен они отдают Флоренс ее отца. Можешь сделать об этом сюжет. - Вот только весь шахматный мир наверняка скажет, что Фредерик врет, ведь у большинства СМИ есть заявление самого всемирного чемпиона, где изложены "истинные" причины, по которым ему не место в Европе.
    Говорить о неумолимо наступающем завтра было больно, тошно, невыносимо, и жесткая ирония казалась лучшим способом не показать этого тому, в чьих глазах Анатолий всеми силами старался не выглядеть слабым.
    - Вот кто уж точно постоянно выигрывает, так это товарищ Молоков, - произнес он, потянувшись за полной стопкой. - Меня даже восхищает его умение любую позицию развернуть в свою пользу. Выпьем за него. - Сергиевский поднял шот и опрокинул в себя.

    - Никакой магии, - пожал плечами Анатолий. "Я просто сделал так, что у них не осталось других вариантов, кроме как последовать за нами. Как-никак, ребята там все были из-за тебя. Думаешь, москвичи ходят в Мавзолей для своего удовольствия?" Миф сродни тому, что в Советском Союзе по улицам гуляют медведи. Наверняка теперь Трампер разнесет его по всему миру. Хотя самым примечательным в этой ситуации, по мнению Анатолия, было другое. Это выглядело как превосходная аллюзия на поведение всего советского общества - оно не могло терпеть того, кто чем-то выделялся из общей массы, слишком долго и в конце концов либо ломало, либо отторгало. И вспоминало о белой вороне лишь потом, когда коллективу нужна услуга, например, победа в чемпионате мира, которой будет гордиться вся страна, или просто совет.
    Сергиевский повернулся к Фредерику, когда тот с ним заговорил, но уступил даме. В первую секунду у него затеплилась надежда, что Татьяна сейчас обострит у американца чувство его собственной важности, а потом компания вновь преисполнится сиянием иностранной звезды и перестанет состоять из разрозненных групп, ни к одной из которых Анатолий не примкнул. Не то чтобы он не привык ощущать себя лишним, однако разлад между Трампером и остальными чем дольше существовал, тем сильнее подталкивал Сергиевского к мысли, что ему, как человеку, знакомому с Фредериком дольше других, следует что-то с этим сделать. Меньше всего Анатолию хотелось выступать в роли арбитра, поэтому, заметив, как неблагосклонно Трампер воспринял вопрос девушки, он попытался предотвратить еще более неприятные разногласия.
    "Нет, - послал Сергиевский сигнал глазами, когда их взгляды на миг встретились, - тебе не обязательно говорить все, что думаешь", - но американец то ли не понял, то ли ему было просто плевать, какой эффект его объективная и острая критика произведет на Татьяну, на молодых людей, наконец-то обративших на него внимание, и тем более на Анатолия. "Это провал", - думал последний, жалея, что он не fucking wizard и не может телепортироваться или хотя бы стать невидимым. Повисла неуютная пауза, и кто-то должен был разрядить обстановку. Можно, пожалуйста, это будет не Сергиевский? Он шел сюда социализироваться, а не судить споры.
    - Мне не нужен, - нашелся Анатолий в ответ на вопрос Трампера и встал из-за стола. - Поэтому я выйду покурить.
    Можно было, конечно, закурить и здесь, если правила заведения позволяли, но Сергиевский удачно оставил портсигар в кармане пальто, так что его бегство оказалось вполне оправданным. К тому же, дым от "Космоса" неминуемо полетел бы в покрасневшие глаза расстроенной Татьяны и в лицо Трамперу, который остался не в восторге от местных сигарет. Отойдя на несколько шагов от двери ресторана и чиркнув зажигалкой, Анатолий также пересчитал деньги - перспектива при всех обнаружить, что платить за суп и водку нечем, виделась ему довольно унизительной. К счастью, на обед хватало, и вскоре Сергиевский затушил окурок об урну и вернулся к столу, где к тому времени уже весьма кстати появился алкоголь.

    +2

    16

    Жаль. Ладно. Фредди не ощутил облегчения, хотя вроде должен был — по крайней мере, этот вопрос они с Сергиевским решили к обоюдному согласию. Но вместо легкости внутри была пустота. "Допустим, я этим удовлетворен", — тоскливо подумал он, не отводя тяжелого пристального взгляда от Сергиевского. Между ними должна быть только доска в шестьдесят четыре клетки, стройные ряды фигур и честная схватка, разум против разума, но почему-то их реальность наполнена чем угодно, кроме шахмат. Они ссорились, делили любовь женщины, одерживали друг над другом верх, словно бы всерьез пытаясь побороть противника вне турнира, но так и не встретились по-настоящему за игрой — чтобы оба были сосредоточены только на партии, не отвлекаясь ни на что вокруг. Злая ирония.
    — Серьезно? — припечатал Фредди, даже не пытаясь сдержать себя. Неприкрытый сарказм в голосе вспыхнул и потух следом за горящим обвиняющим взглядом. Тот период в Мерано он вспоминал с содроганием. Флоренс была рядом и в то же время далеко от него; он злился, психовал, метался между тем, чтобы выгнать ее окончательно и умолять со слезами на глазах забыть о Сергиевском, остаться с ним и поддерживать так же, как все эти семь лет. Но он поверил — не столько словам, сколько горячности, несвойственной русскому, его пьяной искренности и шахматам. Фигуры незримыми арбитрами возвышались вокруг них, не допуская подлога и фальши. — Молоков, ну конечно. Кто же еще. — Он горько усмехнулся, отдавая дань изворотливости советской разведки. Это была старая боль, пережитая, перемолотая, и только алкоголь подстегивал ее, создавая иллюзию реальности. Они оба до сих пор любили Флоренс, но оба, похоже, потеряли шанс быть рядом с ней. — Ладно. Честно говоря, я давно тебя не обвиняю в том, что она ушла, Сергиевский. У меня было много времени успокоиться и подумать, а я... знаешь, чертов гений.
    Вот только душу изливать он русскому не будет. И отравляющую убежденность в том, что вина за расставание целиком и полностью лежит на нем самом, тоже оставит при себе.
    Эксклюзив? Разумеется. А еще Фредди сфотографирует пьяного полуголого русского в каких-нибудь бангкокских кустах и утром принесет в Глобал самую мякотку, продолжая их славную традицию "все, кроме шахмат". Он сделал короткий приглашающий жест рукой, мол, давай, удиви меня. Скажи что-нибудь новое, не про Флоренс или Молокова, вот это действительно будет эксклюзив. В то, что удивить его Сергиевскому удастся, Фредди не слишком верил, однако просчитался. Взгляд его в одно мгновение из тяжелого, пронизывающего, пристального, стал изумленно-растерянным, хотя злость и не растерял до конца.
    — Охренеть, — только и выдавил из себя Фредди, неловко качнулся на столе и пересел чуть глубже, прочнее, однако ногу со стула русского не убрал. — Так вот зачем Молоков звонил. Меня не было, на рецепшн передали, но я не стал перезванивать — турнир закончен, он секундант проигравшей стороны, и любые его комментарии уже никому не интересны. — Он молчал некоторое время, мысли его мчались вскачь, просчитывая ситуацию. — Не сомневаюсь, он продал твой отъезд кому-нибудь другому, и статья выйдет еще до того, как ваш самолет оторвется от земли. Вот же сволочь, — с чувством закончил Фредди и выпил следом за Сергиевским.

