Солнце уже клонилось к горизонту. Алексей пришпорил коня, надеясь добраться до Москвы засветло - вот же она, рукой подать, через поле и через лес, вверх да вниз по холму. И все же припозднился он, нужно было выезжать несколько дней назад. Тянул время, купался в материнской любви и нежности, выслушивал все это ласковое, чего так не хватало в детстве... и не мог отказаться. Просто не мог.
Алексей хорошо помнил свои восемь лет и разлуку с матерью. Помнил, как отец бросал страшные слова - измена, заговор... не до конца понимал их, но помнил. Голос Петра громом разносился по дворцу; захочешь спрятаться, не услышать, и то не выйдет. А потом Евдокия пропала, как в воду канула. Алексей искал ее, звал, плакал до хрипоты, несмотря на утешения нянек и недовольство отца. При нем расстраиваться было нельзя, приходилось прятать тоску глубоко внутри и быть "мужчиной". В восемь-то лет. Может, у кого и получалось, но Алексей чувствовал себя ребенком, несчастным ребенком, у которого отняли мать, и который боится своего шумного властного отца. Царевич, наследник, сын - столько громких слов, а итог? Отцу едва ли было до него дело всерьез. Тот всегда был занят своими чрезвычайно важными государственными делами, и даже просто поговорить с ним, поведать детские горести, посетовать на неудачу или порадоваться успеху, у Алеши не получалось. Юный царевич заикался, и заикался тем больше, чем сильней волновался, а волноваться приходилось даже просто от мысли, что вот, отец здесь и вроде бы готов слушать, но через несколько минут опять исчезнет, и надо успеть, просто необходимо успеть... и от этого он тушевался, нервничал, не мог сказать буквально ни слова. Кажется, это раздражало отца.
Заика, слабак, неудачник. Алексей не слышал этих слов, может, додумывал где-то, ловя обрывки разговоров на улице и в покоях. Но, будучи неглупым юношей, прекрасно понимал, сколь велика разница между самим Петром, царем Российского государства, и царевичем Алексеем. Как мог он такой, нерешительный и сомневающийся, болезненный и с трудом выговаривающий слова, получиться от семени Петра?
"Я справлюсь", - говорил себе Алеша, когда отец поручил ему постройку укреплений в Москве. "Я сумею", - искренне думал он, требуя идеальной подготовки рекрутов, пытаясь требовать, по крайней мере. Отца все слушались беспрекословно, его мощный голос звучал устрашающе, и люди мгновенно склоняли головы, только чтобы избежать суровой кары. И что мог противопоставить этому Алексей? Ему обещали повиноваться, клятвенно заверяли, что успеют, но в указанный срок работы все еще продолжались, ответственные лица отсутствовали, и царевич при всем желании не мог найти концов, а кто вообще должен ему отвечать за невыполненные работы. Наказывать? Как отец, плетьми, острогой, монастырем? Ему следовало найти в себе силы, твердость и мощь петрову, чтобы призвать нерадивых исполнителей к ответу. Возможно, однажды он тоже сможет, особенно если справится с заиканием, вечно нападавшим невовремя, и чем сильнее он пытался совладать со своей несовершенной природой, тем хуже выходило.
"Я успею", - думал Алексей, въезжая в белокаменные ворота. Но суматоха, встретившая его буквально у входа, заставила холодные мурашки бежать по спине. "Государь? Здесь? Господи, спаси и сохрани..."
Он явился под очи отца, не успев даже переодеться с дороги. Сразу с коня, да под строгие очи. Петру, разумеется, донесли, где он был и с кем. С предательницей Евдокией, по воле жестокой судьбы приходящейся Алеше матерью. С единственным человеком, который всерьез его любит и принимает участие в его непростой судьбе - так, как может.
- Р-р-рад вас в-в-видеть, о-отец, - с трудом выдавил из себя Алексей, проходя в покои, где его ждал царь Российский. - Ж-жаль, п-пи-письмо не п-при-ислали, я б-бы встре-е-етил вас как п-по-подоб-ба-ет.