Тогда всё было по-другому. Они были другими. Еще наивными, еще не понимающими, как стоит беречь чувство, рожденное изнутри желанием, а каким — так у каждого свои. Не сравнивать — самое сложное, когда саднящие раны, скрытые платьем, открываются и кровоточат образами, смазанными настоящим. Словно марево какое, Арамис касается Анны, и сквозь его прикосновения ощущается позабытое, принадлежащее аббату, умершему, но... Никаких «но» ведь. Он в самом деле умер. А возродился совсем другим.
    Мы рады всем, кто неравнодушен к жанру мюзикла. Если в вашем любимом фандоме иногда поют вместо того, чтобы говорить, вам сюда. ♥
    мюзиклы — это космос
    Мультифандомный форум, 18+

    Musicalspace

    Информация о пользователе

    Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


    Вы здесь » Musicalspace » Фандомные игры » Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей


    Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей

    Сообщений 1 страница 5 из 5

    1

    Фандом: Петр Великий
    Сюжет: основной

    ЛУЧШЕ СДЕЛАТЬ ПОУДАЧНЕЙ, ЧЕМ ЗАТЕЯТЬ ПОБЫСТРЕЙ
    https://um.mos.ru/upload/um_epoch/1.5.gif

    Участники:
    Alexey Romanov, Peter I, Alexander Menshikov

    Время и место:
    Москва, июнь 1709 г.


    «В момент продвижения шведов в глубь континента Пётр поручает сыну следить за подготовкой рекрутов и строительством укреплений в Москве, однако результатом работы сына остаётся недоволен — особенно царя разозлило, что во время работ царевич ездил в Суздальский монастырь, где находилась в ссылке его мать.» (Википедия)

    Предупреждение:
    Мы, конечно, любим историю, и стараемся особо её не нарушать, но мы всего лишь форумная ролевая, причем по мюзиклам, так что)))

    Отредактировано Peter I (2024-01-28 18:55:37)