    Правильно, Сергиевский, беги, черт бы тебя побрал. Беги, позабыв о том, что Фредди начал с тобой разговор, что Татьяна получила правду в лицо отчасти из-за того, что влезла третьей лишней. Бери и кури свои чертовы ядреные сигареты, раз все на свете сегодня против шахмат. Может, и не стоит вообще говорить с тобой о чем-то по-настоящему важном. Может, вся эта затея — полный бред. Четыре года прошло с того момента, как Трампер был шахматистом в последний раз, и даже несмотря на шахматные загадки сегодня, для Сергиевского он куда больше журналист, или еще больше — бывший шахматист, бесславно проигравший тому в Мерано.
    Фредди проводил русского тяжелым взглядом, уставился за окно — мимо Тани, мимо Олега, что-то сочувственно высказывающего ей, — и совершенно не обращал внимания на остальных ребят. За левой частью стола тем временем журчала негромкая русская речь. Но какое Трамперу дело до них? Совета больше никто не попросил, хотя он был готов ответить честно и поссориться с каждым из них. Со всем СССР, с целым миром, плевать. Давно ли все газеты ославляли его острый язык и несдержанность? Целую вечность назад и будто бы только вчера. Персона нон-грата, скандалист, позёр и позор, капризный эгоист. И правда, пора в отель... и домой. К дьяволу эту страну вместе с Сергиевским.
    Как перед ним появился бокал, полный темно-красного вина, Фредди даже не заметил, погрузившись в свои злые невеселые мысли. Промозглый холод московской осени прочно угнездился у него внутри, вынуждая досиживать в ресторане — выходить снова на ветер в тонком тренче Трамперу жуть как не хотелось. Хотелось согреться уже по-настоящему, вытравить неуютный ледяной комок. Выпить... пожалуй, да. Фредди окинул взглядом стол, задержал ненадолго взгляд на Сергиевском. Перед всеми стояли стопки с водкой. Бокал вина смотрелся чужеродно и странно. Как и сам Трампер в этой чудесной компании. Великолепная иллюстрация к попытке наладить отношения и сойти за своего.
    — За шахматы! — раздался тост с левой половины стола; кажется, это был друг Бессонова. Несколько голосов с энтузиазмом поддержали.
    — За шахматы, — негромко и угрюмо повторил Фредди, глядя в вино. За игру, ставшую его жизнью.
    Вкус показался ему странным, как будто вино было крепленое. Фредди неуютно поиграл им во рту, проглотил, нахмурился, глянул на ребят, потом на Сергиевского. Так и должно быть, интересно? Грузинских вин ему пробовать не доводилось, но в то же время сомневаться в качестве напитка, подаваемого в тематическом ресторане, тоже было довольно странно.
    — Это хорошее вино, просто крепкое, — раздался голос Бессонова. — Быстро и бесследно выветрится, зато отлично согреет.
    Фредди бросил на него быстрый взгляд. Все уже выпили, только он мучился непонятными сомнениями и тянул время. Невольно вспомнился эпизод из Бангкока, случайная встреча с Сергиевским в баре и ушлый таец, подливавший что-то местное наивному русскому в коктейль. Ресторан в центре Москвы был далек от той сомнительной забегаловки, где они с русским выпивали в его последний вечер вне Союза, но все-таки Фредди опять покосился на Анатолия, как будто ждал ответного хода с его стороны, как будто рассчитывал, что тот его остановит, если вино и впрямь могло оказаться не достаточно хорошим. Название его, разумеется, ускользнуло от Фредди — грузинский язык был еще заковыристее русского. Сергиевский молчал, глянул лишь с недоумением и отвел глаза, и Трамперу ничего не оставалось, как осушить бокал. Напиток неуютно бухнулся в желудок, рождая теплую волну, разошедшуюся по телу. Стало и правда заметно теплее. Фредди почувствовал, что расслабляется под вновь загудевший разговор на русском. Даже Татьяна спросила что-то негромко и удивленно.
    — Сейчас посмотрим шоу, — тем временем говорил Бессонов.
    — Вы о чем? — Таня недоуменно вскинула брови.
    — Тсс, — на губах сына кгбшника расцвела улыбка.
    — Зря вы, — покачал головой Андраник и тут же примолк, удостоившись осуждающих взглядов ребят на левой половине стола и растерянного — Олега.
    Фредди не понимал ни слова, даже не пытался. Внутри происходило странное — теплая волна сменилась жаром, он почти полностью согрелся, однако при этом зрение расфокусировалось, будто с глазами что-то было не так. Он растерянно и почти зло потер их, желая вернуть четкость восприятия, но все становилось только хуже. Реальность уплывала, ускользала, и, потянувшись к бокалу с оставшимся там глотком вина, Фредди неуклюже задел его пальцами и уронил на стол. По белоснежной скатерти расплылось уродливое бордовое пятно. "Я пьян," — удрученно подумал Трампер, но даже эта мысль дошла до мозга с опозданием. С какой стати-то? Все пили водку, а он — лишь несколько глотков вина... вина ли?!
    Ножки стула оглушительно проскрежетали по паркету, когда Фредди подскочил на ноги. Едва не свалился, отшатнулся назад, кое-как удержался за спинку отъехавшего стула и замер, тяжело дыша, с нарастающей паникой глядя, как мир вокруг него заворачивается спиралью. Жестокие глаза Бессонова, обвиняющие — Тани, с некоторым сочувствием — Андраника... непробиваемо-спокойные — Сергиевского. Бангкок!
    — Что там было, — Фредди говорил тихо, но в наступившей тишине его дрожащий голос прозвучал как выстрел. — Что я пил?! Отвечайте! — рявкнул он зло, со всей копившейся ненавистью. Приподнял стул и саданул им по паркету, не удержался, качнулся назад, в сторону, и наконец ощутил, что падает — на глазах у их компании, у всех посетителей ресторана, у замершего в растерянности персонала, на глазах всего мира, который много лет только и ждал, чтобы Фредди Трампер рухнул со своих высот и опозорился снова, снова и снова.

    +2

    17

    Бывает, правда настолько безыскусна, примитивна и даже нелепа, что в нее практически невозможно поверить, и чем более рьяно ты ее отстаиваешь, чем больше упорствуешь, чем чаще повторяешь "честное слово", тем меньше весят твои слова. Даже если бы Сергиевский поклялся сейчас на крови в своей спортивной честности, эффект, скорее всего, оказался бы прямо противоположным. Возможно, разумнее было просто оставить тему, не падать в глазах Трампера еще ниже и не давать ему повода ощутить превосходство, когда он поймет, что его мнение для Анатолия имеет большое значение. Он уже объяснился, пускай и излишне эмоционально, но четко и откровенно. Так к чему зря тратить силы и остатки достоинства?.. Увы, чтобы Сергиевского не понесло дальше, ему следовало остановиться одну стопку назад. Или в глубине души не надеяться, что его откровения попадают в благодатную почву. Стал бы Трампер бросаться такими громкими словами, как "великий" и помогать Анатолию победить в матче с Вигандом, если бы действительно считал его мошенником и интриганом?
    - Серьезно. - Он сфокусировал на американце прямой взгляд, который от выпитого спиртного пронзил его мягче, чем Сергиевский планировал. - Я не идиот, и если бы хотел выдумать себе оправдание, то оно было бы правдоподобнее. И не герой-соблазнитель. А Флоренс - не двадцатилетняя дура, чтобы повестись на такое.
    "К черту ее, я говорю тебе о шахматах! - Анатолий раздраженно сжал губы и качнул гудящей головой, во всей полноте ощущая свою неспособность донести до Трампера эту мысль, провести границу между уходом Флоренс и своей победой. - Что тебе нужно, чтобы ты мне поверил? Сыграть сейчас и подтвердить наш результат? Но ведь и это при любом исходе покажется тебе нечестным, потому что мы оба пьяны, и черт разберет, кто насколько". Кто знает, может, в этот раз Сергиевский бы проиграл 5:1 из-за давящих на него обстоятельств, из-за преследующих мыслей, что он не должен был победить в Мерано, не должен был соревноваться за Англию, не должен был играть против Виганда, из-за того, что его счастливая жизнь теперь катится к исходной точке. Это ли не справедливость?
    - Не статья, а статьи. "Таймс", "Ле Монд", "Эль Паис"... Я сам сделал заявление для прессы, - взяв себя в руки, равнодушно проговорил Анатолий. Звонок Молокова Фредерику вообще его не удивил, только всколыхнул внутри горькое злорадство. Ну надо же, Александру Леонидовичу что-то не удалось, какая жалость. - Это было одним из его условий. - "Гарантией того, что мою семью в Советском Союзе перестанут трогать". Гарантией того, что путь обратно, на Запад, для Анатолия отрезан, по крайней мере, пока о нем там окончательно не забудут. - Ты пропустил прелюбопытнейшую пресс-конференцию.
    Анатолий нахмурился. От сделанных несколько часов назад заявлений хотелось отмыться, но все же не так сильно, как очистить свое доброе имя перед единственным человеком, в чьих глазах он категорически не хотел навсегда остаться жуликом.

    - Что я пропустил? - спросил Анатолий, не обращаясь ни к кому конкретному, выдерживая будничный тон, словно пять минут назад он не решил самоустраниться от назревающей ссоры, и подспудно вслушиваясь в настроения компании. На противоположном конце стола, стоило Сергиевскому появиться, резковато затих разговор, ведущийся на пониженных, но веселых тонах, и вопрос мог прозвучать для Бессонова и его соседа как скрытая издевка. Однако им едва ли было дело до того, что Анатолий заметил. И уж точно не стоило знать, что в этот момент у Сергиевского слегка похолодел затылок, почти как каждый раз, когда товарищ Молоков следил за ним в поездке на чемпионат в Мерано. Это невозможно было определить по его непроницаемому лицу, но в душе непроизвольно зародилось подозрение о существовании какого-то мелкого заговора, пускай это всего лишь кнопка на стуле. Незаметно узнать, в чем подвох, можно было бы только у Трампера, и тот, наверно, с радостью огорчил бы Анатолия, выложив, о чем шептались за его спиной, если бы понимал по-русски.
    "Ладно, это пустое. Кому я нужен? - подумал Сергиевский, сел и следом задал себе другой, еще более риторический вопрос: - Почему я здесь?"
    Потому что когда-то пожертвовал собой и теперь снова играет за Советский Союз, а не за Англию. Потому что впервые за долгое время решился побыть среди людей, которые к нему равнодушны. Потому что с легкой руки Трампера подумал, будто в этот раз получится вписаться.
    - Вот, выпить принесли, - ответил Андраник. Как и Анатолий, он говорил на английском, не желая совсем уж исключать из беседы зловеще-молчаливого американца, чье презрение к окружающим читалось сейчас абсолютно четко. Сергиевский же вдруг почувствовал, будто посреди разразившейся за столом холодной войны его против воли приписали к иностранцам. Странно, но с Фредериком он и правда имел больше родства, чем с теми, кто был моложе него лет на десять каждый, не достиг пока никаких выдающихся спортивных вершин, не питал такой уж сильной преданности игре, ни разу в жизни не побывал за границей и наверняка на этой почве немного ему завидовал.
    Впрочем, хоть Анатолий и ощущал себя отщепенцем все сильнее, для провозглашения тоста его, судя по всему, ждали. Короткий лозунг был призван сплотить обе стороны вокруг великой игры и не достиг своей цели. После того, как все выпили, компания снова распалась и обсуждала что угодно, только не шахматы. Сергиевский вежливо улыбнулся официантке, поставившей перед ним суп, и задумчиво помешал в нем ложкой, стараясь уловить нить беседы и игнорируя разглагольствования Бессонова о качестве грузинских вин. Пожалуй, это был удобный момент для возобновления разговора с Трампером - Анатолий помнил, что перед неудобной ситуацией с Татьяной Фредерик пытался задать ему какой-то вопрос. Однако Сергиевский не хотел, чтобы с левого фланга наблюдали за тем, как он тесно общается с американцем. Наверно, лучше было пересечься после обеда, на выходе из ресторана, по пути, когда можно будет надеяться, что на них не смотрят.
    Погруженный в эти мысли, Анатолий задумчиво подцепил кусок мяса из тарелки, украшенной цветочно-лиственным узором и золотой каемкой. Он успел зачерпнуть несколько ложек, прежде чем слева послышался глухой стук падающего бокала, и мимо по скатерти протекло темно-красное озерцо. "Черт, ну ты поаккуратнее!" Сергиевский машинально вернул бокал в вертикальное положение и поднял взгляд на американца. В первую секунду ему показалось, что Фредерик сейчас просто красиво уйдет, но тот пошатнулся, и это вынудило Анатолия бросить ложку и вскочить на ноги - как раз вовремя, чтобы не дать ему упасть. Он подопнул под Трампера стул, и вместе с Андраником они подхватили его под руки и усадили обратно.
    - Фред..! - Сергиевский склонился и заглянул американцу в лицо. На противоположной стороне стола Татьяна с круглыми глазами пыталась утихомирить официантку, которая выключила обходительный тон и отчитывала посетителей за скатерть. - Что с тобой? Может, тебе на воздух? Сколько видишь пальцев?
    Анатолий помахал рукой у Трампера перед носом. Ошалелый взгляд и слова Фредерика перед падением усиливали холодок в затылке и параноидальное ощущение, будто что-то серьезно не так. Человек, с которым Сергиевский распил несколько лет назад на двоих бутылку рома, никак не мог накидаться с одного бокала вина, даже натощак. "Проблемы со здоровьем или..?" По странному наитию Анатолий взял бокал со стола и поднес к носу в попытке понять, что в нем было за неправильное вино.

