С каждой пролетающей мимо ночью солнце вставало все раньше. Это ощущалось слабо, было почти незаметно, но граф фон Кролок настолько привык к многолетней смене сезонов, что мог бы без усилий сказать, какой сейчас месяц и как долго еще осталось до прихода весны и тепла - того времени, когда снега вокруг замка растают и горные склоны запестрят свежей листвой. Абсолютно бесполезный навык. Лучше бы безошибочно определять человека в замковых окрестностях, чтобы вовремя отловить его и доставить в свои покои, а там уже насладиться трапезой, разделив ее разве что с Гербертом. Люди нынче были в дефиците, хотя из большого мира время от времени долетали отголоски сведений, что города множатся, новые земли обживаются, и уже вот-вот любопытная человеческая длань дотянется и до самых отдаленных и потаенных уголков земли. Например, до неприступных Карпат и запрятанного среди них средневекового замка, где во всеобщем забвении влачил свое проклятое существование граф фон Кролок.
А питаться хотелось. Пожалуй, это единственное, чего ему еще хотелось... или, вернее сказать, что он вынужден был делать, дабы иссушающий жестокий глад не терзал его беспрестанно, окончательно сводя с ума. И, пожалуй, только с Гербертом он был готов поделиться случайной находкой, почти сокровищем, особенно после побега бесстрашных охотников на вампиров, чьей крови не досталось никому из жаждущих. Как этот несчастный человек попал в окрестности замка? Что делал здесь, погоняя исхудавшую лошадь? Кролоку было не интересно. Кобыла пала от клыков кого-то из свиты, оказавшегося поблизости, жалкий небогатый скарб растащен в мгновение ока, а вот сам человек - о! - был препровожден в одну из комнат поблизости от покоев графа. Смысла растягивать трапезу не было, и все же Кролок не торопился, хорошо понимая, что чем скорее грызущий его внутренний хищник получит легкое насыщение, тем скорее проголодается снова и вцепится еще жаднее, еще больнее, требуя крови. Свита, как бы ни была голодна, не посмеет притронуться к тому, кто принадлежит графу. Или... нет?
Злость всколыхнулась, поднялась к горлу, мазнула изнутри по глазам, заставив их сверкнуть, и улеглась послушной змеей, готовой ринуться на неугодного, когда граф фон Кролок увидел обшарпанную, растерявшую всякий презентабельный вид постель с лежащим на ней трупом. Еще теплым, еще хранящим восхитительный запах крови, но едва ли способным поделиться хоть каплей живительной жидкости, потому что белокурая дева, которую Кролок застал врасплох, осушила его полностью. И извозилась в крови как неумелый мясник. Ну что ты будешь делать.
Он ждал несколько долгих секунд, прежде чем вцепился пальцами в волосы на затылке, так похожие на гербертовы, сгреб их в кулак и, не давая себе труда склониться, потянул Магду вверх, почти на высоту своего роста. Потянул медленно, почти спокойно, словно будучи в своем праве и точно зная, что никто не осмелится помочь белокурой служанке, включая ее саму.
- Кровь, - бесстрастно констатировал Кролок, когда впился взглядом в ее обманчиво теплые губы, окрашенные алым. - Это даже забавно. - С его губ сорвался то ли тихий вздох, то ли даже смешок, и только в глазах, вперемешку с иронией, клокотала тихая ярость. Он сейчас легко сломал бы ей шею одним движением, не убив окончательно - о, нет! - а лишь заставив мучиться и обездвижив на какое-то время, достаточное для свершения наказания за жадность и недальновидность. - Вкусно было? В трактире у Шагала тоже воровала?..
Ответы, впрочем, не имели значения. Граф слегка склонился к Магде и кончиком языка провел по ее нижней губе, слизывая остатки крови. Замер, прикрыл глаза, посмаковал остывшую каплю, бережно размазал ее по десне в попытке уловить стремительно ускользавшие нотки вкуса. Голод впился зверем, требуя свою долю, и взять ее было бы просто - стоит только впиться Магде в шею и отобрать у нее сворованное, но... этот акт крайне интимный. И Кролок вовсе не был уверен, что стоит разделять его со служанкой, случайной жертвой ушлого трактирщика.
- Скажи, давно ли ты видела солнце? - наконец, произнес он, вперив лед светлых, почти прозрачных голубых глаз в глаза Магды.