    +2

    2

    Солнце уже клонилось к горизонту. Алексей пришпорил коня, надеясь добраться до Москвы засветло - вот же она, рукой подать, через поле и через лес, вверх да вниз по холму. И все же припозднился он, нужно было выезжать несколько дней назад. Тянул время, купался в материнской любви и нежности, выслушивал все это ласковое, чего так не хватало в детстве... и не мог отказаться. Просто не мог.
    Алексей хорошо помнил свои восемь лет и разлуку с матерью. Помнил, как отец бросал страшные слова - измена, заговор... не до конца понимал их, но помнил. Голос Петра громом разносился по дворцу; захочешь спрятаться, не услышать, и то не выйдет. А потом Евдокия пропала, как в воду канула. Алексей искал ее, звал, плакал до хрипоты, несмотря на утешения нянек и недовольство отца. При нем расстраиваться было нельзя, приходилось прятать тоску глубоко внутри и быть "мужчиной". В восемь-то лет. Может, у кого и получалось, но Алексей чувствовал себя ребенком, несчастным ребенком, у которого отняли мать, и который боится своего шумного властного отца. Царевич, наследник, сын - столько громких слов, а итог? Отцу едва ли было до него дело всерьез. Тот всегда был занят своими чрезвычайно важными государственными делами, и даже просто поговорить с ним, поведать детские горести, посетовать на неудачу или порадоваться успеху, у Алеши не получалось. Юный царевич заикался, и заикался тем больше, чем сильней волновался, а волноваться приходилось даже просто от мысли, что вот, отец здесь и вроде бы готов слушать, но через несколько минут опять исчезнет, и надо успеть, просто необходимо успеть... и от этого он тушевался, нервничал, не мог сказать буквально ни слова. Кажется, это раздражало отца.
    Заика, слабак, неудачник. Алексей не слышал этих слов, может, додумывал где-то, ловя обрывки разговоров на улице и в покоях. Но, будучи неглупым юношей, прекрасно понимал, сколь велика разница между самим Петром, царем Российского государства, и царевичем Алексеем. Как мог он такой, нерешительный и сомневающийся, болезненный и с трудом выговаривающий слова, получиться от семени Петра?
    "Я справлюсь", - говорил себе Алеша, когда отец поручил ему постройку укреплений в Москве. "Я сумею", - искренне думал он, требуя идеальной подготовки рекрутов, пытаясь требовать, по крайней мере. Отца все слушались беспрекословно, его мощный голос звучал устрашающе, и люди мгновенно склоняли головы, только чтобы избежать суровой кары. И что мог противопоставить этому Алексей? Ему обещали повиноваться, клятвенно заверяли, что успеют, но в указанный срок работы все еще продолжались, ответственные лица отсутствовали, и царевич при всем желании не мог найти концов, а кто вообще должен ему отвечать за невыполненные работы. Наказывать? Как отец, плетьми, острогой, монастырем? Ему следовало найти в себе силы, твердость и мощь петрову, чтобы призвать нерадивых исполнителей к ответу. Возможно, однажды он тоже сможет, особенно если справится с заиканием, вечно нападавшим невовремя, и чем сильнее он пытался совладать со своей несовершенной природой, тем хуже выходило.
    "Я успею", - думал Алексей, въезжая в белокаменные ворота. Но суматоха, встретившая его буквально у входа, заставила холодные мурашки бежать по спине. "Государь? Здесь? Господи, спаси и сохрани..."
    Он явился под очи отца, не успев даже переодеться с дороги. Сразу с коня, да под строгие очи. Петру, разумеется, донесли, где он был и с кем. С предательницей Евдокией, по воле жестокой судьбы приходящейся Алеше матерью. С единственным человеком, который всерьез его любит и принимает участие в его непростой судьбе - так, как может.
    - Р-р-рад вас в-в-видеть, о-отец, - с трудом выдавил из себя Алексей, проходя в покои, где его ждал царь Российский. - Ж-жаль, п-пи-письмо не п-при-ислали, я б-бы встре-е-етил вас как п-по-подоб-ба-ет.

    +2

    3

    Петр не любил ездить верхом. Высокий рост создавал неудобства. При необходимости ездил, конечно, и очень даже неплохо, но имея возможность не садиться в седло, пользовался оной непременно.
    Ничем не примечательная карета, напрочь лишенная каких-либо знаков, намекающих на то, кто едет внутри, меся колесами грязь размытой летним дождем дороги, покачиваясь на ухабах да ямах, вкатилась в город, застучав колесами по каменной мостовой. Пролетела по улицам и вновь выехала за город, направляясь в Лефортово. Несколько всадников, сопровождающих карету – вот и вся свита. Не присматриваясь, да не зная к чему присматриваться, никогда и не догадаешься, кто пожаловал в столицу.
    И снова грязь, снова раскисшая от пролившейся с неба воды колея. Самого бывалого моряка укачает окаянная тряска. Еще и духота эта проклятая. На редкость жаркий июнь выдался в этом году.
    - Ты бы лучше дорогу замостил, чем великолепие внутри наводить, - поморщившись, бросил Петр в сторону поспешившего открыть перед ним дверцу кареты Меншикову, всю дорогу ехавшему рядом верхом.
    - Черт, - отдернул руку, за которую, сама услужливость, ухватил его Алексашка, помогая выбраться из кареты, и расправив плечи нервно дернув шеей, - Укачало.
    Порыв легкого ветерка принес такую желанную сейчас свежесть и прохладу. Другое дело. Тут же захотелось вздохнуть полной грудью, втягивая воздух и унимая проклятую тошноту. Сейчас бы в речку окунуться, да с головой. Но некогда. Как всегда некогда.
    - Пошли в Москву за Алешкой. Да чертежи вели привезти, - еще и плечи затекли. Петр снова потянул ноющую шею.
    - Квасу вели подать, - бросил уже на ходу, размашистым шагом направляясь к крыльцу недавно перестроенного дворца, когда-то принадлежавшего верному другу Францу, теперь же переданного Александру Меншикову в полное владение.