    Отредактировано Anatoly Sergievsky (2024-01-27 13:03:59)

    +2

    18

    Все правильно. И Сергиевский не герой-любовник, стремящийся завладеть женщиной соперника ради собственной выгоды, и Флоренс не глупая юная девочка, готовая побежать хвостом за первым встречным... и Фредди совсем не несчастный всеми брошенный неудачник, а тот еще фрукт, семь лет мотавший нервы единственной женщине, которую любил. Упрямый, непримиримый, требовательный, он каждой ссорой, каждой выходкой приближал неизбежное, пусть даже и сам отдавал ей все, что мог, не размениваясь на других женщин, и принимал участие во всех ее проблемах и делах, если только они не шли вразрез с шахматами. Шахматы всегда были важнее. Для Сергиевского тоже. Это их поле, куда не было хода никому больше, не должно было быть. Жаль, что слишком многое влияло со стороны.
    Фредди кивнул, выдохнул, потер ладонями лицо. Пьяные мысли скакали галопом, дразнили его, раздражали, сводили с ума. Бесполезно искать виноватых, когда его собственные действия сыграли важную роль, но мог ли он иначе? Умеет ли он вообще по-другому? Вряд ли. Флоренс знала, на что шла, с самого начала - за Фредди много лет тянулась не лучшая слава, пусть даже это помогло ему в итоге вернуть шахматам уважение и статус. Шахматы и есть главное, самое основное, что объединяет их с Сергиевским. К черту Флоренс. И Молокова тоже.
    - Плевать. Я знаю, что ты там наврал с три короба. Идеальный коммунист по версии Молокова. У вас всегда врут, правда не в чести. Правду боятся и скрывают. - Фредди хмыкнул, зачесывая пятерней выпавшую из прически прядь, но в действительности лишь еще больше растрепал ее. - Откуда знаю? Знаю. Только не пытайся убедить, что это не так. Не разочаровывай меня, Сергиевский.
    Он вряд ли спросит, откуда у Фредди такие сведения, но это и не важно. Главное, чтобы не принялся уверять, будто американец ничерта не знает про СССР и коммунистические идеалы, что не имеет права говорить об этом и судить самую загадочную, сильную и несокрушимую страну в мире. Фредди, в общем, и не претендовал на эксперта, но в своем видении был уверен. Как и в том, что Сергиевский не лгал, не пытался выгородить себя и точно так же, как сам Трампер, оказался в какой-то мере заложником ситуации. "Если ты и правда хотел обыграть меня нечестно, соблазнял Флоренс ради выгоды, то... я в тебе очень сильно ошибся. Великие шахматисты не ищут легкой победы."
    - Я верю тебе, - тихо, как будто даже в сторону добавил Фредди. И, не получив от своего визави никакой реакции, вскинул на него прямой взгляд. Взял его голову обоими руками и обернул лицом к себе, вынуждая смотреть в глаза. Пересечься взглядами как тогда, в Мерано, когда Трампер начал проигрывать, и они поняли это оба одновременно. Как минимум равные, как максимум... как максимум Трампер слабее русского и должен был это признать, сколь бы ни хотелось решить все вопросы с помощью грубой силы и часов, мерно ведущих обратный отсчет. - Сергиевский. Слышишь? Я тебе верю.

    - Два! В три ряда!! - рявкнул Фредди и оттолкнул руку Сергиевского - хотел ударить, но промахнулся. Андраник предусмотрительно шатнулся в сторону. Попытавшись стукнуть наотмашь то ли Анатолия, то ли любого, кто подвернется под руку, Фредди с размаху бахнул кулаком по столу, посуда и приборы звякнули. - Так что там было? Вино, серьезно? - За столом царила тишина. Где-то в отдалении переговаривались другие посетители ресторана, заставшие неприглядную сцену, и одна из официанток побежала за администратором, но группа молодых шахматистов не проронила ни слова. - Никто не ответит, да? Боитесь рот открыть? Правильно делаете, мать вашу.
    Бежать, идти, ползти, как угодно, только прочь отсюда. Он просто не мог здесь оставаться - с этими людьми, каждый из которых сейчас стыдливо молчал, не признавая свою вину, а между тем виноваты в глазах Фредди Трампера были все. Кто придумал, кто осуществил, кто из трусости или любопытства позволил ему выпить. Опершись о стол, он тяжело поднялся, переводя пьяный расфокусированный взгляд с одного на другого, встречая равнодушие, злорадство, опущенные головы, какую-то толику запоздалого сочувствия...
    - За что? - Голос Фредди неожиданно прозвучал тихо, серьезно и как-то печально, как у несправедливо обиженного ребенка. Плавающий взгляд кое-как уперся в Татьяну, сидевшую напротив. Та, негромко обсуждавшая что-то с официанткой, осеклась на полуслове и быстро закончила разговор.
    В этот момент она очень жалела, что вообще решилась заговорить с американцем, что еще раньше горела желанием показать ему Москву, что непростительно увлеклась, хотя слышала про его буйный нрав, склонность к конфликтам и неадекватность. Все чистая правда. Почему пригласили именно его, зачем? Неужели за пределами Союза не нашлось другого талантливого шахматиста? Таня стиснула губы, сжала руки в замок, собралась с духом и перевела на него глаза, почти готовая к ледяной волне ненависти, окатившей ее, когда ее взгляд встретился с Фредди. И он тут же этим воспользовался.
    - За то, что я сказал правду? За правду?! - Тихой печали как будто и не было, голос Трампера снова набрал силу, взвился над царящей в зале тишиной, над едва слышным шепотом, над сердитым цоканьем каблуков администратора, серьезной женщины средних лет. - Мне надо было лгать, как все остальные, да? О, ну конечно! - Он вскинул руки, покачнулся, снова уцепился за стол, смяв в горсть край скатерти. - У вас всегда наказывали за правду! Я ненадолго забыл, где нахожусь, тут нельзя говорить, что думаешь! Тут можно только врать!!
    Сбоку раздавался голос Сергиевского, что-то терпеливо внушающий, с другой стороны администратор требовательно говорила на русском... Фредди не слушал. Оглушенный злостью, обидой, ненавистью ко всей этой огромной стране, в которую он приехал ради одного-единственного человека, что оказался такой же тварью, как и все остальные, он рванул на себя скатерть. Приборы и пустые бокалы, принесенные блюда, салфетницы и солонки со звоном полетели на пол. Посуда взрывалась осколками, окропляемая супами и соусами, аппетитно поджаренный шашлык разлетелся по паркету.
    - Fuck you all, - припечатал Фредди, прежде чем на нетвердых подгибающихся ногах сделал шаг. - Я сваливаю.
    Ему очень хотелось уйти с гордо поднятой головой, просто развернуться и выйти прочь, плевать на весь устроенный бардак - пусть разбираются те, кто угостил его замечательным грузинским вином с интересными русскими добавками... Но, запнувшись о стул, Фредерик Трампер снова, уже во второй раз за последние несколько минут, полетел на пол.