Не воровка, ну-ну. Может, когда-то в прошлом, в праведной человеческой жизни была таковой. Блюла себя и заповеди, не укради, не убий... не возжелай хозяина своего, не прелюбодействуй. Преступишь одну, не получив мгновенной жестокой кары - и со второй уже проще, а третья кажется и вовсе чем-то несущественным. Что есть чревоугодие в сравнении с убийством? А уж когда добираешься до последней заповеди, то и вовсе будто идешь по греховному саду, наслаждаясь хорошей погодой. Мертвый бог не слишком щедро раздает наказания, истлевшие глаза не видят проступков своей паствы, и быть проклятым под его неусыпным, но слепым взором... удобно. И Магде тоже. Ее падение и распущенность явно бросались в глаза, а там уже и один шаг до воровства, даже если оно продиктовано бесконечно терзающим гладом. Кролок, конечно же, это прекрасно понимал - она страдала, как и все остальные, кому невыносимо вкушать редкие капли крови, сущие крохи. Отличие заключалось лишь в том, что она, эта белокурая распутница, была совсем юна и не умела пока смиряться с голодом, терпеть дни, недели, месяцы от глотка до глотка, подвластная еще человеческой нетерпимости, усиленной стократ. И он, пожалуй, был готов дать ей это время - как и всем прочим, кто пополнял его свиту намеренно или случайно. До тех пор, пока она не лишила пищи его самого.
- И все же воровка, - со вздохом заключил он. - Добавь еще одно достоинство к своему обновленному списку. Ты взяла чужое, мастерица. Чужого мужа, чужую жертву, чужую кровь. У тебя еще есть время примириться с этим. - И, помедлив, добавил: - Пусть и совсем немного.
Голод оказался куда сильнее, чем страх, благоразумие или преданность, и жертвы своей жадности теряют шанс на вечную жизнь. Кролоку не нужны ненадежные, не умеющие подчиняться, забывающие все и вся во имя утоления своей низменной страсти. Пусть вселенная меняется, искажается, содрогается в спазме времени, но этот замок, каменная твердыня, стоял и будет стоять лишь на его условиях. Жалкий божок своего крохотного сжимающегося мирка. Так трудно отказаться от власти, к которой привык за несколько столетий.
Кролок вздохнул, прогоняя по легким ненужный воздух. Вздохнул почти с сожалением, с деланым сочувствием к провинившейся белокурой служанке. Столько возни из-за случайного заезжего человека, столько обманутых надежд и разочарований.
- Может, и не хочу, а придется, - наконец, обронил он, опуская Магду вниз, позволяя ей встать на ноги. - Надеюсь, ты успела по нему соскучиться. Пойдем. - Граф двинулся по коридору, так и не отпустив волосы девушки. Его длинные крупно-изящные пальцы цепко и слегка неряшливо держали белокурую спутавшуюся прядь. Он не потрудился даже перехватить ее удобнее, так и вел за волосы, нисколько не заботясь о том, больно ей или нет, готова ли она в принципе следовать за ним, подстраиваясь под рост и шаг, то семеня, то подпрыгивая.
Вперед по коридору, трижды свернув. Сквозь пару дверей. Вверх по винтовой лестнице одной из башен, наконец - на небольшую площадку, откуда открывался великолепный вид на бескрайнее черное, испещренное звездами небо, окрестные заснеженные леса, грубо вытесанные пики гор и горизонт с восточной стороны. При всем желании не получится пропустить восход солнца, если остаться здесь до утра. Кролок подвел Магду к самому краю площадки, где та резко обрывалась вниз, на внутренний двор - ту его часть с кладбищем, где можно переломать все кости, упав, и встретить рассвет на одной из могил, у выщербленного надгробного камня с полустертой, почти не читаемой надписью.
- Тут очень красиво на рассвете. Я помню. Попросил бы тебя рассказать потом... да жаль, не выйдет. - Взгляд Кролока был устремлен вдаль, куда-то за горизонт, к далекому прошлому, когда он еще мог встречать здесь рассветы без опасения рассыпаться в прах, а рука все так же сжимала волосы Магды. Одно движение - и он без труда мог скинуть ее вниз, оборвав и собственные откровения, и ее зыбкие надежды спастись, если только они у нее были.

"Разумеется, только мне".