    Не прошло и часа, как взмыленный гонец привез из Москвы чертежи возводимых укреплений, и сообщил, что царевича на Москве нет, и что тамошние знающие люди сообщили, что несколькими днями ранее уехал царевич в Суздаль, да пока не возвращался.
    К матери умчался, щенок! Доходили до Петра слухи, что сын в Москве не столько дело делает, сколько монахов слушает, вино с ними распивая, за к мамке под крылышко в монастырь то и дело наведывается. Не соврали.
    Забрав у посыльного привезенные чертежи, головастый, догадался прихватить их Москвы, пусть царевича с собой и не привез, Петр отпустил запылившегося в дороге парнишку, дело своё сделал, и разложил на столе бумаги, склонившись над начерченными на тих планами, записанными списками, зарисованными эскизами.
    - Алексаш, глянь, - взяв один из листков Петр швырнул его на противоположный край стола, где над документами пристроился Меншиков, - Мимо проезжали. Там еще конь не валялся. А по срокам уже все готово должно быть.
    И тут не соврали, да где там, своими же глазами видел стройку, проезжая мимо.
    На кого положиться, когда даже родной сын от работы хвостом вертит. Сучонок, мамкин прихвостень.
    Ладно, пусть сам расскажет, почему работа не сделана. Может найдется какое оправдание.
    Голос Алексея раздался за спиной как раз в тот самый момент, когда Петр мысленно ругал сына за нерасторопность.
    Примчался таки, и похоже прямиком из Москвы. С порога наверняка доложили, что отец приехал, и уже спрашивал.
    - Некогда пышные встречи устраивать, Алеша. Ты мне лучше скажи, почему я, подъезжая к Москве укреплений готовых не наблюдал. Бревна да ямы одни! – Петр, держа в руке очередной чертеж, выпрямился, разворачиваясь к словно бы сразу съежившемуся под суровым взглядом отца Алексею.
    - Вино пьешь. С монахами дружбу водишь. А дело не сделано! – бумага отброшена на стол к остальным, - Отвечай!
    Щеку дергает судорога. Проклятый тик.

    Отредактировано Peter I (2024-01-28 19:39:41)

    +3

    4

    – Дороги каждый год мостим, Mein Herz, а толку-то? По зиме высыплет, весной размоет – и снова лужи да колдобины. Иначе к этому делу как-то подходить надобно, инженер вот к нам англицкий едет, буду его донимать, ежели дорожное дело знает, – беззаботно отозвался Меншиков, по тону чуя: Петр на самом деле не зол, просто поддевает привычно. В конце концов, деньги на перестройку дворца царь ему выделил сам, считай, приказ отдал. А пенять на дороги – святое: после кареты-то. Данилыч бы вот ни в жизнь в эту колымагу тряскую не сел, даже ради чести рядом с царем проехаться. Но дороги да мосты по всей стране были бедой, токмо вот править ее надо было так, чтобы одним махом, а каждый год камешки в мостовой перекладывать – деньги на ветер. А деньга счет любит, как любил его батюшка говаривать.
    Распахнув дверцу кареты, он помог Петру выбраться, глянув тревожно: тот отмахивался, а на ходу был не тверд, да и руку-то оттолкнул, но прежде цапнул, что синяк останется, видать, и правда доконала дорога. Гонца он выслал, покои царские уж готовы, да только хорошо знал князь царский норов, пока сына не дождется, отдыхать не станет.
    Он махнул, мигнул, недовольно нахмурился – и вот уже во все стороны прыснули люди. Еще на последней стоянке указания розданы были: знал ведь, за чем в Москву ехали, понимал, чего первым делом Петр потребует. А приказы царские предвосхищать надобно, иначе завсегда услышишь, что припозднился.
    – Не изволь беспокоится, уже всюду послано. И за царевичем, и за планами, да еще инспекцию провести велел, через пару часов люди притекут – все как на духу выложат. Вот, откушай пока водицы студеной, – из дому выбежал наскоро оправивший одежонку служитель с серебряным подносом в руках. – Квасу да закусить, чем бог послал, подадут сейчас.
    Встречать прибывших вышел дворецкий, почтительно растворивший двери перед Меншиковым и его сиятельным гостем. Князь следовал за Петром, тщательно скрывая нетерпение: что там, внутри, за красоту навели, он и сам пока не видал. Объясняли ему, картинки рисовали, но что по картинкам поймешь-то, смотреть надобно. А не досуг ему доглядывать. Пока война идет – так только на людей верных надежа, ему шведа бить идти. Не до Москвы сейчас, город новый, Питербурх, он как младенчика золотушного выхаживал, нечего шведам его труд поганить.
    Что уж там, не любил Меншиков Петербурга поначалу, да к трудам своим сердцем прикипел. Сил вложенных всегда жалко.
    Да только раз уж судьба привела в Москве побывать, любопытно было князю увидеть, что же итальянец велеречивый выстроил. Улыбался-то сладко, да говорил, точно речка бежит, «жур-жур-жур» свое, а что на деле вышло – вот сейчас бы и проверить. Ничего, потом прикажет по всем комнатам да службам себя провести, сейчас освежиться надобно наскоро да за дело.