    +2

    19

    Из стакана тянуло обычной винной терпкостью, но к ней примешивалась резкая спиртовая нота. Не нужно было обладать чутьем сомелье, чтобы понимать, что в хорошем саперави ее быть не должно. Или этот запах шел от его дыхания, потому что Сергиевский принял водки вместе с остальными? Анатолий так и остановился в одном логическом ходе от правильного ответа — Трампер, который при всех исходных данных должен был остаться самым трезвым в компании, отвлек его, яростно ударив по столу и принявшись толкать речь, достойную сцены Большого и привлекающую к нему взгляды посторонних.
    — Мужчина! Вы шумите! — взмолилась администратор, женщина с копной темных волос, убранных в аккуратный высокий пучок. — Скажите ему, что он пугает посетителей, или вас всех выведут!
    Олег, очевидно, пытавшийся встретиться с Трампером глазами, пока тот высказывал Татьяне свое негодование, энергично приложил палец к губам.
    — Ну хватит, Фредерик. Слышишь меня? — произнес Анатолий спокойно, но властно. Американец качался, как береза на ветру, поэтому все это время Сергиевский держал руку где-то возле его локтя, готовясь в нужный момент снова подхватить. Дотрагиваться, впрочем, он не спешил, чтобы не будить лихо. Было понятно, что удар по столу, скорее всего, предназначался ему. А ну как Трампер вздумает драться с кем-то еще?.. Дабы не разразилось еще более громкого скандала, лучше было от греха подальше проводить его в туалет, окунуть головой в рукомойник и, если повезет, убедить сунуть два пальца в рот. — Что бы это ни было, тебе нужно вывести это из организма. Пойдем, я отведу тебя в уборную.
    — Я же говорил, что не умеют американцы пить, — вставил свои пять копеек Бессонов, воспользовавшись тем, что Фредерик перестал орать. На первый неискушенный взгляд он казался единственным, кто отнесся к ситуации легко и с юмором, но как раз это Анатолия и насторожило. Он недовольно вскинул глаза и посмотрел в другой конец стола, где Владимир нагло поигрывал пустой стопкой, крутя ее в пальцах одной руки, словно фокусник. "Ты что, пил? Когда за рулем?" - удивился Сергиевский в первую секунду, до того, как посчитал порожние шоты на столе. Один был лишним. Осталось только решить, насколько у сынка кгбшника сорвало крышу от собственной безнаказанности: чтобы сесть за руль в нетрезвом виде или чтобы сыграть жестокую шутку с гостем из США, подсунув ему коктейль из водки и вина... Если обратить внимание на то, как Бессонов и его сосед забавлялись поведением Трампера, ответ напрашивался сам собой.
    Как только Анатолий пересчитал стопки, они все опрокинулись и с грохотом полетели на пол вслед за сдернутой со стола скатертью. Администратор возмущенно охнула. Бессонов наконец-то встал из-за стола и начал ее успокаивать. Татьяна закрыла лицо руками. Андраник отвел глаза и бросился поднимать осколки и все, что чудом пережило падение. Сергиевский вовремя отпрянул на шаг, выругался и машинально сгреб Трампера в охапку, прижав его руки к туловищу, словно чтобы тот не нанес еще никакого вреда. Опрокинувшийся со стола суп забрызгал пол, его ботинки, но не брюки.
    — Да вы что, с ума посходили?! - Черт знает, какой ответ Анатолий хотел получить. Его раздражение даже ему самому показалось беспомощным, и от этого он разозлился еще сильнее. В самом деле, неужели Сергиевский правда надеялся вмиг перевоспитать тех, кто возомнил себя хозяевами страны? Разве будет указывать, что делать, комформистам, которые молчаливо смотрят на творящуюся подлость и не лезут на рожон, когда он сам последние годы живет тише воды, ниже травы? Разве скажет вслух, что американец только что показал более глубокое знание советского менталитета, чем кто-либо из них? Скажет лишь, что Трампер пока не сделал ничего, чтобы заслужить такое обращение. — Товарищи, ну нельзя же так!
    В последний раз смерив присутствующих сердитым взглядом и не ожидая помощи от кого-либо, Сергиевский повлек Фредерика к выходу. Протрезвить американца в уборной все еще звучало как план. Потом, вероятно, стоило выдвигаться обратно в "Космос". После того, как закончилась их прошлая попойка в Бангкоке, Анатолий чувствовал, что сейчас Трампер - это его ответственность, поэтому не собирался успокаиваться, пока не убедится, что американец безопасно спит в своем гостиничном номере.
    — Пойдем, и держись за меня.

    "Кроме правды, которую публикуют в газете "Правда"", — хотел отшутиться Анатолий, но в переводе на английский игра слов звучала уже не так метко. Он также не добавил, что днем многие советские граждане читают газету "Правда", а вечером за ужином ругают власть. Некоторые смотрят телевизор, а перед сном пытаются продраться через помехи к "Голосу Америки". Участвуют в активностях партии, а сами держат фигу в кармане. Считают нормой жизни это изматывающее двоемыслие. Кто-то проживает каждый день с тошнотворной, удушающей мыслью, что так жить нельзя. Единицам удается сбежать из этого порочного круга притворства. И, кажется, из последних только один готов снова врать, чтобы вернуться туда. Быть может, поэтому Фредди Трампер отвергает заверения Сергиевского в том, что он не манипулировал ни им самим, ни турниром. Ведь, конечно, Анатолий в его глазах такой же, как весь советский народ, как все русские, как все коммунисты, как все те, кто привык врать, чтобы быть в хороших отношениях с партией, не попадать на радары, держать дистанцию с властями, спасти свою шкуру, а то как бы чего не вышло.
    "Никогда не задумывался, почему так? - Анатолий вспомнил пару интервью американца, которые попали в поле его внимания лишь после матча в Мерано. В них Трампер обвинял русских шахматистов в неспортивном поведении, отпускал уничижительные ремарки, в том числе в адрес Сергиевского, и не делал Советскому Союзу никаких скидок. - Ну же, ты ведь никогда не останавливаешься в двух ходах от правильного ответа. Подумай как-нибудь на досуге, как долго нас дрессировали быть такими. Шестьдесят лет, Фредерик. В два раза больше, чем ты, мать твою, жил на свете. Но проще просто ненавидеть, понимаю".
    Сергиевский отвел взгляд в мрачной задумчивости. Как человек, все еще любящий свою родину, он сейчас должен был злиться. Но Анатолий наконец-то достиг той концентрации алкоголя в крови, которая притупила рвущиеся наружу чувства, частично сняла боль, успокоила раздражение и оставила только ровное тоскливое ощущение предрешенности будущего. Можно было жить дальше, можно было наплевать, что Трампер думает про его страну и ее засунутых в искусственные рамки, оболваненых людей. Анатолий не возразил, не стал опровергать слова американца и не попытался заставить его смотреть шире. Возможно, расслабившись под действием спиртного, он повелся на его безобидную манипуляцию и в глубине души действительно не желал разочаровать. Хотя куда сильнее? Фредерик уже обвинил его в самом стыдном, и Сергиевскому оказалось больше нечем отбиться. Да и стоило ли дальше приводить контраргументы? Потом Трампер, чего доброго, еще будет рассказывать, как русский гроссмейстер надрался и оправдывался перед ним на коленях. Довольно унижений на сегодня.
    Вдоль крыши тента, укрывающей от дождя и солнца посадочные места в ресторанчике на другой стороне улицы, зажглась гирлянда из красно-оранжевых фонариков. Чем дольше Анатолий смотрел на них, тем больше эти световые точки сыпались куда-то, переставали быть ровной шеренгой и заходили друг за друга. Голоса тайцев, и без того сливавшиеся в непонятную какофонию, постепенно глохли и доносились как будто из длинного тоннеля. Оттуда же Сергиевскому прилетел запоздалый ответ Фредерика, оказавшийся настолько неожиданным, что первый рефлекс отстраниться, помотать головой и скинуть с нее его руки не сработал. Вместо этого Анатолий поднял взгляд и установил зрительный контакт.
    — Спасибо, - полувопросительно произнес он и лишь потом повел голову чуть вбок и назад в попытке выпутаться из прикосновения, разрешения на которое не давал. Налитая пьяной тяжестью, голова запрокинулась и потянула за собой все тело. Сергиевский почувствовал, как передние ножки стула оторвались от земли на несколько миллиметров, но быстро выровнялся, удержавшись за столешницу с громким хлопком ладонью. Другой рукой он потер переносицу. - Хватит, пожалуй.
    А то стрелки на часах двоятся, и рука не сразу находит карман, а потом кошелек. Пора заплатить по долгам и возвращаться в отель. Пора компенсировать Трамперу выпивку - это будет справедливо после подсказки перед матчем и спасения от мутного типа, который чуть не подсунул Анатолию в качестве аперитива черт знает что. Пора свыкнуться с реальностью.
    — Я позорился сегодня, потому что... беспокоюсь о близких. - Зачем Сергиевский это сказал, он и сам не знал. Фраза сорвалась с языка как пьяное откровение, но за ней скрывалось смутное желание казаться лучше, чем Фредерик сейчас думал. Анатолий не успел развить мысль. Неловкое движение - и отделение для монет в кошельке открылось в неподходящий момент, и содержимое рассыпалось по полу. Выругавшись на родном языке и чудом не ударившись о колено Трампера лбом, Сергиевский принялся подбирать деньги.
    "Помни об этом, если будешь читать эту муть".