Кролок одарил Магду быстрым насмешливым взглядом. Она ведь не всерьез, верно? Равноправия в полуразвалившемся замке, затерянном в трансильванских горах, нет и не будет, пока его хозяин жив... Точнее, пока он мыслит и перемещается, пока вправе и в силах выставить на солнце любого, кто воспротивится его воле - в наказание или в назидание остальным. Любому неофиту придется это принять, если он жаждет оставаться в замке, а не искать иного пристанища в мире, не выживать в бескрайних пустых лесах, не пытаться найти себе место среди людей, испокон веков стремящихся оградить себя от дьявольских созданий. Там, за пределами замка, пусто и страшно, там царит вера, разгуливают предрассудки и подозрительность, и кресты на каждом шагу. Там дети ночи вовсе не так сильны и неуязвимы, ведь они подвержены множеству опасностей, слишком непохожи на людей и способны выдать себя любой мелочью... или, по крайней мере, заронить подозрение. А подозрительность во все времена творила не меньше бед, чем чистое знание.
- Мы так редко получаем то, что хотим, и так часто то, чего не желаем, - меланхолично изрек Кролок, не собираясь, впрочем, излишне философствовать. Незачем. Бедной девушке, чья вечность истекает очень скоро, все эти знания уже не помогут, даже если она успеет сделать правильные выводы до того, как рассыплется в прах под солнечными лучами. Что она хотела, о чем просила, что свершилось помимо ее воли - какая теперь разница? Кому есть до этого дело? Она сгинет в небытие как многие тысячи до нее, как тысячи после, не оставив следа под солнцем и во тьме. Страсти ее крохотной проклятой души растворятся в лучах рассвета вместе с ее плотью. Такова судьба, вершимая руками графа фон Кролока.
И гордость тоже.
Он почти улыбнулся, глядя, как Магда сбивает колени о грубые каменные плиты. Ему почти жаль ее, новообращенную, напуганную, не привыкшую вот так, всего лишь пытающуюся выжить... а, впрочем, нет.
- Верно. - Кролок коротко склонил голову, соглашаясь с ее истошной мольбой. Сердце его было глухо и мертво, и ничто в нем не отзывалось несчастной служанке Шагала, которая поплатилась за свою плотскую привлекательность, до поры скрытую под напускным целомудрием. Волчица в овечьей шкуре, блудница с кротостью девственницы. Жаль, не открыть ей уже все прелести ночи, и рассвет безжалостно поставит точку в ее терзаниях и поисках. Кем бы она ни была, кем бы ни хотела стать, у нее уже не выйдет. - Не притронешься. Голод уйдет навсегда и не побеспокоит боле. Я тебе почти завидую.
Край неба постепенно светлел, начинал жечь глаза тех, кому не дано больше видеть солнца, и рассвет был так же неумолим, как граф фон Кролок, с тихим вздохом пропустивший прядь волос Магды сквозь пальцы. Чистое золото, как и волосы его сына... вот их будет жаль. Такого чудесного совпадения цвета он не встречал доселе. Как вышло так, что простой селянке досталось то же богатство, что и родовитому виконту, явившемуся в мир около трех сотен лет назад? Мертвый бог щедр на забавные совпадения - и, может, будь он жив, их случалось бы меньше.
- Да. Ты все сделаешь правильно, падшая дева. Единственно правильная вещь для нас, проклятых созданий, не способных явиться пред очи Господа, это гореть в геенне огненной. Только ради тебя она сойдет на грешную землю из тайных подземелий Ада и поглотит твою плоть без остатка.
Оставаться на площадке становилось некомфортно. Кролок обернулся к двери... и неожиданно с силой дернул ее, отрезав себя и Магду от остального замка - старый засов едва держался на креплениях и от резкого движения те обрушились; засов, сделанный из почти окаменевшей за столетия крепкой древесины, заблокировал дверь с той стороны. Гигантский огненный шар ворочался за горизонтом, полз, взбираясь по горам и деревьям к самым вершинам, обещая вскорости подарить людям жизнь, а вампирам смерть.
Кролок кожей чувствовал жар, глаза начинало жечь, и если бы в его теле была хоть капля крови, то она сейчас пролилась бы бесполезной слезой, скользнула по щеке. Но кровь, предназначавшаяся ему, теперь была в теле Магды... откуда, впрочем, он мог бы ее достать тоже. Если бы хоть отчасти желал сближения с белокурой служанкой ушлого Шагала. Нет.
- Прощай, - с тихим вздохом произнес Кролок, едва удерживаясь от тяги заслонить лицо руками, сжаться, искать пристанища с поспешностью, близкой к панике. И это выглядело как самоубийство... пока он не взмахнул коротко пальцами, не обернулся в летучую мышь и не исчез в светлеющем мареве, оставив Магду встречать рассвет в полном одиночестве.