Екатерина была уверена, что уговорить Петра взять ее с собой в поход, будет делом невыполнимым. Но все удается. Преображенское пахнет травами и легкостью, а душа ломается под чувством боли от утраты ребенка. Казалось бы, привязаться не должна была успеть, а все равно на душе неспокойно. Хоть окрестили, и на том спасибо, хотя сама Екатерина пока что не крещенная в православии, но какое это имеет значение для матери?
Она рисковала задохнуться в коридорах, рисковала умереть от тоски, когда не хочется вставать по утрам, не хочется дышать, не хочется жить. Ужасное чувство, способствующее отравлению души, и так хочется заново начать хоть что-то ощущать. Екатерина не искала способов кроме одного, отправиться вместе с Петром туда, где будет занята хоть чем-то. Потому, что сейчас не радовали ни уроки русского, ни попытки понять душу той страны, которая теперь будет домом ей. Потому, что изменить что-то в своем будущем Екатерина уже не могла. И не хотела.

Странное ведь чувство, быть поначалу трофеем, трофеем же попасть и к Петру, но царь сделал с ней что-то своей искренностью, тем нежным чувством, которым обволакивал ее, обещал защиту и любовь. Конечно, глупо считать, что государь такой огромной страны будет принадлежать только ей, вопреки мнению многих, литовская прачка была не так уж глупа, прекрасно понимая положение Петра, осознавая свое собственное положение. Но женщина, порой, может быть в чем-то не очень умной, зато женская мудрость играла свою роль, и в этом случае тоже: Екатерина хотела просто любить Петра, получая взамен те же нежные чувства, которыми тот желал поделиться.

Нарва виднелась из лагеря по ту сторону реки, сливаясь с синевой неба. Так ли выглядел из русского лагеря Мариенбург, можно было только гадать, но не особо было когда: Екатерина руки вытирает, спину разгибая. Раненых не много, но им нужна женская рука, ласковое слово, теплое прикосновение, на которые девушка не скупилась никогда. И сейчас поддергивая юбку, она снимает с себя фартук, оставляя его у госпитальной палатки, снимает и платок, позволяя волосам рассыпаться по плечам. Солдаты ей кивают, улыбаются, в отличие от паркетных шаркунов они смотрят на некогда Марту Скавронскую довольно благосклонно, а почему бы и нет, коль она сама от них не отворачивается. Жена солдата не боится солдат, зная, как говорить с ними, как себя вести. Искренность любую крепость возьмет, хотя о Нарве, похоже, речь не идет. Так просто она не сдастся.

Екатерину в палатку к царю пропускают, Петр склоненный над картами стоит. Она подходит тихо, обвивая его руками со спины:
- Петер, тебе отдыхать нужно, ты же помнишь об этом?
Акцент легко струится между слов, русский, порой, труден, и Катя путается в окончаниях, в согласовании, но когда не торопится, когда волнение не перекрывает разум, все выходит практически.
- Я издалека графа видела, куда-то побежал очень резво, вы что-то задумали?

Катя к Меншикову странно относилась, с одной стороны, он ее отобрал у графа Шереметева, который силой ее принудил к сожительству, сам же относился довольно нежно к немке. Но то ли решил с другом поделиться, то ли выбора не было, Катя так и не знала, хотя понимала, что Александр Данилович был одним из немногих искренних ее союзников, к которым могла бы обратиться за помощью.
И все равно Екатерина носик морщит, предвкушая, что царю и его лучший друг что-то задумали, от чего станет не то дурно, не то смешно, а все равно поделать ничего не сможет, только принять решение Петра, поддержать его, подставив колени под буйну головушку, когда устанет что-то думать.

Отредактировано Ekaterina I (2024-01-28 13:04:16)