    Стоило им перейти в просторный кабинет с тяжелым дубовым столом, пока еще полностью пустым, как примчался посыльный с документами да вестями, что царевича на Москве нет. Петр нахмурился, так что сразу ясно стало: быть грозе. Меншиков торопливо склонился над бумагами, надеясь, что хоть там будет что, способное бурю отвести.
    Что уж, планы, конечно, толковые. Да то и понятно, Корчмин – инженер опытный, абы кого восстанавливать укрепления китайгородские, конечно, б не поставили. Царевич тут руку не приложил, какой уж из него инженеришка-то? Давно разговоры ходили, чтобы его учиться послать, да токмо пока жил парень недорослем, сказывают, кутил напропалую. Не то, чтобы это само по себе плохо было: Данилыч искренне верил, что ничто так не способствует превращению изнеженного птенца в крепкого духом мужчину, как кутежи и война. Плохо то, что кроме кутежей, пока похвастать царевичу было нечем. Меншиков по бумагам его главным наставником проходил, хоть и было то курам на смех: он то в походах, то в Петербурге, ученик – в Москве, да и каким бы наукам его мог обучить светлейший?
    Да ежели царь приказ дал, куда ж денешься? Все сведения о том, какие науки изволил (точнее, не изволил) изучать юный царевич, Меншиков приказал собирать, и хоть повлиять не мог, а быть в курсе считал необходимым. Судя по донесениям, ситуация была весьма плачевна. Что на деле – сейчас и поглядят.

    Царевич словно подгадал, чуть не с разбегу в кабинет влетел. Отыскали-таки, значит. С отцом почтителен, царедворца его и заметить не соизволил. Меншиков аж зубами скрипнул. «Что, сердчишко-то в пятки ускакало? Ну-ну, поглядим, что отцу врать станешь, прихвостень поповский». А только ни слова ни сказал, да в лице не изменился ничуть.
    Царь-государь вопросов задавать не стал, с порога разнос устроил. Да еще и соратника своего в спор втянуть попытался, бумагу с фортецией через стол кинув. Меншиков знай помалкивал. Известное дело, свои собаки грызутся, чужая не мешай. Так что он старательно изображал предмет интерьера, да про себя думал, чем, в случае чего, Петра отвлечь. А у царя, вон, уже и щека задергалась. Не сумеет если Алексей Петрович ответить, вон придется царя тащить, дело срочное выдумывать. Наследник, какой ни есть, один, об этом всякий час помнить надобно, да не Петру одному, а и тем, кому при наследничке этом жить.

    +3

    5

    Ну разумеется, не один, а с Меншиковым. Алеша не знал, какой из вариантов для него хуже - будь государь здесь лишь собственной персоной или в сопровождении верного компаньона. Да и без разницы, в общем, в любом случае он окажется виноват, а встанет Данилыч на сторону отца или попытается тому возразить, результат будет един. И тот уже написан у Петра на лице, аж щека задергалась. Почему, интересно, так получается, что приказы царя выполняются сей же момент, а едва Алеша потребует своим неверным прерывающимся голосом, как сразу находятся отговорки, что-то ломается, оказывается непригодным для строительства, появляется сотня проблем за раз, с которыми ему приходится считаться? В то время как с ним самим, похоже, никто не считается. И все так вежливо, аккуратно - мол, не извольте гневаться, Лексей Петрович, но поставки опять задерживаются, несчастный случай требует приостановки производства, да еще и гвозди подвезли гнутые, непригодные. Сколь тут ни хмурь брови, сколь ни ругайся, ни требуй, в ответ лишь руками разводят, вздыхают, улыбаются подобострастно, даже заискивающе, хотя Алеше насмешка видится в улыбках и слышится в обманно-вежливых речах.

    Перед Меншиковым он коротко склонил голову в приветствии, перед отцом и того ниже - внутренне сжался, чувствуя разом и вину, и обиду, и раздражение. Легко быть правителем, который рявкнет так, что от нерадивого, неисполнительного работника только мокрое место останется, если ситуация не выправится сию минуту. Тут же и поставки организуются, и последствия непредвиденных проблем ликвидируются, и гвозди сами собой выпрямляются под царским суровым взором, встают стройными рядами, как солдаты на параде. А Алексею-то что делать? Только и остается, что совета искать у любящей матери, у словоохотливых сердобольных монахов, да у настоек горячительных, которые и язык развяжут, и любую напасть сделают несущественной. На время.
    Сейчас бы подобраться, четко отрапортовать: так мол и так, государь, кругом саботаж, лень, прокрастинация непрофессионализм, а совета спросить не у кого. Да разве ж повернется язык? Даже если бы Алексей не заикался, как тут свалить собственную вину на других? Вину за то, что он не Петр, и нет у него ни требовательности отцовской, ни жесткости, ни готовности к скорой расправе над провинившимися.

    - Г-госуд-дарь, г-г-гв... - Да к черту уже эти гвозди, пропади они в болото петербургское!
    Алексей нервничал, злился и чем больше злился - на себя, отца, нерадивых работников, - тем сильнее нервничал, а оттого все больше сбивался, заикался, не мог выговорить простое, даже заранее заготовленное донесение. Отчаявшись выдать стройную тираду, обличающую собственную беспомощность и все трудности на пути к сооружению подведомственных ему укреплений, он в несколько быстрых шагов подошел к столу, выудил из вороха бумаг несколько расписок и докладов - о задержке поставок, о несчастном случае, по итогу которого, вследствие обрушения наполовину возведенного строения, оказались покалечены несколько ценных работников, о гнутых гвоздях, наконец, - и с покорно склоненной головой подал царю. Сейчас, разумеется, он окажется виноват во всем, включая гвозди. Ну и пес с этим, средство от отцовской несправедливости у него было, монахи поделились, и лежало оно в дорожной сумке, заботливо обернутое ветошью, дабы не разбилась стеклянная бутыль.
    Пусть Петр сам прочитает, глянет суровым взглядом, убедится, что Алеша искренне пытался, вот и бумаги все сохранил. Только поможет ли ему это супротив отцовской опалы? Едва ли.

    Отредактировано Alexey Romanov (2024-04-09 23:37:50)

    +2


    Вы здесь » Musicalspace » Фандомные игры » Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей


    Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно