Когда раз за разом совершаешь одно и то же рутинное деяние, со временем умудряешься к нему привыкнуть. Даже если для этого нужно два-три столетия. Даже если это — смерть верных слуг и обретение новых. Даже если свою работу у тебя они начинают с того, что лишаются языка, а значит, и возможности сболтнуть кому-либо лишнее, которое должно оставаться только в каменных стенах ветшающего замка. Раз приняв решение о вынужденной немоте своих верных уродов, граф фон Кролок более не отступался от него... Хотя, пожалуй, после почти трехсот лет и нескольких десятков Куколей (они на редкость быстро изнашивались и приходили в негодность — даже те, кто избегал участи быть нечаянно съеденным кровожадной свитой или погибнуть от несчастного случая), он лишь с некоторым трудом мог вспомнить, с чего все началось. Как первый слуга, чье имя действительно было Куколь, неосторожно отозвался о своем господине, и Кролок в неистовстве вырвал ему язык... а позднее решил, что так даже удобнее. С тех пор все несчастные, что состояли на службе у графа, могли лишь мычать да выговаривать что-то невнятное. К счастью, быть может, для самих себя.
Последний Куколь, чьи останки стали пищей черных воронов и волков в окрестностях замка, мог бы еще жить и жить — по человеческим меркам еще совсем не старый, лет тридцати пяти, — свалился с лестницы и сломал себе шею. К счастью, его крепкий, несмотря на физическое уродство, организм дотянул до наступления ночи, под покровом которой оголодавшая свита смогла немного подкрепиться. В условиях подступавшего голода, с каждым годом становившегося все невыносимее, это был, несомненно, плюс... но и только. Без человека, который был бы предан графу, существование горстки вампиров в трансильванской глуши становилось куда менее удобным и привычным. Практически прекращалось сообщение с деревней и людьми, а также присмотр за замком днем, когда и граф с сыном, и свита лежат там, где и положено мертвецам — в склепах, саркофагах и могилах. Нет, отказаться от слуги-человека Кролок был не готов, особенно когда в первом же городке, куда он отправился в поисках очередного несчастного, готового променять свою жизнь на служение детям ночи, до него дошли слухи о бродячем цирке и об уродах, выставляемых там. Говорили, будто есть у них совсем молодой парень, которому не повезло родиться не таким, как все. Это-то Кролоку и было нужно.
Он сознательно и старательно выбирал именно тех, над кем мать-природа зло подшутила, сделав их изгоями среди людей — горбатых, кривых, рожденных в муках и часто лишавшихся родного крова еще во младенчестве. Никто не желал иметь в семье существо, лишь отдаленно похожее на нормального человека. Таких несчастных в лучшем случае подбрасывали к порогу монастырских приютов, в худшем — продавали в цирк или экзальтированным богачам, устраивавшим подобие цирка у себя дома. Так или иначе, жизнь их не баловала; им приходилось расти в ненависти, в неприятии, чувствуя разраставшиеся в груди одиночество и тоску... Пожалуй, тут Кролок мог их даже понять, сам пройдя через обращение в вампира и подчинив свое существование кровавой жажде, терзающей мертвое нестареющее тело и проклятую выстуженную душу. Именно поэтому он и присматривал себе слуг среди изгоев — если жизнь ужаснее любых кошмаров, служить хозяину-монстру становится не так уж страшно. А в чем-то, быть может, и интересно, потому что появляется цель, которой не было прежде. Хотя и не все шли на это с готовностью, конечно... Каким же окажется этот?

Кролок задумчиво крутил на пальце перстень — один из немногих, с которым еще был готов расстаться. Больше ему нечего было предложить в обмен на человеческий товар. Однако преподнес он себя как скучающего буржуа, желающего иметь в услужении необычного слугу, и перстень с крупным камнем пообещал легко, будто были у него таковых целые россыпи, забери один — и не заметит. Глаза у управляющего сразу загорелись; теряясь в подсчетах, сколь этот ценный дар дороже, чем прибыль от показа имеющегося в цирке урода, он с поклонами проводил Кролока во двор, где, огражденные выставленными кругом кибитками, были свалены какие-то цирковые принадлежности под плотной тканью, а также стояла клетка. Клетка с уродом. Внимательный взгляд графа тут же отметил, что клетка защищена от холодной мороси куда хуже, чем цирковой реквизит — вот, значит, как ценят они того, кто приносит им прибыль. А управляющий-то соловьем разливался, что, мол, по миру пойдет без этого... как его, этого будущего Куколя? Имени-то как раз и не было названо. Интересно.
Ничуть не смущаясь беспрерывно капающего дождя, Кролок медленно и неслышно приблизился к клетке, не дойдя до нее нескольких шагов, и замер, рассматривая подростка, которого не пощадил ни Господь, ни люди.
Вода собиралась в складках его капюшона, скрывавшего лицо от кое-как дотягивающегося света тусклых масляных фонарей, стекала по плечам, струилась по длинному плащу, закрывавшему высокую статную фигуру, будто бы вытесанный из самой ночи черный монолит.
— Как твое имя?
Не то чтобы графу всерьез это было нужно — имя заготовлено несколько столетий назад, так было удобно и необременительно для существа, не желавшего запоминать каждого в отдельности из череды своих часто меняющихся слуг. Но, пожалуй, это то немногое, с чего следует начать. Хотя бы ради... нет, не установления контакта с одиноким, явно замерзшим и измученным существом. Развлечения.
Голос графа фон Кролока прошелестел негромко и даже ласково, если только может быть ласковым порыв холодного ветра. И в ответ он ожидал услышать нечто... скрипучее, быть может, грубое или даже сипло-срывающееся, под стать внешнему виду будущего Куколя.
Никто не сказал графу, что подросток был нем

Черный проем капюшона качнулся, будто бы человек, чьего лица не было видно, с интересом склонил голову и приподнял бровь.
— Ни языка, ни имени, — голос прошелестел словно дождь по траве. Тихим шорохом, разом точкой и многоточием. А затем капюшон качнулся еще раз, вверх, приоткрывая очертания крупной, но аккуратной перевернутой трапеции подбородка, и на короткий момент стали видны губы, искривившиеся в подобии улыбки. И голос продолжил, не сдержав какой-то зловещей веселости: — Как удачно.
— Удачно? Что? Э... В остальном он целехонек и крепок. Колом не перешибешь. Вон другой бы давно с лихорадкой свалился под этакой-то погодкой ночевать, а этому хоть бы хны! — хозяин цирка подобострастно глянул снизу вверх на величавого господина, раздумывая, не попросить ли больше, коли уж того устраивает немота слуги. Он-то полагал, что это станет проблемой, оттого и тянул, оттого и не предупредил "покупателя" сразу. А ему, оказывается, только того и надо. Воистину, Господи, чудны богачи, странные у них запросы и желания. А он за этот перстень поправит давно на ладан дышащий реквизит, да дочери приданое организует. И еще останется на коней и ткани яркие. Сколько пользы от гнусного урода!
Впрочем, господин в плаще не ответил, лишь вскинул руку — неожиданно бледно-белую, будто впитавшую лунный свет, — и жестом повелел хозяину умолкнуть. Под раскрывшимся плащом блеснули темные, явно богато отделанные одежды. Хозяин притих, переводя быстрый бегающий взгляд с урода на величественного господина и невольно задерживаясь глазами на перстне с драгоценным камнем, на который возлагал столько финансовых надежд.
Однако в следующий момент белые пальцы господина сжались в кулак, быстро опустившись к ладони по одному, будто клавиши рояля, по которым скользнула умелая рука пианиста, и хозяин невольно напрягся, предчувствуя какие-то проблемы.
— Он глухой? — в голосе Кролока скользнуло разочарование. Прожив на свете (или во тьме) несколько сотен лет, он не раз становился свидетелем того факта, что с немотой прочно соседствует глухота. И в свое время отказался от нескольких потенциальных слуг именно по этой причине — слух у урода, которого он осчастливит или проклянет жизнью в Шлоссе, должен быть... если не отменный, то вполне достаточный для того, чтобы вовремя реагировать на приказы графа и вообще понимать, что происходит. Иначе он попросту долго не протянет. Если глухота и впрямь дополняет список недугов несчастного паренька, то Кролоку предстоит продолжить свое путешествие в поисках достойного слуги. Суета сует.
— О, нет-нет, ваша милость. Слышит прекрасно. Эй, ты! А ну...
Белые пальцы графа снова взметнулись вверх, недвусмысленно перекрывая поток неизлившейся речи. Все, что было нужно от хозяина, он получил. Крепкий, здоровый, слышащий. Немой. Очень несчастный. Лучше быть просто не могло. Если... если, конечно, все это правда, а не вранье во славу золотого тельца. Люди, подобные хозяину цирка, способны на что угодно, лишь бы получить свою наживу, и Кролоку не было никакого резона выслушивать его болтовню.
Неслышно и быстро он сделал пару шагов вперед, его силуэт вырос рядом с клеткой, в которой сидел парнишка. Длинные холеные пальцы без всякой брезгливости коснулись холодного, местами тронутого ржавчиной железа, будто проверяя тюрьму будущего слуги на прочность; провели вдоль, маня и отталкивая какой-то нездоровой сверхъестественной белизной. Темное серебро перстней, перехватывающее некоторые из них у самой ладони, казалось черными провалами, мрачными украшениями, призванными играть на болезненном контрасте. Тонкое черное кружево манжеты мокло под дождем, но богатому господину, казалось, не было до этого дела. Он чуть склонил голову, окончательно пряча очертания подбородка в тени длинного капюшона, из-под которого на короткий миг сверкнули глаза, будто поймав отблеск ближайшего фонаря.
— Поднимись. Подойди, — голос прошелестел еще одним порывом холодного ветра, но губ не было видно — чтобы, если хозяин цирка попытался обмануть его насчет глухоты урода, тот не смог бы прочитать речь по губам. — Слышишь меня?

Слышит. В этом не было никаких сомнений, и Кролок удовлетворенно разжал руку, позволил ей мягко скользнуть ниже по холодному мокрому траченому ржавчиной железу, будто бы погладил прутья клетки. Пока все складывалось очень удачно. Но граф прожил слишком долго и познал слишком много случайностей, вмешивающихся в ход событий, чтобы скоро уверовать в полный успех. Ушлому хозяину он не верил, как и абсолютному большинству двуногих существ, населявших этот бренный состарившийся мир. Однако сейчас тому не было нужды врать - едва ли Кролок производил впечатление человека... человека, который не найдет, как заставить продавца отплатить за обман. В случае, если обман этот, конечно, будет.
Цепкий взгляд бледно-голубых глаз, скрытых в тени низко надвинутого капюшона, будто бы ощупывал будущего слугу, отмечая хромоту, но в то же время довольно крепкие ноги, что наверняка способны быстро переносить своего хозяина куда понадобится споро и ладно, несмотря на горб. Вполне естественное осторожное любопытство без труда читалось в облике молодого изуродованного несправедливой судьбой парня, запертого в клетке. Для Кролока, впрочем, это не было и не могло быть признаком как хорошего, так и плохого - у него и бывали слуги, что доверчиво шли ему навстречу, и те, кто поначалу подчеркнуто игнорировал нового хозяина. Их судьба в Шлоссе никак не зависела от знакомства с графом, а рвение, прилагаемое к службе вампирам, определялось куда чаще желанием выжить, чем особенностями характера... который, к слову, Кролока всегда интересовал мало.
- Хорошо, - наконец, негромко одобрил он парня в клетке. Или же сам для себя отметил, что тот действительно не глухой.
На хозяина цирка он обращал внимание не больше, чем на непрекращающийся дождь. Куда важнее было не ошибиться с выбором слуги... при отсутствии такового выбора на, быть может, сотни миль вокруг. Какая докука эта человеческая недолговечность... Но заменить слугу-человека слугой-вампиром было попросту невозможно - дневное бдение являлось одним из необходимых условий работы в Шлоссе.
- Мое имя граф фон Кролок. - Он приподнял подбородок, позволяя неясному свету луны и фонарей осветить нижнюю часть его лица, чтобы бедный уродец смог видеть массивное изящество подбородка и движения губ, будто бы насмехавшихся над всем этим бренным миром разом. Лица, впрочем, своего не открыл. Черты его все равно ничего не скажут будущему Куколю, ведь истину ему предстоит понять куда позднее. - И мне нужен слуга для работы в замке. Молодой, крепкий, выносливый, способный обучиться всему тому... что необходимо для этой работы знать. - Улыбка змеей скользнула по его губам, но почти без паузы он продолжил. - У тебя всегда будут еда и кров, если ты прилежно станешь выполнять то, что я велю.
Кролок замолчал, будто бы давая горбуну возможность подумать. На самом деле - только лишь делая выразительную паузу, чтобы не очерчивать сразу круг обязанностей, который... ему, пожалуй, было бы обозначить не так просто. Если бы, разумеется, он пришел с раскрытыми картами, готовый выложить всю правду по первому требованию или любопытному взгляду. Как удобно - опять же - что этот Куколь (мысленно Кролок уже назвал его так) не может переспросить и уточнить. И почему граф при жизни не заботился о том, чтобы слуги не могли говорить?.. Человеческие годы жили в памяти фактами, и куда реже - эмоциями.
- Пойдешь со мной? Или... - белая, словно алебастр, рука вновь скользнула по железной клети, будто насмехаясь над теми условиями, с которыми приходится парню мириться сейчас. - ...предпочтешь остаться?
Выбора, впрочем, у горбуна не было. Как и у Кролока. Но если второй мог продолжить свой путь и найти еще одного урода, пусть на это было бы затрачено немало времени, то у первого почти нет шансов вырваться из западни, в которой он ждал смерти как избавления, потому что ничем иным не мог закончиться его короткий, усеянный страданиями земной путь.

- Тогда решено. - Незнакомец, казалось, ждал лишь согласия горбуна, так быстро он отреагировал на неуверенно склоненную голову парня, запертого в клетке. А может, и вовсе ничего не ждал, уже приняв решение для себя. Все в этом мире продается и покупается, даже люди. Особенно люди. И им для этого не обязательно даже быть запертыми на холоде и под дождем - достаточно лишь желать хорошую цену, которую кто-нибудь согласен уплатить. - С этой минуты ты работаешь на меня.
"И принадлежишь тоже мне".
Ничуть не скрываясь, Кролок снял с руки драгоценный перстень и небрежно уронил его в услужливо подставленную руку хозяина цирка. Пусть горбун видит, пусть знает, сколько новый хозяин заплатил старому, чтобы обрести сомнительное счастье владеть им, получать его услуги в полной мере, и... пожалуй, как высоко он эти самые услуги ценит. Неважно, о чем сейчас подумает этот молодой, но уже обиженный жизнью парень. Неважно, начнет он сомневаться в своих силах, испугается или даст себе слово ревностно исполнять все поручения хозяина. В любом случае, что бы он ни предположил, он ошибется и не сможет даже близко предсказать, какая именно служба ожидает его в замке графа фон Кролока. Который начал с того, что жестом велел хозяину, получившему плату, открыть дверь клетки и выпустить горбуна на... свободу ли? Из одной тюрьмы он попросту попадал в другую. Но чего еще ждать от жизни, если ты - урод, созданный позабавившейся природой на потеху людям, каждый из которых будет смотреть на тебя и невольно думать с отвращением: "какое счастье, что это не я".
- Выходи. - Внимательные глаза графа следили за ним из-под капюшона, из самой тьмы, и взгляд этот был колким, почти физически ощутимым. Однако голос, в отличие от взгляда, был едва ли не мягок. Наверное, сейчас стоило бы пообещать, что никогда больше несчастный юноша не будет сидеть в клетке, что никогда не придется ему терпеть стольких унижений и страданий. Но Кролок не пообещал, ничего не сказал о будущем. Все то, что касалось нового места службы, не было предназначено для ушей хозяина цирка, с готовностью подскочившего к клетке и в мгновение ока отпершего старый заедавший замок.
Ну вот и все, вот и сладилась сделка. Крупный перстень с драгоценным камнем, явно старинный, грел предприимчивому дельцу ладонь, а прореху в представлении он как-нибудь заделает. Не столь уж и ценно было присутствие урода, никак не ценнее перстня; есть что и кого еще показать на выцветшей от времени арене.
А граф отступил назад, наблюдая за движениями своего нового Куколя, мысленно примеряя ему и имя (село, как влитое - впрочем, ничего другого Кролок и не ожидал; оно давно уже потеряло свое первоначальное значение, сделавшись для него скорее должностью, чем действительно именем), и все обязанности, для которых быть слабым и хлипким было непозволительно.
- Лошадь тебе приходилось вести?.. Повозку?..
Он неопределенно повел пальцами, давая понять вопросом, что к этим самым обязанностям горбун приступит сию секунду. Что невдалеке ждет экипаж, и кучером придется быть ему самому. Как именно граф приехал к цирку, вел ли лошадь сам, держал ли узду этими своими холеными призрачно белыми руками - пусть горбун додумает сам, если захочет. Спросить все равно не сможет.

Вне клетки горбун показался Кролоку ниже и меньше, чем он ожидал. С другой стороны, когда твой позвоночник выкручен, а ноги вечно согнуты как у паука-сенокосца, чтобы поддерживать и перетаскивать столь неестественную для человеческого организма конструкцию, едва ли возможно вытянуться что вверх... что вширь.
Парень явно привык недоедать, но это неплохо — в Шлоссе человеческой еды почти не было, ему придется самому выкручиваться. Как выкручивались десятки слуг-уродов до него. Как выкручивался его предшественник, хоть и был покрупнее и покрепче. На задворках полуразрушенных замковых угодий есть даже кое-какой огородик, где выращивались овощи и росла пара разляпистых диковатых смородиновых кустов — небогатое наследство от предыдущих слуг. Интересно, этот несчастный паренек думал когда-нибудь, что обретет клочок земли и право возделывать его в собственных интересах? В свободное время, разумеется. Которого у него будет достаточно, если окажется расторопным, поскольку громадному замку вовсе не требовалось поддержание уюта в смысле, привычном людям. Зато требовалось много всего другого, чего обычным слугам едва ли приходилось выполнять. Но об этом после.
Для начала нужно добраться до замка и постепенно опустить нового Куколя на самое дно, к тем сакральным знаниям, которые навсегда перевернут его неглубокое, но кажущееся ему достаточным знание мира. И вести повозку ли, карету ли, сани ли — первое, чему ему придется научиться. Не так уж сложно.
— Что ж, не беда, — легко отозвался граф, так и не сняв капюшона.
Голос его звучал будто бы из самой тьмы, а оттого казался несколько потусторонним и, быть может, самую малость, но пугающим, несмотря на то, что ничего ужасного он не произносил. Только в говоре его еще проскальзывало нечто старомодное — то ли слишком уж округло-правильные гласные, то ли более жесткие, четкие согласные, которые сейчас все больше встретишь лишь у людей пожилых, старой закалки, привыкших к иной манере речи. Действительный же его возраст был трудноразличим, как и лицо, скрытое тенью. Впрочем, скоро горбуну предстояло его увидеть, запомнить, привыкнуть к нему. И, возможно, еще какое-то время — встречать в ночных кошмарах, где обыденность неожиданно готова была смениться ужасами из древних сказок, которых, казалось, попросту не бывает.
— Тебе придется многому научиться, чтобы справляться со своими новыми обязанностями. Будь к этому готов. А теперь — идем. Попрощайся.
Чуть помедлив, Кролок сделал движение пальцами в сторону хозяина цирка, будто бы давая тому понять, что сделка проведена и закончена, далее у каждого свой путь. А затем развернулся и неспешно двинулся прочь — не шел, а плыл по мокрой жухлой траве и вытоптанной земле; дорожный плащ едва касался его следов, пачкаясь в грязи, но при этом чудом сохранял и подчеркивал присущую графу величественность. Сама его фигура здесь, в хаосе бедняцких повозок, клеток, среди поблекших палаток, вони животных и людей, казалась неуместной, чужеродной, как и голос, и манера проговаривать слова.
Уже будто бы эхом, легким дуновением ветра и тяжелой дождевой каплей, стукнувшей горбуна по носу, донесся (действительно ли?) его еле слышный, почти незаметный голос:
— Если хочешь.

Экипаж дожидался невдалеке от цирка, скрытый ночной тьмой, дождем и несколькими деревьями, через которые бывшие коллеги горбуна едва ли могли рассмотреть что-то в подробностях, даже если бы захотели. Запряженный конь нетерпеливо переступал ногами, стряхивая с крупа тяжелые капли — он наверняка предпочел бы стоять в уютном теплом стойле, а не здесь, ночью и под дождем, но выбора у него не было. Как, впрочем, и у горбуна, который вслед за новым хозяином подошел к повозке. В передней части кареты, возле козел, с крыши свисали два старых фонаря; горел лишь один, пробивая тусклую мглу неярким, но достаточным светом. Во втором закончилось масло, но Кролока это не беспокоило — для его планов достаточно было и одного.
— Не спеши. Еще успеешь.
"Вся жизнь впереди".
Конь поднял голову навстречу подошедшим и Кролок положил бледную кисть, лишившуюся перстня, на длинную темную морду, почти лаская несчастное животное, вынужденное долго ждать возничего в такую погоду. Жаль, что горбун не умеет управляться с повозкой. Но из этого может получиться неплохое испытание — избежать такового не удавалось никому из многочисленных слуг за все триста лет.
— Главное — это научиться чувствовать того, кем управляешь, — бледные пальцы скользнули по длинной морде и конь тихонько всхрапнул, принимая ласку. — Представь, что он — это ты. Тебя бьют хлыстом или поводьями — ты идешь вперед, и тем быстрее, чем сильнее удар. Тебя тянут вправо — ты поворачиваешь вправо. Тянут влево — поворачиваешь налево. Натягивают поводья — ты вынужден остановиться. А кроме того... — Кролок повернул голову к горбуну, внимательно глядя на свое свежее приобретение. — Ему все равно, как ты выглядишь, и в этом его преимущество перед людьми, причинившими тебе столько страданий. Итак.
Убрав руку с морды коня, граф снова шагнул к горбуну, вырастая перед ним в своем безусловном величии. Задание, которое он собирался дать ему, было не самым сложным, хоть и требовало некоторой сноровки, доли сообразительности и смелости.
— Твоя первая работа — до рассвета привести карету к, — короткая пауза, — городскому кладбищу. Не к главному входу, а к северному выходу, маленькой калитке, через которую почти никто не ходит. Найти ее не составит труда. Придерживайся дороги, как проедешь указатель на деревню — свернешь направо. Путь недолгий, хоть и почти нехоженый. Но время и потренироваться, и доехать у тебя будет. Ты... — Кролок, казалось, в этот момент улыбнулся, внимательно глядя на своего слугу, — не боишься? Мертвых.
Излишне щадить нового слугу не было никакого смысла — в конце концов, вся его дальнейшая жизнь будет протекать рядом с мертвецами, так пусть привыкает с самого начала. Тем более, что лежащие на этом кладбище совершенно безобидны, тихи и никому не причиняют вреда, безмолвно прогнивая до костей под толщей земли. Их опасаться незачем; иррациональный страх отравляет смертным жизнь, в то время как бояться следует совсем иного. Того, кто — живой или мертвый — может лишить жизни тебя. А эти несчастные люди, давно расставшиеся со своими бренными оболочками, существующие лишь полустертыми именами на надгробиях и крестах, уже никого и никогда не сумеют потревожить.

Горбун удивился. Надо же, как прелестно и правильно мыслит этот новый слуга, как славно реагирует на неоднозначные вопросы. Сколько людей без колебаний признались бы в своем ужасе перед мертвецами? Сколько попытались бы скрыть, но выдали себя бегающим взглядом, бледностью, срывающимся голосом, что в действительности тихий, мерно гниющий мертвец пугает их до полусмерти? Но только не тот, кто от живых видел гораздо больше кошмарного, нежели от безразличных покойников. Не убогий урод, которого только слепой не обсмеял и не унизил.
Отлично, продолжение такое же удачное, как и начало. Но пока горбун не прошел главное испытание — испытание на верность, — Кролок не спешил всерьез считать его своим слугой. Даже это надо заслужить.
— Да. — Он кивнул, подтверждая толком не прозвучавшие, но достаточно ясные слова. — Ты молодец.
По крайней мере, пока.
Но увидев, как горбун открывает дверцу кареты, готовясь везти и хозяина на кладбище (что, в общем, было правильно — подчиняйся, не задавая вопросов, даже если твой властелин желает безлунной ночью побродить среди старых могил), Кролок улыбнулся и покачал головой.
— Нет, ты едешь один. У меня... есть еще кое-какие дела. Я появлюсь у северной калитки незадолго до рассвета и отдам новые распоряжения.
"Или раньше, если ты вздумаешь нарушить мой приказ и посчитаешь себя полностью свободным, пока за тобой никто не смотрит".
Подобное уже бывало — оказавшись во власти жутковатого таинственного хозяина, некоторые из уродов пытались сбежать, едва находили удобный момент. Впоследствии Кролок решил предоставлять им этот удобный момент сам, чтобы сразу расставить все по местам и показать тем, кто не понял сразу, в чьих руках власть и что бывает за неповиновение. Лишь один из тех, кто не прошел испытание верностью, потом пытался бежать снова, и в замок опять пришлось искать нового слугу — прежний пришел в негодность сразу после того, как искренне и глубоко раскаялся в содеянном.
Глупцы, какой смысл им бежать в мир людей? Даже с повозкой, даже с нехитрыми пожитками, что были сложены в карете, словно разбогатев в мгновение ока, они все равно не смогли бы прожить достойно. И при первом удобном случае загремели бы в цирк, аналогичный тому, из какого Кролок сегодня выкупил нового горбуна. Таким, как они, нет места среди обычных людей. И не понимать это — значит очень глупо обманываться. Никакие деньги не выпрямят спину, не уберут отметины на лице, не превратят урода в человека, который хотя бы не будет привлекать к себе внимание.
Что ж, Кролок посмотрит, понимает ли это новый горбун.
Он сделал пальцами короткий отрицательный жест.
— Ты все делаешь самостоятельно. Увидимся через несколько часов.
С этими словами он повернулся и, мягко ступая по мокрой траве, исчез в тени между деревьями. Высокий силуэт растворился во мраке, словно бы слился с самой ночью, оставляя нового слугу в некоторой растерянности и, возможно, с поднимающимся из глубин души неуютным ощущением страха от неправильности происходящего. Благородные господа не уходят ночью пешком в темный лес, когда есть на чем ехать. Благородные господа не мокнут под дождем, если рядом стоит удобная сухая карета.
Благородные господа не оставляют своих слуг с расплывчатым странным приказом явиться... а, впрочем, нет. Благородные господа требуют от слуг исполнения любого каприза, включая, быть может, даже такой. Пусть горбун думает, что ему угодно — может, где-то в лесу графа ждет взнузданная лошадь или другая карета, более подходящая его благородному статусу. А может, граф попросту сумасшедший, и его приказы не имеют никакого смысла, главное — исполнять их с целью избежать его гнева.
В действительности же Кролок под покровом ночи обернулся в летучую мышь и примостился на дереве невдалеке, готовый проследить за тем, как горбун будет действовать. И в случае, если тот захочет совершить глупость вроде побега, его шансы на выживание сильно уменьшатся.

Все вышло как нельзя лучше. Будь Кролок более подвержен земным страстям и сменам настроения, он бы наверняка порадовался, что совершил, по всей видимости, удачную покупку. С лошадью горбун довольно легко нашел общий язык — впрочем, та и не тянула на норовистых скакунов, тихая и покладистая, несколько замученная непогодой и наверняка желавшая оказаться в теплом сухом стойле вместо того, чтобы тянуть пустую карету куда-то к задворкам старого кладбища. Выбора, впрочем, у нее не было, как не было его и у несчастного парня, вынужденного тащиться в ночь по воле самодура-хозяина. Кролок юркой мышью проследовал за почти-Куколем (при этом проехал часть пути, прицепившись сзади к карете), отметив, что тот даже не попытался свернуть с дороги или еще каким-то образом обдурить своего нового господина. Лишь осмотрелся да завалился спать под дерево — вот и правильно, очень разумный поступок. А то во время бодрствования какие только бесы не завладеют сознанием, каких только глупых мыслей не придет. Убедившись, что парень глубоко уснул, Кролок взмыл в ночное небо.
Вернулся он ближе к утру. Горизонт еще был темен, стояла глубокая предрассветная тишина, но воздух уже пахнул свежее и будто чище. Дождь закончился, и в разрывах тяжелых низких облаков были видны блекнущие звезды, будто растворявшиеся в безграничной вышине. Граф фон Кролок шел по кладбищу к северной калитке, и плащ его стелился по мокрым старым могилам, задевая покосившиеся кресты и выщербленные надгробные камни. Как он здесь оказался, как объяснит свое появление новому слуге?.. Никак. Пусть тот думает, что хочет, все равно истину ему знать еще рано. А вот привыкнуть к эксцентричности хозяина — самое время.
— Рассвет близко, — негромкий голос потревожил тишину, когда граф остановился у дерева, под которым нашел пристанище горбун. — И ты все сделал верно, я доволен. Продолжай в том же духе, и твоя преданность будет вознаграждена.
А вот чем именно — другой вопрос, пусть и незаданный, на который Кролок отвечать не спешил. Не исключено, что просто правом встретить еще один рассвет, еще несколько рассветов, пока ему не придет в голову отдать слуге очередной странный приказ. Спрыгнуть со скалы, например, чтобы подтвердить свою преданность. Какая славная нелепица...
Он протянул горбуну небольшой мешочек с монетами. Крохотный запас, последние деньги, на которые надо приобрести "цветочек аленький" — жаль, не сорвать незамеченным, очень уж крепко запиралась местная лавка, очень уж не хотелось графу фон Кролоку становиться мелким воришкой спустя триста лет вечности, а до того — почти пятьдесят лет жизни богатого аристократа.
— До утра можешь остаться здесь, а когда рассветет, отправляйся в торговую лавку. На эти деньги купи отрез шелка, цвет Бугенвильский фиолетовый. Здесь записано, покажи хозяину. Пусть он хорошенько упакует. Положи в карету... Если хорошо сторгуешься, деньги должны остаться. Можешь взять себе еды на пару медяков. Что захочешь.
Кролок улыбнулся уголком губ. Щедрый хозяин, дозволяющий своему верному слуге самому купить что-нибудь перекусить, не швыряющий парню в лицо плесневелый хлеб или тронутую гнилью склизкую солонину. Разве не благодетель он для несчастного горбуна, которому едва ли приходилось выбирать, который питался наверняка объедками с директорского стола, а то и со столов других циркачей, куда менее богатых? Разве не платит граф фон Кролок с лихвой за свою эксцентричность и выкрутасы с кладбищем?
— Не забудь позаботиться о лошади. К вечеру снова будь здесь, и лучше бы тебе поспать заранее, потому что под покровом тьмы двинемся в путь. Люблю путешествовать ночью — дороги пустынны, тишь и благодать. — Он умолк, глядя словно бы в вечность, на эти воображаемые дороги без пробок. А потом добавил: — В карете на полу лежит рогожа. Можешь взять ее укрываться.
Почти добрый тихий голос, холодные полуприкрытые бледными веками глаза; ледяные руки и неестественно белая кожа. Новый хозяин горбуна был странен до дрожи, но и был готов в меру облагодетельствовать того, кто станет его беспрекословно слушаться.

Горбун явно был озадачен распоряжением. Еще бы - разве ему, который провел значительную часть жизни в клетке, приходилось заниматься чем-то подобным? Но выбора у него не было. В тот момент, когда Кролок передал перстень в руки хозяина цирка, судьба несчастного урода была решена. Ему предстояло стать незаменимым слугой в самом необычном из замков, научиться обслуживать себя и своих хозяев, еще более странных, чем он сам. И поход в ближайшую деревушку за товарами - далеко не единственное, чему следует научиться.
Разумеется, люди станут глазеть на него - бесплатный цирк! Разумеется, ему будет неуютно и наверняка захочется поскорее закончить с делами и вернуться к хозяину, которого уродство ничуть не пугает. Но если он надеялся сидеть безвылазно на хозяйском дворе и работать, не встречаясь с другими людьми, он ошибался. Одной из обязанностей, которую выполняли все слуги графа фон Кролока за почти триста лет, что он влачил свою смерть в старом замке, были обязательные визиты к смертным - мертвецам требовалось не так много, но совсем избежать контактов с людьми было невозможно.
Сомнения, которые обуревали горбуна, Кролок читал на его обезображенном лице без особого труда. Сколько их было таких, напуганных, растерянных, не знающих, как подступиться к обычным людям, как прикоснуться к миру, который их отторгал? Тех, кому никогда не узнать человеческого тепла и заботы, любви смертной девушки, дружбы, ласки и участия? Граф давно потерял им счет - умирал один Куколь, появлялся другой, спираль вилась все выше, отсчитывая улетавшие годы. Еще одна ступень на долгом, бесконечном пути.
Помедлив, он чуть склонился к горбуну, протянул руку с длинными белыми пальцами, будто собираясь коснуться того в подобии ласки, но остановился и вновь распрямился с тенью улыбки на бледных губах, сложив длани кончиками пальцев вниз в молитвенный жест. Урод или нет - вампиру нет разницы, кровь одна, и сердце стучит все так же. Можно эстетствовать и уверять, что предпочитаешь только юных невинных дев, но когда жажда иссушает твое нутро, уже неважно, как выглядит тот, в чью шею ты запускаешь клыки. Однако один маленький совет горбуну сейчас просто необходим.
- Твоя внешность - это твоя власть. - Глаза Кролока тускло сверкнули, будто подчеркивая последнее слово. - Смех и оскорбления, то, к чему ты привык, всего лишь способ защиты. Они пытались защититься от тебя, пока ты сидел в клетке, так дай им понять, что их опасения не напрасны. Бог был жесток к тебе, но и невероятно щедр, просто ты еще не осознал этого. Попробуй извлечь пользу из своего положения. Пусть торговец будет счастлив, что ты уберешься из его лавки, заплатив за ткань полцены. Пусть те, кто посмеют преградить тебе, слуге благородного господина, дорогу, пожалеют об этом.
Граф наставлял несчастного юношу, будто всерьез хотел позаботиться о нем, будто и впрямь - впервые за долгое время! - давал ему увидеть мираж, в котором кому-то всерьез есть до него дело. Пусть бы даже и хозяину, не терпящему проваленных поручений. Разве кто-то еще есть у него в этом мире? Кто-то, кроме высокого таинственного аристократа со странными запросами, заплатившего целый драгоценный перстень за никчемную жизнь?
- Сделай к вечеру все в точности и жди меня здесь. А сейчас... - Кролок замолчал, раздумывая, и все же закончил без особой изобретательности, не вымучивая понапрасну лишних распоряжений. - Можешь быть свободен. Ах, да... - Он снова помедлил. - Перед отъездом нужно будет забрать из склепа одну вещь. И, когда ты закончишь, у тебя будет имя. Куколь.
Небо на горизонте слегка посветлело, когда высокая статная фигура графа фон Кролока снова затерялась среди старых могил, под деревьями, между которых, кажется, поселилась сама ночь.

Солнце скрылось за горизонтом, уступая ночи, и граф фон Кролок распахнул глаза цвета льда, снова обретая какое-то подобие жизни для тела, которое должно было истлеть в могиле несколько веков назад. Его встретил запах старой пыли и камня, земли и высохших костей, покой которых он потревожил, сделав усыпальницу своим временным пристанищем. В старом склепе едва хватало места для еще одного гроба - крепкого, добротного, обитого потертым черным бархатом с почти стершейся вышивкой, - откуда граф поднялся, приветствуя ночную тьму. Низкий потолок почти задевал его голову, шершаво цеплял черные и серебряные волосы, пока Кролок выбирался наружу с надеждой, что ему больше не придется коротать ночи здесь... и где-либо еще кроме замка. Любопытство, прежде влекшее его в большой мир, давно угасло. Старый трехсотлетний паук не выбрался бы из своего логова, если б не пришлось искать нового слугу, и теперь с толикой едва заметного раздражения надеялся, что этот малый, купленный в цирке за перстень, справился с заданием.
Порой граф задумывался о том, чтобы пригреть под кровлей замка семью с целью самовоспроизводства слуг, но каждый раз отвергал эту идею - отчасти из-за того, что сохранить неприкосновенность нескольких человек было бы куда сложнее, отчасти из-за опасения быть преданным. Людям нельзя давать в руки то, за что можно было бы бороться, и именно поэтому он выискивал отщепенцев, уродов, калек, то есть тех несчастных, у которых не было ничего, кроме расположения хозяина. В них, по крайней мере, можно быть почти уверенным. Почти.
Он отчасти ожидал не увидеть за оградой кладбища ни кареты, ни нового слуги, однако убогий был там и даже справился с его поручением. Ткань оказалась именно того оттенка, который граф собирался привезти Герберту, и при этом неплохого качества. Могло быть и лучше, но в этой деревушке такого не раздобыть. Погладив шелк подушечкой пальца и ничуть не заботясь о том, что подумает новый слуга, пока его хозяин в ночной тьме отогнул край упаковки и рассматривает покупку, Кролок обернулся к Куколю - теперь уже можно было его так звать и вслух, и мысленно. Испытание юноша выдержал с честью, пора ему обрести награду... сомнительную, но уж точно совершенно уникальную.
- Прекрасная работа. Я беру тебя. - Как будто это горбуну нужно было из кожи вон вылезти, но доказать свою состоятельность как слуги, а не граф фон Кролок нуждался в надежном молчаливом и понятливом исполнителе. Бледные пальцы сделали в воздухе неуловимый жест. - Куколь. - Важный момент - новое имя, новая жизнь. - Надеюсь, ты успел перекусить и вздремнуть, потому что сейчас мы отправимся в мой замок. Ты будешь жить в замке, да. У тебя будет своя комната с лежанкой, маленький огород и никаких насмешников на мили вокруг. Только я, мой сын и наша свита, впрочем... они обычно тихи и недвижимы, будто мертвые.
Комната - каморка, а лежанка - лишь ворох старого тряпья, по крайней мере, прошлый Куколь жил именно так. Как этот устроит свой нехитрый быт, Кролоку не было никакого дела. Лишь бы исполнял свои обязанности в полной мере. Хотя шутка... отчасти шутка про мертвых была удачной. Особенно для тех, кто понятия не имел, о чем идет речь. По крайней мере, пока. Граф то ли улыбнулся, то ли брезгливо-презрительно изогнул губы на мгновение - в темноте разобрать было сложно.
- А теперь последнее дело перед отъездом. Отправляйся на кладбище, разыщи там склеп Антонеску. Это не сложно, он не слишком далеко отсюда, увенчан образом каменной рыдающей девы. Отправляйся и принеси оттуда... гроб. Гроб, обитый черным бархатом. Он не тяжелый, потому что пустой. Его нам надо взять с собой.
Пристальный взгляд смерил Куколя с ног до головы. Граф ненадолго умолк, предрекая одновременно и суеверный страх, и покорность, но так или иначе готовый подтвердить свой приказ, если потребуется. Пора горбуну понять, что его новый хозяин со странностями. Если этого еще не произошло.