    +2

    20

    Как будто не было этого года, расставания с Флоренс, привыкания к новой жизни, литров алкоголя, бесконечных одиноких вечеров, попыток влиться в текущую мимо жизнь. Как будто они с Сергиевским только сейчас впервые встретились взглядами, все еще не решено окончательно, все впереди, и у Фредди есть шанс победить и отыграть другую линию. В крови бродит столько рома, что, кажется, легко поверить в это - на миг, на пару секунд, на целую вечность, пока Сергиевский не отстранился, прерывая контакт, и Фредди не вывалился обратно в жаркую, вонючую, пьяную бангкокскую реальность.
    Он выдохнул, резко отбросил руки и с каким-то тоскливым удовлетворением наблюдал, как Сергиевский покачнулся на стуле и удержался за столешницу. "Да ты накидался, русский. Больше даже, чем я".
    - Наигрались, - хмыкнул Фредди. - Кажется, сегодня у нас пат.
    Шахматные метафоры так и просились на язык, хотя он целый год отучал себя пользоваться ими. Но, на какие-то доли секунды вновь почувствовав себя шахматистом, не мог теперь от них отказаться. Ладно, плевать, это только на один вечер. Завтра он протрезвеет и вернется к своей новой, ставшей привычной жизни шахматного репортера, консультанта, комментатора и кого угодно еще, только не игрока. Будь у него характер помягче, мог бы и арбитром выходить на матчах, но не судьба.
    - Да понимаю я, - почти в сердцах добавил Фредди, спрыгивая, наконец, со стола. Он не планировал помогать Сергиевскому собирать рассыпавшиеся деньги - умом. Однако машинально присел на корточки и неловкими движениями пальцев принялся подцеплять монеты, одну за другой. Те призывно поблескивали и слегка раздваивались, будто играя с ним. Увлекшись, Фредди стукнулся лбом о голову Сергиевского. - Fuck! Чертовы русские деньги. Пойдем уже отсюда... ты в состоянии вообще?
    Все еще держась за голову и слегка покачиваясь, Фредди выпрямился, сгрузил на столешницу горсть собранных монеток и сунул под рюмку пару купюр. Почти опустевшую бутылку прихватил с собой - еще пригодится. Выпивка ему всегда пригождается, неважно, найдется ли кто-то, чтобы ее разделить, уж разбрасываться ценным тайским алкоголем он точно не станет.
    - Эта игра та еще сука. Но нет в мире ничего совершеннее. - Пьяное философствование от Фредерика Трампера, одиннадцатого чемпиона мира по шахматам, гениального, неповторимого и уникального. Алкоголика и психопата.

    Уйти не получилось, упасть на пол - тоже. Фредди не сразу понял, что его удерживает в вертикальном положении, что не дает победно уйти из ресторана... или с позором уползти. Последнее казалось наиболее вероятным в его состоянии, но трезвая логика не поспевала за пьяными эмоциями. Фредди готов был отдать что угодно, чем угодно пожертвовать, лишь бы покинуть это место, не видеть эти лица, в идеале - прямо сейчас сесть на самолет из Москвы и навсегда избавиться от нелепых иллюзий, будто их с Сергиевским может что-то связывать. С тем самым Сергиевским, который уговаривает его отойти в туалет и держаться за него. Хорошие советы. Своевременные и очень благонадежные. Если не принимать во внимание то, что Сергиевский пил вместе со всеми и знал о сюрпризе в бокале американца. А теперь, значит, совесть проснулась?!
    Фредди дернулся, выпутываясь. Вся злость, вся ярость, которую он испытывал к ребятам, в чьей компании провел целый день, завернулась петлей на шее одного человека, и оказаться жертвой именно его подлости было обиднее всего. Особенно после Бангкока. Но ведь русский забыл об этом, верно? Для него та ситуация ничего не значила, не стоило обольщаться.
    - Руки, - сипло, почти без голоса выдохнул Фредди. Голос подводил его, срывался, не слушался. - Руки! Убери от меня свои руки! - На этот раз получилось. Окрик хлестко полоснул по воздуху. Достиг ли Сергиевского - уже не важно, у Фредди получилось вырваться; он крутанулся на каблуках и вцепился в пиджак, безжалостно сминая тщательно отутюженные лацканы, вскинул наверх глаза, окунул проклятого русского в ярость и обиду, плескавшиеся во взгляде, и прошипел: - А ты... ты... - Слова толпились у горла, толкались, мешали друг другу и никак не хотели вылиться в стройную тираду. Фредди буквально давился, задыхался ими. - Ты... русская сволочь! Да как ты только мог, Сергиевский. После Бангкока, как?! К дьяволу их всех, но ты!.. И я еще думал, что ты хоть немного другой. Что... Черт. - Он осекся, засмеялся коротко и очень зло, и добавил горько, разочарованно: - Знаешь, что? Да пошел ты, Сергиевский. Fuck you.
    Фредди отпустил лацканы и с силой оттолкнул русского в грудь. Надо было просто дать ему в морду, но сейчас, когда перед глазами все пляшет, очень легко промахнуться, потому всю свою обиду и разочарование он вложил в толчок. И был готов упасть - в третий раз, теперь уже точно. Плевать на русского, плевать на шахматы с ним, на все плевать. Он покажет средний палец этой стране из самолета и никогда больше сюда не вернется. Выбросит из головы Сергиевского, распрощается с иллюзией, что они могли бы еще сыграть. Где подлость вне доски, нет места игре.
    - Ни секунды здесь не останусь, - выплюнул Фредди вдогонку, уже не глядя ни на Сергиевского, ни на оставшихся за столом ребят, ни на персонал ресторана, суетящийся рядом. Никто здесь - во всей стране - не стоил его внимания.
    Он почему-то не упал. Отшатнулся, но не упал, растерянно заозирался, не понимая, в чем дело. Он ведь оттолкнул Сергиевского, не собираясь на него рассчитывать, а в итоге... каким-то отчаянным жестом, до побелевших костяшек, вцепился в его пиджак чуть выше локтя, и даже сам этого не понял. Рука-предательница держалась крепко, и лишь усилием воли Фредди удалось расцепить непослушные пальцы.

    +3

    21

    Русские деньги, коммунистические газетенки, советские козни. В арсенале Фредерика Трампера полно обозначений Советского Союза, которые он использует как ругательства и выпускает неровными очередями по любым источникам раздражения. В самом деле, не думает же он всерьез, будто Сергиевский пытается расплатиться в тайской забегаловке рублями, год пролежавшими у него в кошельке? Для него эта дразнилка, которая вылетает изо рта почти автоматически, дразнилка, подобная тем, какие англичане напридумывали про французов и голландцев и ввели в обиход. Любой гордый советский гражданин, раскусив эту любопытную речевую особенность, наверняка был бы оскорблен в лучших чувствах. Но не Анатолию учить Трампера уважению к Союзу, особенно теперь, когда тот знает и понимает все условия его возвращения.
    - Я нормальный, - уверил он американца в своей кондиции, подобрав для этого первые английские слова, пришедшие на ум. До отеля было не так уж далеко, Сергиевский вряд ли ступил и два шага за пределы туристического района, помнил дорогу и действительно верил, что до того, как его срубит окончательно, он успеет открыть дверь в номер, открыть аптечку и выпить большую дозу сорбента, который припас в аптечке на случай, если его русский желудок не подружится с местной едой.
    Анатолий помнил, как, отправляясь в Бангкок, даже пообещал сводить Флоренс в какой-нибудь хороший ресторан по окончании турнира. Мысль, что он никогда этого обещания не выполнит, возникла смутной тенью, а затем растворилась в гудении от толчка в левый висок, не причинив боли.
    Вселенная снова решила столкнуть их лбами, на этот раз буквально, как иронично. Сергиевский потер голову, немного взлохмачивая волосы, оперся о сиденье стула, поднялся с корточек и высыпал свой улов мелочи на стол рядом с прижатыми стопкой чужими банкнотами.
    - Нет, нет! Забери! - Анатолий несколько раз требовательно постучал указательным пальцем по столу. Размашистыми жестами он отсчитал свои баты и положил их под рюмку вместо денег Трампера. - Я должен тебе за подсказку. Я не хочу остаться тебе должен...
    Со стороны можно было решить, будто пьяный русский окончательно забыл неродной язык. Однако мысленно он все же закончил брошенную на середине фразу. "Навсегда". Их новая встреча казалась сейчас чем-то из области сказочных фантазий, которым нет места на поле, расчерченном на шестьдесят четыре черных и белых квадрата. Быть может, самолюбию Фредерика польстило бы до самой смерти думать, что Анатолий Сергиевский обязан ему по гроб жизни. Не хотелось доставлять ему подобного удовольствия.
    - Эта игра - вся моя жизнь. - "Которая могла быть и посовершеннее". После этих слов, произнесенных с усталым укором в голосе и взгляде, который Сергиевский с трудом фокусировал на Фредерике, повисла короткая и неловкая пауза. По какой-то причине за эти секунды молчания Анатолий наконец отчетливо ощутил, насколько сильно его шатает и что нужно скорее подвести черту под их незапланированным вечерним разговором. - Мне велели завтра быть в отеле в одиннадцать. - Он подал американцу руку. - Будем прощаться.
    Ситуация требовала какой-то жирной точки, то ли вновь благодарности, то ли пожелания, то ли напутствия, но любая здравая мысль растворялась и тонула в алкоголе. Сергиевский сжал руку Фредерика сильнее, чем собирался, а потом на миг накрыл другой ладонью. Тогда он сам не отдавал себе отчета, почему именно это делает - расчувствовался или ищет опоры в шатающемся и громком мире вокруг. Тайская улица, обрамленная рядами ресторанов и магазинчиков, продолжала качаться, когда Анатолий побрел прочь, а через метров тридцать принялась заваливаться набок. Сергиевский остановился, потер затягивающиеся туманом глаза и сел на ступеньку какой-то сувенирной лавки, понимая, что иначе он непременно упадет и ударится головой об асфальт, а также что он очень сильно, невыносимо, в стельку пьян.

    - Все хорошо. - Сергиевский поспешил осадить американца в надежде, что его уверенный тон Фредерика успокоит. Нервная реакция поначалу показалась ему естественной: когда у тебя в голове летают вертолеты, а за плечи хватают непонятно чьи руки и тащат в неизвестном направлении, ощущения не самые приятные. Анатолий не внял первому хриплому протесту Трампера, небезосновательно ожидая, что стоит только перестать поддерживать его, как тот упадет снова и сверху на них посыплются укоряющие взгляды даже тех посетителей, которые уже успели потерять интерес к пьяному дебошу и отвернуться. Какой унизительный финал вечера. Особенно принимая во внимание тот факт, что Фредерик попал сюда во многом из-за своего желания покрасоваться перед менее талантливой и более зашоренной советской молодежью, поначалу завороженно смотревшей ему в рот, а потом был ею отторгнут. Не будь здесь Сергиевского, интересно, кто бы американцу помог?
    Перед Трампером этот вопрос, похоже, вообще не стоял. Он не отдавал себе отчета ни в том, благодаря кому он не лежит сейчас на полу в луже супа, ни в том, что Анатолий пытается помочь. Напротив, Фредерик тут же причислил Сергиевского к виновникам своего плачевного состояния. Что ж, удобно. На ком еще сорвать злость от испорченного дня, когда больше ни до кого физически не дотянуться? Анатолий буквально спиной загораживал от ярости американца всех остальных, включая управляющую рестораном, и смотрел ему в глаза с плохо скрытым мрачным разочарованием. "Так, значит?" Как будто в Бангкоке между ними не проскочила слабая искра взаимопонимания, и они так и остались по разные стороны баррикад, как при первой встрече на матче. Как будто Фредерик винит его по-прежнему в уходе Флоренс, в гибели своей карьеры, чего Анатолий, справедливости ради, не хотел, а теперь и в подстроенном злом розыгрыше, призванном сделать из него посмешище. Сергиевского же хлебом не корми, только дай повод Трампера унизить, верно? "Такого ты мнения обо мне?"
    - Я ни при чем, мне это не нужно, - коротко ответил он, не желая затягивать драму. Фраза могла затеряться между выкрикнутыми обвинениями и потонуть в них, но Анатолию потребовалось пара мгновений, чтобы переварить сказанное, поэтому она отрезала лишь финальное Fuck you, за которым последовал толчок в грудь. Сергиевский устоял, удержавшись за спинку своего стула. Не будь Фредерик пьян, он бы ответил тем же, стряхнул с себя его руку, просто ушел, и пусть американец сам разбирается с последствиями своей честности. С Анатолия хватит. Он принял сегодняшнее приглашение, чтобы вырваться из рутины (это, безусловно, удалось, ведь такие стыдные сцены происходили в его жизни редко), а не чтобы узнать, что Фредерик Трампер до сих пор априори держит его за врага. Гори оно все синим пламенем.
    Но Сергиевский не сделал ничего из этого, потому что действительно был немного другим. Не таким, как те, кто подмешал водку голодному американцу в вино.
    - Ты прав. Не останешься. - Одной рукой он подхватил прислоненный к ножке стула портфель, другую сжал на плече Трампера, грубее и жестче, чем в прошлый раз. - Мы уходим. До свидания.
    Никто не возразил, кроме, управляющей, которая крикнула "Подождите!". С нею теперь говорил Бессонов с лицом, сияющим как начищенный медный таз. Его друг выбрал роль злорадно-безучастного наблюдателя, Татьяна убежала в дамскую комнату, как только Фредерик начал драться, а остальные лишь растерянно закивали. Анатолий наполовину теснил, наполовину волок американца к гардеробу, отказавшись от идеи привести его в порядок в уборной и думая, как бы его не стошнило в неподходящий момент. Например, на стойку, отделявшую их от вешалок с пальто, к которой его пришлось на минуту прислонить.
    - Дайте нам, пожалуйста, нашу одежду.
    - Анатолий Евгеньевич, фотоаппарат!
    Андраник подскочил к ним из зала, держа в руках очередную вещь, для которой у Сергиевского не хватало рук. "Ты, черт побери, лучше бы помог", - подумал Анатолий, но вслух так и не попросил и принялся надевать пальто.
    - Спасибо. На шею повесь. - Он наклонился, поднырнул под ремень сумки, а затем достал кошелек и отсчитал наличность. - И деньги за еду передайте, когда принесут счет.
    Как именно компания собирается расплачиваться за заказ Фредерика и побитую посуду, Сергиевскому было глубоко наплевать, а вот платить за себя он не позволил бы никому из них даже в обмен на квартиру на Патриарших.

    +3

    22

    - Серьезно?.. - Фредди прищурился, отчего образ Сергиевского поплыл и окончательно расфокусировался, а через несколько мгновений опять собрался в дрожащих полосах света от бангкокских фонарей. - Нет, ты серьезно, Сергиевский? Моя подсказка так дешево стоит - бутылка рома и пара коктейлей? - Сейчас бы поссориться опять, разругаться вдрызг, но обратный отсчет, который вели часы, охлаждал пыл не хуже ледяного душа. До отъезда Анатолия в Союз оставалось... почти не оставалось времени. Дурацкие часы во главе шахматной доски неумолимо считали секунды, складывали их в минуты, и если снова терять время на ссоры, закончить партию не удастся. Их последнюю партию в жизни, двух чемпионов, которых разводило по разным, противоположным, враждующим полюсам буквально все, а объединяло так мало. - Ладно. - Он пожал плечами, потер шею, взлохматил волосы, пытаясь усмирить свой нрав, пока все внутри буквально кричало, требуя швырнуть деньги Сергиевскому в лицо. - Считай ту подсказку подарком. Деньгами и выпивкой не расплатишься.
    "И моя". Фредди не сказал это вслух, придержал лишние откровения. Он больше не шахматист, а только комментатор и журналист, не больше, и его карьера, от которой он отказался год назад, в действительности завершалась прямо сейчас. В момент, когда последний человек, с кем Фредди играл, пожимал ему руку - с благодарностью за игру, за победы и проигрыши, за потерянные и отыгранные фигуры. За пешку, выбравшуюся в ферзи. За сложную, невыносимую комбинацию в самом финале, из которой уже ни одному из них не выйти победителем.
    - Значит, твоя жизнь - та еще сука, - припечатал Фредди, не выдерживая неловкую гнетущую паузу.
    А потом что-то у него внутри совершило странный кульбит, будто кто-то ударил снизу под доске, и фигуры подскочили, разлетелись, разломали пусть безвыходную, но все же шахматную партию, оставляя лишь пустоту. Эта рука Сергиевского поверх их сомкнутых, сжатых до побелевших костяшек пальцев... Как будто все неслучившиеся рукопожатия, все те разы, когда русский был готов совершить этот акт вежливости, а Фредди юлил, злился, выкручивался и делал что угодно, лишь бы оставить Сергиевского нелепо стоять с протянутой рукой, сейчас соединились в один. Включая и тот, когда уже Фредди протягивал Анатолию открытую ладонь, а тот отказался ее пожать.
    - Прощай, Сергиевский. - Это вышло легче, чем Фредди ожидал. Легкий тон, кривая усмешка половиной рта. Магия тайского рома развеивалась в еще не остывшем после жаркого дня воздухе, хотя сам Трампер не чувствовал себя ни хоть на йоту протрезвевшим, ни удовлетворенным. Рука, упрятанная после рукопожатия в карман брюк, мелко подрагивала.
    Фредди задержался в баре еще на минуту или две, давая Сергиевскому фору - "в пешку", как он сказал сам себе, глядя на свое мокрое лицо в потемневшем от времени зеркале над раковиной в тесном туалете. Вода ожидалась холодной, но текла той мерзкой температуры, которая вместо желанной свежести приносит тошнотворное, как будто выдержанное, слегка протухшее тепло. Русский, однако, преимуществом не воспользовался.
    - Твою мать, Сергиевский, - беззлобно протянул Фредди, остановившись напротив Анатолия. Его шатало, но многолетние упражнения с бутылкой, особенно в последний год, заставили выработаться что-то вроде автопилота, когда даже в изрядном подпитии одна часть разума кое-как контролирует происходящее и отзывается на него в меру адекватно. Иных вариантов просто нет, если всем наплевать, будешь ты ночевать сегодня в канаве возле забегаловки или каким-то чудом доползешь до номера в гостинице, до такси и дома. - Играть в шахматы ты умеешь гораздо лучше, чем пить. Пойдем.
    Фредди подхватил русского за плечо и потянул на себя и вверх. Похоже, сегодня придется тащить из бара двух несчастных чемпионов вместо одного.

    "А что, что тебе нужно?!" - горело в плывущем разуме, но до языка так и не дошло. На языке были оскорбления, разочарование, горечь и ярость, уничижительное "fuck you" и резкое, обиженное "Ни минуты с вами не останусь". Фредди не верил никому здесь, и в первую очередь русскому, не удержавшему его от выпивки. Три года назад, когда они прощались в Бангкоке, у него осталось странное впечатление - словно, будь у них больше времени, они могли бы... подружиться? Той самой странноватой шахматной дружбой, когда партия важнее неловких бесед о быте, редких встреч за чаем или пивом, даже уверенности, что можно обратиться за помощью, если вдруг будет необходимо. Той дружбой, которую Трампер предлагал Сергиевскому вместе со сделкой. В неудачный момент, быть может, и не теми словами, какие могли убедить русского шахматиста, но играть в дипломатические игры Фредди не умел и учиться не собирался. Он рубил как есть - честно, прямо, чрезмерно эмоционально и порой даже жестоко. Если Сергиевскому это не по душе, если не нравится слушать о собственной подлости, если совесть позволяет ему верить, будто после ситуации в Бангкоке позволить американцу выпить какой-то сомнительный коктейль - нормально, что ж... Его право. И право Фредди сказать об этом прямо, поставив, наконец, точку в их неловких взаимоотношениях. Вероятно, три года после возвращения в Союз сделали Сергиевского гораздо более похожим на соотечественников, и приезд Трампера был абсолютно бессмысленным.
    - Pozhaluista, да, - горько и зло усмехнулся он пожилой даме, неспешно выложившей на стойку сначала строгое черное пальто, затем тонкий светлый тренч. - И я свалю ко всем чертям из вашей дрянной страны. Завтра же утром. И плевать я хотел на эти ваши шахматные фестивали, юные таланты и прочую чепуху. Я приехал только ради него! - Женщина посмела отвернуться, то ли не понимая откровений Трампера, то ли не желая влезать в его разборки с целым Союзом, и он грохнул кулаком по стойке с такой силой, что та содрогнулась. - Ради него, слышите?! Не нужны мне ни театры ваши, ни Красная площадь, ни хренов Мавзолей с плесневелым трупом, которому вы поклоняетесь как загин... загипноз... загипнотизированные! А он... блядь...
    Кто схватил Трампера под руки, накинул тренч ему на плечи и выволок на воздух, он так и не понял. Просто вместо испуганно-отстраненных глаз пожилой гардеробщицы перед ним внезапно развернулась Тверская, звук клаксонов и моторов будто прорвался сквозь окутывавшую его дурноту, а ледяной ветер ударил в лицо, заставив Фредди на миг задохнуться. Он переждал, вдохнул полной грудью, сглотнул, прогоняя тяжелый комок то ли слез обиды, то ли просящегося обратно неправильного грузинского вина, и замер, почти дрожа от вечерней московской свежести. Холодно, да. Зато дышать тут явно проще, чем в ресторане, где воздух был густым и вязким, словно наполненным тяжестью конфликта; Фредди едва ли не с упоением вдыхал смесь бензинных паров, пыли и дождевой мороси, не очень понимая, за счет чего держится на ногах - его шатало, мир вокруг плыл и дрожал, кидая ему в лицо и незакрытую тренчем грудь то мелкие капли, то порывы влажного промозглого воздуха.
    - ...ради него, - почти машинально договорил он фразу, начатую в голове и предназначавшуюся пожилой гардеробщице. Ни с кем больше Фредди не собирался откровенничать и делиться, почему приехал в СССР. Уж точно не со сволочью Сергиевским. Принимать предложение было ошибкой, в этом он теперь был убежден.

    +3

    23

    "Твоя жизнь — та еще сука", — припечатал Трампер, и эта фраза кружилась, кружилась, кружилась у Анатолия в голове, пока он сидел едва ли не на земле и пытался собрать себя оттуда, словно мутную жижу тряпкой.
    "Твоя жизнь — та еще сука", — припечатал Трампер, и Сергиевский, на удивление, не ощутил ничего: ни облегчения от проявленного сочувствия, ни сожаления, ни желания возразить. Алкогольная анестезия наконец-то подействовала. Больше никаких безмолвных криков горя, никакого подавленного гнева на Молокова, никакого чувства вины перед законной женой, сыном и американцем, пытаться рассчитаться с которым за подсказку выпивкой действительно было унизительно и мелочно. Умом Анатолий понимал, что допустил неточность, но посовеститься не нашел душевных сил.
    "Твоя жизнь — та еще сука", — припечатал Трампер, и сейчас Сергиевский ненавидел бы ее, если бы не шахматы. Он разошелся с любимой женщиной, он принес в жертву собственную свободу, он навсегда испортил отношения с теми, кто мог бы заполнить его пустое одиночество, однако будет продолжать играть на высочайшем уровне, с лучшими из лучших, с кем угодно из великих шахматных умов... кроме Фредерика Трампера.
    - Разве мы не закончились?.. - спросил Анатолий, вновь промахнувшись с правильным английским словом, и посмотрел на американца чуть удивленно, уверенный, что всего раз моргнул с тех пор, как опустился на ступеньку, а не просидел все это время с закрытыми глазами. Сергиевский поднял голову, качающуюся на подгибающейся шее, и не сразу зафиксировал взгляд на лице Фредерика, а не на пряжке его ремня, которая находилась почти на уровне глаз. - Я умею, я хорошо. Ты можешь идти. Долгие проводы, долгие слезы.
    Трамперу стоило поторопиться, пока Анатолий не сморозил еще какую-нибудь глупость, не увеличил между ними разрыв, не испортил их прощания, которое, наверно, можно было назвать дружеским и теплым, если учитывать их историю. Но тот не ушел, а наоборот, полез помогать Сергиевскому подняться на ноги, как будто назло увеличивая его долг перед собой и не оставляя ни малейшей надежды оплатить счет. Анатолий оттолкнулся от ступенек, буквально чтобы гордо показать, что способен устоять сам, и не дать Фредерику покровительственно смотреть на него сверху вниз. Почти сразу он понял, что заваливается вперед, практически утыкаясь кадыком американцу в нос. Сергиевский неуклюже взмахнул руками в поисках опоры и не нашел ничего другого, кроме плеч Трампера, на которые ему пришлось перенести существенную часть своего веса. Иначе стоять он просто не мог, и от этого осознания у него засосало под ложечкой.
    - Ладно.
    Черт знает, почему он перестал гнать Фредерика прочь. Вероятно, чувства стыда и уязвленного самолюбия тоже притупились, не мешая остаткам разума рассудить, что главное добраться до гостиничного номера любой ценой, а завтра утром товарищ Молоков поднимет Анатолия с кровати, даже будь тот мертвым. Трампер, который этим вечером уже один раз не дал Сергиевскому остаться без денег и трусов, выглядел как тот, кому можно довериться. Вдобавок им наверняка было по пути - вряд ли Фредерик выбил для своей деловой поездки отель слишком далеко от океана, а значит, проводить случайного собутыльника для него не составит труда. В противном случае он бы не предложил, верно?
    Анатолий шел своими ногами, хоть время от времени и ощущал, как тело американца отклоняется и сгибается под его тяжестью. Кажется, один раз  его вырвало Трамперу на ботинки, а на выходе с туристической улицы им пришлось сделать передышку и прислониться к каменной стене в одной из подворотен, где вверху между стенами близко стоящих зданий проглядывало потемневшее небо. Сергиевскому почему-то запомнилось, как он запрокинул голову, устремил взгляд ввысь и глубокомысленно изрек на ломаном английском:
    - Знаешь, почему в Таиланде ты можешь видеть только самые яркие звезды, но не галактики и туманности? Высокая влажность воздуха создает дымку, за которой ничего не ви...
    После этого странного и наверняка непрошенного экскурса в астрономию в его памяти разверзся кромешно темный провал. Анатолий на миг пришел в себя, только когда его голова ударилась о подушку, после чего с чистой совестью окончательно провалился в беспамятство на кровати в комнате, которую ошибочно посчитал своей.

    Эта странная сцена напоминала бы лондонский паб за несколько минут до закрытия, где один из пьяных в стельку поздних посетителей изливает душу утомившемуся бармену. Но узкая столешница отделяла Фредерика Трампера от женщины уважаемого возраста, за чьей спиной висело несколько серых, черных и коричневых курток, а не стояли рядами янтарные бутылки со скотчем. К подобным пьяным душераздирающим монологам она вряд ли привыкла ввиду скудной советской барной жизни, уровня заведения, которому девяносто процентов населения предпочтут столовую, и собственной невзрачности, позволяющей успешно сливаться с унылым фоном. Максимум - на шумной свадьбе начнет бузить пара подвыпивших друзей жениха. Поэтому дама стушевалась и начала отворачиваться, особенно не пытаясь вникнуть в непонятную ей иностранную речь.
    Анатолий мало что понимал тоже. Он едва не пропустил горячие признания Трампера мимо ушей, а когда они все же зацепили его внимание, в первую секунду не принял их на свой счет - настолько невероятным казалось это истеричное "только ради", звучавшее чересчур громко, помпезно, со слишком большой претензией на... что? Сергиевский признавал как факт, что в жизни Фредерика Трампера он являлся важной, судьбоносной фигурой, однако вряд ли такой, ради которой захотелось бы пересечь океан. Что, черт возьми, Фредерик имеет в виду? Что за оригинальный пьяный бред? Зачем Анатолий ему понадобился, когда весь, абсолютно весь мир за пределами Советского Союза о нем забыл?
    "Ударит?" В поток недоуменных вопросов невпопад вклинился новый, когда американец угрожающе стукнул по столу. Анатолий  предупредительно придержал Трампера за плечо, не будучи уверен на сто процентов, способен ли тот причинить физическую боль женщине, не исключая, что за год отношений Флоренс могла что-то недоговаривать на сей счет, и не желая сопровождать Фредерика в отделение милиции вместо гостиницы. Позиция за спиной американца оказалась удобной, чтобы просунуть его левую кисть и предплечье в рукав и набросить тренч хотя бы на одно плечо. Только когда Сергиевский взял плащовую ткань в руки, он ощутил, насколько на самом деле это неподходящая одежда для московского октября. Но ничего не поделаешь, в тот октябрь пора было выходить.
    - Извините, - сухо улыбнулся он гардеробщице, зажав уголки губ. - Пойдем подышим, там станет легче.
    Легче не становилось, по крайней мере, Анатолию. Трампера шатало из стороны в сторону, отчего адекватно распределить на себе его вес не представлялось возможным, ремень от сумки с фотоаппаратом сплетался с шарфом на шее в тугой жгут, а портфель, в ручку которого Сергиевский опрометчиво просунул запястье, давил как наручники. Анатолий огляделся и поймал взглядом несколько проезжавших машин. Не заметив среди них такси, он помог Фредерику пересечь тротуар, прислониться к фонарному столбу и обнять шершавый бетон рукой.
    - Ты там про меня орал? - поинтересовался Сергиевский негромко, уверенный, что их компания, пусть и наблюдает из двери или окон, отсюда его не слышит. По тону Анатолия не было похоже, что за этим последуют извинения. Его раздражали несправедливые обвинения, глупый розыгрыш, выкрикнутое Трампером заявление и даже собственное желание выглядеть в глазах американца лучше, чем тот думает о нем, реабилитироваться прямо сейчас, не дожидаясь, пока он протрезвеет. "С какой стати ты приехал ради меня? Что за чушь ты мелешь? Я тебя об этом не просил! А значит, нечего на это пенять".
    Из-за дальнего поворота показалось такси, но при приближении на пассажирском сидении стало видно человека. "Это надолго", - подумал Сергиевский и накинул Фредерику тренч на другое плечо.
    - Я не получаю удовольствия от твоего унижения. - "Кроме как на шахматной доске". - Я не видел, что и как оказалось у тебя в бокале. Вероятнее всего, в этот момент я курил, - обстоятельно объяснял он, полностью отдавая себе отчет, что крайняя степень опьянения вряд ли позволит Трамперу взвесить аргументы. - Я не мог предвидеть, что кому-то придет в голову сыграть с тобой эту шутку. И поверь, не рад этому.

    +2

    24

    - Тебе говорили, что твой английский ужасен? - Фредди хмыкнул, а потом вполголоса матюгнулся, чудом успев отвести голову, чтобы кадык Сергиевского не свернул ему нос. Такого в богатой истории стычек с желающими набить ему лицо до сего момента не встречалось. Возможно, отчасти потому, что мало кому Фредди смотрел не в глаза, а в подбородок, стоя четко напротив. - Блядь... Стой прямо, Сергиевский. Я понимаю, что у тебя было мало поводов пить за последний год и ты наверняка разучился это делать, но в Союзе-то... Ни за что не поверю, что у тебя не было причин выпивать. Иначе б не сбежал.
    Ответов, впрочем, Фредди не ожидал, и бухтел больше для себя, чем всерьез, чувствуя себя каким-то супергероем. Alcoman, не меньше, спасающий крепко выпивших на улицах Бангкока, ну или любого другого крупного города, от участи ночевать под открытым небом и быть обобранными до нитки местным ухватистым населением. Поборовшись с собой на предмет того, стоит ли выяснять у шатающегося тела, где его отель, Фредди принял решение, что не стоит. Там может оказаться Флоренс, даже несмотря на заверения Сергиевского, что они поссорились. А вот Флоренс-то он видеть сегодня хотел в последнюю очередь. Фредди, в конце концов, пытался сделать сравнительно доброе дело, а не пожертвовать собой и своим шатким внутренним равновесием во имя чужих взаимоотношений с женщиной, которую он всего несколько дней назад просил вернуться.
    Анатолий, впрочем, про Флоренс и не вспоминал, а углубился в какие-то занятные космические факты, предварительно наблевав на ботинки Фредди Трампера.
    - Блядь!!! Русский, держи свой внутренний мир при себе! Что?.. Почему?.. Эй! - Больше ничего вменяемого от Сергиевского добиться не удалось. Он шатался, бурчал что-то про звезды и умудрился как-то заинтересовать Фредди, но на прямые вопросы не отвечал и едва начатую лекцию не продолжил. - Вот сейчас брошу тебя на обочине, будешь знать. А Молокову завтра расскажу, что ты меня звездами соблазнял, коммунист проклятый, - пыхтел Фредди, транспортируя слабо трепыхавшееся Сергиевское тело в свой отель.
    Оказавшись в номере, он позволил русскому упасть на широкую двуспальную кровать и лишь тогда перевел дух, припечатав отключившегося чемпиона еще парочкой непечатных американских выражений. Тот никак не реагировал, мгновенно провалившись в глубокий сон. Фредди, ведомый скорее брезгливостью, чем желанием подарить русскому хоть немного комфорта, стянул с того ботинки, носки и брюки, а также рубашку - при этом Сергиевский перевалился на другой бок и устроился на подушке, будто посчитав и комнату, и постель своей.
    - Да пошел ты, - беззлобно отреагировал Фредди. Потом быстро сгонял в душ, чувствуя, что не уснет с грузом жаркого бангкокского дня на коже, и уронил себя на другую сторону кровати, оставшись в полном неглиже.

    Будильник прозвонил около девяти. Фредди показалось, что он и вовсе не спал, но сквозь задернутые портьеры пробивался солнечный свет. Несколько часов кромешной тьмы, нежно-розовую дымку рассвета и быстро надвигавшееся горячее утро он явно пропустил. Сладко и привычно потянувшись, Фредди нечаянно ткнулся рукой в неподвижное тело рядом, и память услужливо продемонстрировала некоторые фрагменты вчерашнего вечера. Сергиевский, черт бы его побрал... Черт в лице Молокова, похоже, и приберет.
    - Анатолий. Эй. - Никакой реакции. - Просыпайся, мать твою! Товарищ Сталин хочет тебя видеть! - Он протянул руку и потряс Сергиевского за плечо.

    Холодный шершавый камень под ладонью, твердый и незыблемый. Фредди поднял лицо вверх, поначалу спутав яркий в расплывающемся мареве круглый фонарь с солнцем. Дождь все моросил, и ледяные мелкие капли попадали в глаза, путались в волосах, смачивали пересохшие губы. Слизнув их кончиком языка, Фредди звучно и бессильно вздохнул, не рискуя отпускать столб - тот давал определенную надежность, что заграничный гость не будет валяться в грязной луже в самом центре Москвы... хотя бы какое-то время. Хотя бы до тех пор, пока не придется отцепиться от устремленной вверх трубы и снова искать опору в зыбком чужом мире.
    "Хочу домой", - была его единственная четкая, ясно оформленная мысль. И потому когда до слуха Фредди донесся вопрос Сергиевского, он чисто из чувства противоречия, не желая втягивать себя в пояснения и вообще в какие-либо разговоры, отмахнулся резко, насмешливо, возмущенно, даже зло:
    - Конечно, нет, что за бред! - Помолчал ровно пять секунд, слизнул с губ еще несколько капель и добавил тем же тоном, не в силах держать в себе пьяные откровения: - Конечно, да! - Какой смысл скрывать, если Сергиевский все слышал и понял? Какой смысл вообще во всем, что он делает?
    Влажная подрагивающая световая корона уличного фонаря рассеивала вечерние сумерки, но совершенно не грела. Промозглый ветер теребил волосы Фредди, забирался под распахнутый тонкий тренч, даже от шершавого столба шел холод. Московский октябрь терпеливо поджидал снаружи, пока Трампер грелся в ярко освещенном зале ресторана, и теперь снова щедро обнимал его ледяным ветром, дождевыми каплями и промозглостью осенних русских улиц.
    - F-fuck, - почти неслышно с губ, рука тянется стиснуть у ворота тренч. Бесполезно, холод беспощаден, и вот уже зубы начинают бить мелкую дробь. А надо еще слушать, вникать, потому что Сергиевский говорит нечто важное, такое, во что Фредди обязательно должен вслушаться и понять. - Ладно. Ладно. - Слишком холодно, чтобы всерьез проникнуться торжественной откровенностью момента, ощутить неожиданное и вместе с тем желанное облегчение. Слишком пьяно. - Они себя унизили, не меня. Плевать я хотел на них. Пошли они все... - Фредди все посылал московскую компанию, а она продолжала сидеть в тепле и уюте под крышей ресторана, наверняка даже ела что-то горячее и вкусное, в отличие от него самого. Какая ирония. - Сегодня же уеду домой, наигрался по горло в русские игры. Сергиевский, когда у вас тут ближайший рейс до Лос-Анджелеса? F-fuck...
    Пальцы, удерживавшие края тренча под горлом, мелко тряслись, немея от холода, капли дождя скапливались на волосах и затем стекали ледяными струйками за шиворот. Фредди и самого снова начало подтрясывать - а ведь он только-только согрелся. Скорее бы в гостиницу уже, а еще лучше в самолет, укутаться в плед, выпить чего-нибудь горячего и проспать до самого Дублина, или где там будет пересадка до Америки.
    - Слушай, Сергиевский, найди мне машину, а. Я подожду пока в тепле. - Он отцепился от столба, рассчитывая укрыться от московской осени в вестибюле ресторана или какого-нибудь магазина, чья дверь тоже выходила на эту широкую столичную улицу, но запнулся ногой об ногу, упал носом Анатолию в грудь, да так там и остался, вцепившись заледеневшими пальцами в добротный советский пиджак. - Ты как фонарный столб, Сергиевский, - поделился Фредди, откровенно греясь, будто внаглую воруя у русского тепло. - Высокий и твердый как столб. Только теплый. - Язык его тоже заплетался, как и ноги.

    +1


    Вы здесь » Musicalspace » Фандомные игры » Снова на старте


    Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно