Не пойти на прямой эфир не было никакой возможности. Острый взгляд Молокова цеплялся меж лопаток, вынуждая выйти из номера, сесть в машину и стараться ни о чем не думать. Рычаг давления в лице Вани острым ломиком вскрывал подсознание, снова и снова одаривая каруселью картинок прошлого, как в сломанном калейдоскопе, в котором были лишь изломы, ничего более. Во влажном воздухе чужого города мерзли руки, ночь оседала каплями на платье, пропитывая ткань, оставляя лишь пустоту в душе. Света не пыталась играть в умную, у нее не было слов для Толи, более того, она не искала встречи с ним. Зачем? Сергиевский все для себя решил, решил за нее, за Ваню, за всех, кто так или иначе был с ним связан, оставив последствия на тех, к кому возвращаться больше не планировал. Можно было бы посмотреть в глаза, одаривая мужа немым вопросом: почему? Но толку от этого не будет, Света это знала по себе, по нему, по сыну, который ясным взором напоминал отца, от чего периодически ныло меж ребрами утраченными иллюзиями.
Нет. Этот эфир ее совсем не прельщал, но как и весь последний год, Света не могла отказаться, снова соглашаясь на то, что слишком било по реальности, расколотой на острые кусочки.

Элегантное темное платье с вязью кружев оттеняло хрупкость Светланы, делая ее более уязвимой. Кому-то наверняка хотелось ее защитить, кому-то наоборот - причинить боль, уязвимость действует по-своему на окружающих. Света же гордо шествует среди всех этих помощников туда, где будет съемка, где уже ее ждут: чьи-то холодные руки цепляют микрофон на край выреза платья, поправляют локоны, пытаются освежить макияж, но она отворачивается, гордая в своей ледяной защите. Холодная, словно окутанная инеем, сейчас в пору вспомнить о школьных спектаклях, где Свету всегда просили быть Снегурочкой. Потому, что смотрится хорошо, источая то мерзлое чувство, когда под корочкой льда бьется сердце, но разогреть непонятно как.

Кто-то подталкивает в спину. Сбивается дыхание, болезненно проскальзывая между ребрами, вызывая желание судорожно втянуть воздух. Шаг за шагом ступает Света туда, где профилем отсвечивает Сергиевский. Она не видит никого, кроме него, замирая в паре движений, когда хватит протянутой руки, чтобы коснуться. Как странно, они не виделись год, и она почти не скучала, сейчас же внутри что-то обрывается, не то бесконечной злостью на Толю за предательство, то ли отчаянием, что она все еще замужем за человеком, который сейчас поворачивает к ней голову и отшатывается от ее руки.
Роскошь - быть свободной. И Света, как никогда за этот год, чувствует тяжелые оковы на руках и ногах, лишающие способности двигаться, дышать, думать.
Анатолий же снова бежит, и это почти смешно, не будь так грустно - ни слова, ни полслова. Ладно, она его не интересует, чувства растворились в избытке жизни, но сын? Ваня ничем не заслужил подобное отношение отца, которого он любит той детской любовью, в которой смешались обожание и восторг, ломкие, словно хрусталь, обдаваемые морозцем.

Чужой язык льется ехидной строкой, Света растерянно опускается на стул, оглядывает студию в попытке отыскать ответ на вопрос, что делать. Интервью, должное превратиться в шоу разбитой семьи, не удалось. Уйти? Остаться? Послать всех к черту? Света опускает взгляд, рассматривая руки, обручальное кольцо - иллюстрация, что бедная, несчастная жена ждет любимого домой. Ложь, да и только,
Ложь-ложь-ложь.

- Что?
Света поднимает взгляд, с некоторым удивлением осознавая, что вопрос адресован ей. Сознание, до того рассыпанное  на сотни мыслей, собирается в единое целое. Он не поймет ее на русском, этот Фредди Трампер. Тот самый соперник, у которого Толя выиграл свой титул, чтобы отвезти его не в Москву, а в Лондон, в компании рыжей англичанки. Ее мельком Света уже видела в студии, но пристально рассматривать не стремилась, наоборот, тщательно избегая любых попыток приблизиться к женщине, вставшей между ними с Сергиевским... впрочем, не факт, что в том была хоть какая-то вина Флоренс Васси. Возможно, все дело только в шахматах.

- Нет, - английский Сергиевской мягкий, ровный, как у любой учительницы, которая прилежно училась говорить в МГУ. Мечтала покорять дипломатические вершины, стала школьной учительницей, какая проза жизни вслед за любовью. Плата, достойная выбора. - Я не бывала в ночном Бангкоке. И не думаю, что хочу.
Яркие неоновые вывески, терпкий запах специй, шум, который, кажется, ночью не затихает, и еще множество невнятных впечатлений от столицы Таиланда оседает в памяти. Та мозаикой сохраняет историю, которую потом Света попытается забыть. Ей хотелось бы увидеть мир, но не так и не тот, где все время остается прогорклый вкус на губах.
- Меня вообще здесь не должно быть, - зачем-то говорит Трамперу.

Эфир еще идет? Они в кадре? Это интервью?
Только сейчас Сергиевская позволяет себе чуть пристальнее всмотреться в соперника Толи. Кажется, рыжеволосая англичанка была в свое время секундантом Трампера, а, может, и не только. Как интересно раскладывается партия: проиграть по всем фронтам, чтобы теперь... что?
- Хотите отомстить ему?
Стильность Фредди сквозит во всем острым ножом. Лощеный американец, каких описывают советские газеты - верить нельзя, разговаривать нельзя, все равно все врут, это же американцы. Усталость от всего роняет куда-то на дно, доверять Фредди Трамперу, конечно, не тянет вовсе, но тут причины в совсем ином.
- У вас не получится. Мстить хорошо, когда используешь того, к кому еще есть чувства. А это не тот случай. К тому же, ваше интервью рискует не сложиться, я без Анатолия не представляю никакой для вас ценности, по отдельности скандал получится скупым. И бессмысленным.

Похоже, Света успевает разочаровать Фредди Трампера, а то и настроить против себя. Ей приходится все время быть в напряжении, сначала, чтобы понимать беглую речь американца, которая значительно отличается от правильного, классического английского, знания которого Света получила в МГУ. После - чтобы сохранить здравость смысла в ответах, на вопросы, которые она не знает, но предполагает, что будут они весьма заковыристыми. У нее есть четкая цель, создать образ любящей жены, способной воззвать к мужу, к его возвращению домой. И не важно, что Света к этому не стремится, сейчас от нее требуется именно это. Злость снова расползается по нутру, но с этим чувством сделать ничего нельзя, только остудить, только остаться с ясной головой.

- Спасибо за совет, - мягко отзывается Сергиевская. - Я никогда раньше не давала интервью, немного не по себе, - словно это смягчит ее неудачный выпад на старте разговора. В самом деле, с чего она решила, что Трампер спит и видит, как отомстит Анатолию? Свет клином на чемпионе мира сошелся только у огромной страны и отдельно взятого Молокова, а всем остальным должно быть все равно. Для Трампера это работа, для Светы - вопрос собственной безопасности и спокойствия сына, ну а сердце что болит, так потому, что каждый год кто-то все стремится предать ее, только в этот раз все еще больнее.
И эти камеры. Света и фотографироваться особо не любила, видеокамеры были чем-то чуждым для нее, особенно тут, в студии, с пониманием, что на нее будут смотреть тысячи людей. Страх забыть чужой язык, страх сказать что-то не то сменяются нежеланием лгать, но игра идет по правилам, и Сергиевская прекрасно знает, когда эти правила нарушать нельзя.
И все же, она думает, что это все не произведет нужного эффекта на Толю.
Зато замечательно разобьет ее собственную, показавшуюся устоявшейся, жизнь на осколки мозаики, которую не собрать.

Она слышит слова Фредди: тут же выпрямляется на неудобном стуле, от разворота в плечах все слегка ноет, делает глубокий вдох в надежде, что это поможет собраться с мыслями, пробегает пальцами по волосам, скрупулезно собирая образ. Мыслей в голове ни одной. Зато вертится картинка, как Сергиевский от нее шарахнулся. А ведь ей было, что рассказать ему из событий прошедшего года. Как пришлось соглашаться на сделки, чтобы остаться при квартире и работе, как плакал Ваня по ночам, как косо смотрели на саму Свету, и не важно, как все потом развернулось. Важно то, что все это было спровоцировано беззащитностью Светы.

Жена чемпиона мира по шахматам...
Какая ирония, Светлана ведь и правда все еще ему жена. Пусть и формально. Интересно, Флоренс Васси подобное положение дел не раздражает?

Сергиевская медленно пытается воскресить те чувства, которые ощутила, глядя в экран телевизора, когда услышала о том, что ее муж попросил смену гражданства или что там было. Сначала ужас, затем растерянность, после некоторая доля свободы, но все это сменило отчаяние при мысли о том, что она не понимает, как жить дальше.
- Нет, я не предполагала, что мой муж планирует сменить одну страну на другую. Более того, я уверена, что об этом не думал сам Анатолий. Предполагаю, что это решение могло быть... неожиданным для него самого.
Другая женщина? Другие возможности? Кто знает. То, что Толя снова сбегает, теперь в отдельно взятом городе, красноречиво говорит о том, что им не повезет обсудить подобные решения. Впрочем, Света уже не испытывает никакого желания спрашивать у него, как, зачем, почему. С сыном пусть лучше объяснится. А она как-нибудь и так справится. Особенно, когда получит желаемое в виде развода.

- Я была огорчена решением Анатолия. Потому, что оно плохо сказывалось на всех нас, кто связан с ним определенными узами, - Света не понимала, в какую камеру смотреть, да и разговаривать с пустотой было неприятно. Поэтому взгляд синих глаз снова обращается на Фредди, предлагая ему вовлечься в диалог дальнейшими вопросами. Если избежать всего этого не получается, вливайся в саму суть. - Еще я была растеряна. Тяжело все начинать заново при определенных обстоятельствах, - скуповато констатирует Света, так как за этим следует хрупкий лед фактов, которые не стоило оглашать.
Злясь на мужчин вокруг, Светлана не стремилась их топить настолько глубоко, чтобы не всплыли.
Ей как раз не хватало врожденной мстительности, слишком утомительное чувство, способное выжрать все изнутри.

Все сильнее хочется оказаться даже не в номере в отеле, а дома. Не видеть неона чужого и дикого города, такого неизведанного, способного испугать неподготовленного гостя. Впрочем, пугаться некогда было, но в первый момент Света, казалось, оглохла от разнообразия звука, ослепла от ярких цветов, все это разом обрушилось на хрупкие плечи женщины. Теперь ее слепили софиты студии, оглушала уверенность Трампера, говорившего достаточно быстро, чтобы приходилось спотыкаться в погоне за ним. Сергиевская не сразу отзывается ответом, давая себе мгновение переварить вопрос.
Мог ли кто-то в Мерано повлиять на решение Толи остаться в Европе? Флоренс Васси? Можно бросить бомбу, можно об этом заговорить, возможно, это было бы правильно, но вместе с тем Свете было неприятно переводить разговор в подобное русло, вплетая в разговор англичанку, словно бы и правда она стала определяющим фактором побега Сергиевского.
Но о своей женщине пусть говорит Толя. Устраивать женские бои без правил сродни собственному унижению, которого недостойны как сама Света, так и мисс Васси.

- Меня не было в Мерано, я не могу сказать ничего о том, что там произошло, как все там произошло, - плавная речь Светы сбивается в путанность чужих слов, заставляя ее замолкнуть, чуть выдохнуть, снова подобрать слова. - Возможно, вам следует спросить у тех, кто тогда находился в Мерано.
У самого себя. Ей все время кажется, что Фредди Трампер знает о том, что произошло год назад, больше, чем сама Света. Той достались лишь скупые слова, сказанные весьма осторожно, и больше Сергиевская не поднимала эту тему ни с Молоковым, ни с кем-либо другим. Даже сейчас, уже тут, в Бангкоке, даже глядя на красивую Флоренс Васси, на ее яркую, броскую красоту, Света на самом деле не хотела знать, только ли эта женщина стала для Толи причиной или было что-то еще. И говорить об этом она не будет, никто ее не заставит.

Правда, последующие вопросы оказываются едва ли не хуже предыдущего. Пока Фредди частит английскими словами, Света чувствует, что у нее пересыхает в горле, что ей душно, жарко, и хочется куда-нибудь в полумрак и тишину. Она обводит взглядом помещение вокруг, ассистентов, операторов, всех этих незнакомых людей, находит брешь в оборудовании, в которой взглядом встречается с Александром.
И быстро опускает взгляд на свои руки. Ей противно лгать, она словно бы окунается в бочку грязи, причем далеко не лечебной. Отмыться будет трудно. Но Света прекрасно понимает, что должна говорить. Обойти стороной все сложности, быть убедительной, не позволив никому засомневаться в ее словах. Сейчас любая фраза рискует обернуться проблемой не только для нее, но и для Молокова.

Ехидство в голосе Фредди царапает. Света переводит взгляд на него. Она может парировать удар, начать спор, перевести общение в иную плоскость, но это путь в один конец, и она сцепляет пальцы рук, ища правильные фразы.
- Мои проблемы на работе возникли не по воле государства, - что ж, в какой-то степени это правда. Приказа увольнять Светлану не поступало, просто директриса была себе на уме, - люди ведь разные, вне зависимости от страны, всегда есть те, кто считает себя вправе решать судьбу других. Мне не повезло оказаться рядом с таким человеком, но мне повезло в том, что появилась возможность сменить место работы. В остальном не было ничего, к чему невозможно привыкнуть. Жизнь изменилась, бесспорно.

Света снова запинается. В этот раз она не смотрит ни на кого другого, кроме как на Трампера. Камеры могут выхватить лишнее, брошенные взгляды, пробежавшие по лицу мысли, все это выдаст с головой, сыграет против. Зачем ее заставляют лгать? Хорошо, сейчас ей удалось проскочить в бурном потоке между рифами, а дальше что? Все время не оставляет чувство,  что Света утонет, не выплывет, захлебнется потоком и все, это станет концом.

- Остающимся приходится перестраивать привычную жизнь, - словно опомнившись, что она здесь для претившей ей роли несчастной жены, Света продолжает: - и легко не бывает. И, конечно же, мы с сыном надеялись, что Толя вернется домой.
Губы обжигает каждое слово. В эту минуту Света хочет, что бы все те, кто вынуждает ее говорить то, чего она не хочет, взяли и исчезли из ее жизни. И больше никогда не трогали ее, не требовали от нее ничего. Если получится, Света обменяет свою ложь на развод с Сергиевским. На свободу от него, от всех тех, кто считает сейчас, что имеет право диктовать ей условия ее жизни.

- Я могу попросить воды? - прямой эфир неудобен тем, что остановиться можно только на рекламу, но в горле пересыхает настолько, что от волнения пропадает голос, еще чуть-чуть, и Света будет сипеть, что отрицательно скажется на последующем разговоре - чужой язык, пусть и привычный, пусть на грани родного, но все равно чужой, от волнение терпнет каждым словом, грозясь превратиться в бессвязный поток.

Свете все время кажется, что американец хочет ее поддеть, задать вопрос острее, болезненнее, чтобы растерялась окончательно, шла по ниточке, по которой ведет ее Трампер. Она аккуратно крутит часы на запястье, серебряные - Чайка мягко сплетается вокруг браслетом. Подарок мамы Свете на тридцатилетие. Говорят, дарить часы к несчастью, что ж, разваленная семейная жизнь может считать таковым, только скорби давно нет. Есть чувство усталости, переливается всеми оттенками раздражения и желчи. Вопрос Фредди пробивается в сознание словно сквозь толщу воды, заставляя Свету вздрогнуть.

Разговор слишком резко сворачивает на Ваню. Сама виновата, сама упомянула сына, чего не следовало делать. Он не разменная монета. И использовать его она не даст. Света не могла сама освободиться от связывающих ее пут, которые надела по доброй воле, как оказалось, но никто, ни Саша, ни Толя, ни Фредди Трампер не будут использовать ее ребенка в этой идиотской игре по возвращению Сергиевского в лоно СССР.
Да. Ее сын играет в шахматы. Да, ее сын пошел в отца.

- Я не буду говорить о своем сыне, - голос звучит твердо, когда Света поднимает взгляд на Трампера, давая ему всем своим видом понять - не та тема для разговора. Судя по тому, как сам Фредди среагировал в начале интервью на неудачный выпад Светы, у него самого были запретные темы, он должен понять, что есть то, о чем говорить не стоит, чего касаться не нужно.

Благо, наступает благословенное время рекламы, что означает для Светы короткий шанс передохнуть, возможно, получить стакан воды, выдохнуть и попробовать понять, как выдержать это издевательство до финальной точки.
Похоже, что-то шло не так. Девушка, видимо, режиссер, хотя сначала Света приняла ее за помощницу Трампера, подскакивает к нему, начиная возмущенно говорить. Слова слишком быстрые для Сергиевской, головная боль бьется молоточками в висках. Хорошо, что височная кость достаточно толстая, воображаемые молоточки не причинят вред, но отбойный молоток может сделать больно. Света прикрывает глаза, трет виски, почти ничего не улавливая из раздраженной перепалки двух голосов, мужского и женского. Говорят и говорят, ее вообще это не касается. Но резкий звук заставляет подпрыгнуть на высоком стуле, повернуть голову в недоумении, наблюдая, как откровенно разъяренный Трампер явно планирует уйти. Под ногами у него лежит планшет со смятыми листами, на которых отпечатываются машинописные буквы английского алфавита, видимо, план интервью.

Похоже, этот фарс был неприятен Трамперу. И в этот момент Света испытывает к нему прилив уважения за то, что хотя бы у него хватило смелости послать к черту все свои обязательства, в отличие от Сергиевской, которая не могла себе такого позволить. Хочется зааплодировать, но женщину отвлекает режиссер, наконец, обратившая внимание и на гостью.
- Будто бы у меня есть выбор, - раздраженно бормочет Света на русском, зная, что ее никто не поймет. Но этого и не нужно. На самом деле ей ничуть не жалко этой американки, которая сейчас пытается заработать что-то на истории Сергиевского, из-за чего под раздачу попадает и сама Света. Уйти, наверное, она могла, но встав со стула, Света понимает, что у нее кружится голова. В студии со всем этим освещением душно. Света проводит рукой по шее, ворот не плотный, ворота у платья собственно и нет. Воды ей так и не дали, но Сергиевская не рискует пойти на поиски сама.
Она откашливается, режиссер с некоторым удивлением смотрит на нее. Надо же, советская учительница что-то хочет сказать, вот оно, чудо знания языка.

- Если вы можете вернуть сюда Фредди Трампера, верните его, пожалуйста. Ни с кем другим я говорить не стану.
Она бы и с Фредди дальше не говорила, его вопросы острыми углами вспарывали все самообладание Светланы на корню. Но этот демарш, больше похожий на цыганочку с выходом, приятно удивил Сергиевскую, что ж, благородством тут и не пахнет, но у шахматиста, бывшего или нет, есть свои принципы. А люди с принципами, пусть и непонятные, все еще лучше, чем те, которые вообще ничего за душой не имеют.

На самом деле разница была, пусть и незаметная на первый взгляд. По крайней мере, Трамперу в это дерьмо не хотелось окунаться с головой, а значит и Свету он не утопит в нем. Она на это надеялась. А незнакомый Гарри в звездно-полосатых трусах был чем-то непонятным, и если его режиссер собиралась посадить вместо Фредди, Света с ним говорить не хотела. Симпатии в этой ситуации были делом незначительным, но хотя бы мутить не будет, решила Сергиевская. Она отвечает Шейле прямым взглядом, не тратя слова на убеждение. И как ни странно, порой, молчание становится красноречивее пламенной речи, иначе не объяснить, почему американка обещает сделать все, что возможно, чтобы вернуть в студию Трампера.

Впрочем, Света едва успевает снова присесть, а Шейла не успевает уйти. Трампер без спецэффектов возвращается, и к некоторому удивлению даже не один. Помощница режиссера или не режиссера, уже нет сил разбираться, выглядит немного смущенной - Светлана чуть склоняется, рассматривая ее алеющие щеки. На миг просыпается исконное женское любопытство, чем таки она заработала премию, раз сам Трампер об этом говорит. Взгляд голубых глаз соскальзывает с девушки к шахматисту, брови чуть взлетают вверх.
Интересно, конечно.
Даже на миг отступает бессвязная усталость и дурнота. А режиссер, видимо, сейчас готова молиться, радуясь победе здравого смысла над падением карьеры на самое дно телевизионного мира.

- Я бы тоже на своем месте воспользовалась ситуацией, но сегодня не получается. Как она вас убедила вернуться?
Все-таки любопытство бывает сильнее всего, а потому Свете, действительно, интересно. Ей казалось, что финал был близок к развалу. И хорошо, что Шейла не успела пойти решать вопрос сама, с нее бы, наверняка, сталось рассказать Трамперу, что русская качала права. Света уже успевает пожалеть об этом, зачем она вообще решила проявить какой-никакой характер? У нее сил на это нет вообще, как и потом избавляться от язвительных комментариев Фредди. Потому слава богу, что Шейла уже, похоже, забыла о том, что ей сказала Света, переключившись на прямой эфир. И прекрасно.

Голос Фредди снова пробивает туман, медленно подкравшийся к сознанию, стоило только снова оказаться вне минутной активности. Света сжимает подлокотники стула в стремлении сохранить связь с реальностью, чуть встряхивает головой. Зачем столько вопросов и все сразу? Она надеялась, что все это закончится быстро, а теперь ей опять нужно думать, отвечать, и воды ей все еще не дали - стакан в поле зрения, но встать и дойти нет никакой возможности.
Сейчас бы сказать правду: нет, она не планирует возвращать мужа ни в Союз, ни в свою жизнь, нет, она не хочет маячить за спиной Толи, портя ему игру, а воссоединение семьи не нужно ни ему, ни ей, бога ради, они просто чужие люди, совсем чужие, кажется, что сейчас им уже ничто не поможет. Единственная ниточка, что между ними пролегла, это Ванечка, но и только. Больше ничего не осталось. Сказать бы все это, посмотреть на эффект брошенной бомбы, обернуться, чтобы увидеть лицо Молокова, но, конечно же, Света этого не сделает. Не в последнюю очередь из-за карьеры некоего полковника госбезопасности.

Новый поток вопрос сменяет те, на которые Сергиевская не ответила, словно шанс избежать неудобных ответов на еще более неудобные вопросы. Не то чтобы новые вопросы были лучше, но хотя бы на них можно ответить честно.
- Я не... разбираюсь в шахматах. И не могу давать прогнозы, так как...
Света запинается.
Перед глазами все плывет, теряя четкость очертаний. Лицо Фредди расползается в гротеск с какой-то неуемной улыбкой, напоминающий оскал Джокера из комикса, который Света забрала у старшеклассника на уроке неделю назад. Всего-то неделю назад, а кажется, вечность пролегла между Москвой и Бангкоком. Она бы все отдала, чтобы не оказаться здесь, не знакомиться с Фредди Трампером, а просто ходить на уроки и заниматься обычными ежедневными делами.
- Извините, кажется я...
Собираюсь свалиться в обморок прямо посреди студии американского канала.
Хотели шоу? Получите и не имейте претензий. Но может все-таки стоит попытаться удержаться в реальности? Та же предательски ускользает от Светы черно-белыми бликами, которые дрожат под ресницами. Еще чуть-чуть и произойдет непоправимое, а как ухватиться за что-нибудь осязаемое, если осязаемого просто нет? Пальцы белеют на костяшках от того, как крепко Света вцепляется в стул.

Ответ для Светы так и остается загадкой. Устойчивые идиомы ей знакомы, но не подобного характера. Все иностранцы, с коими приходилось иметь дело на практике в университете, были чинными и приличными, ничуть не напоминавшие Фредди Трампера, которому, похоже, море было по колено. Так что Сергиевская так и не поняла, что ж такого сделала ассистентка, а все предположения были таковы, что озвучивать неприлично, да и лексического запаса ее английского не хватит.

На самом деле это уже не имело никакого значения. По крайней мере, сейчас. Когда она вот-вот окажется на полу.
Рассмотреть происходящее вокруг сложно. Глухим током пробивается голос Трампера, кажется, он ее зовет. И именно он не дает ей упасть, иначе не объяснить, почему отдаленный голос доносится теперь над самым ухом, а с полом встретиться не приходится. Состояние дурноты для Светы не свойственное. Плохо чувствовать себя приходилось, как и любому человеку, всякое в жизни бывало, но в обморок упала всего лишь раз до этого, да и то на ранних сроках беременности, оказавшись в душном вагоне метро. То чувство как-то давно растворилось в жизни, не сохранив ничего от той истории, так что полученный эффект каждый раз как в первый, но Свете совершенно не нравился.

Все, что происходит дальше, Света запоминает смутно. Она была уверена, что ее тут же сдадут на руки сопровождаемому, но, видимо, Молоков не успел перехватить момент. Может быть, ей должны были вызвать скорую, по крайней мере, в Москве так бы и поступили. А тут... тут возникает провал, хотя полностью женщина не отключается, оставаясь в каком-то зыбком мареве ирреальности, приправленной острыми запахами Бангкока наперевес с влажностью.
А потом поток воздуха приятно врывается в помещение, обдавая прохладой, хотя все такой же наполненной влагой, но все лучше душной студии. Света понимает, что сидит на диване, судя по всему, в гримерке Трампера. Она касается пальцами висков, чуть нажимает, проводит пальцами по волосам из тугих завитков, и тянет руки к бокалу с водой. Отвечает не сразу, мешает шум из-за двери, видимо, под ней выстроилась очередь всех желающих узнать, что происходит. Света бросает взгляд на дверь, делает глоток: вожделенная влага, наконец, заполняет собой горло, ослабляя жжение от сухости, и она откидывается на спинку дивана. Встать сейчас не то что не получится, ей просто этого не хочется. Она прижимает стакан к виску, наслаждаясь моментом.

- Да, лучше, - сипло отзывается наконец, дав эскападе Фредди отзвучать, после чего воцаряется благословенная тишина. Первой мыслью вспыхивает необходимость попрощаться и уйти, где-то там ее ждут, и хотя злость на то, что приходится делать, так и не отзвучала в душе, все же Света беспокоится, какие выводы сделает Саша.
- Кажется, смена климата и духота сыграли со мной злую шутку, - Света снова делает несколько глотков.

Мысли мыслями, а все равно не уходит. Так и сидит на диване, медленно, но без каких-либо чувств, осматривая гримерку Фредди. Впрочем, комната на гримерку не похожа, по крайней мере, не на ту, где Свете поправляли макияж и прическу. Диван довольно удобный, журнальный столик перед ним, холодильник, мини-бар - бутылка спиртного становится дополнением к обстановке, будто бы так и должно быть. Острый запах алкоголя бьет в нос, но к стакану с выпивкой Света не притрагивается. Это не вино, а что-то крепче вина она не пьет, даже водку на рабочих посиделках не пила. И сейчас не хочет поддаваться соблазну, хотя в последние дни хотелось если не побить посуду, то точно забыться в градусе в собственной голове.

- Я должна сказать вам спасибо еще раз, - живительная влага наполняет собой не только горло, но и голову, видимо. Неожиданно становится ясно, что размытые до того слова, сказанные в споре между Фредди и Шейлой, проявляются чуть более четко. Не полными все же, но их достаточно, чтобы собрать картинку из разрозненных фактов. - Несмотря на то, что вы сказали о третьесортной истории любви и вопросы про любовницу, вы... - Света запинается, ей не хватает слов, которые сейчас упорно убегают от нее, словно прячутся в словарь английского языка, тот самый оксфордский словарь, о котором она мечтала и получила на восемнадцатый день рождения. - Не важно, в общем, просто спасибо, - решает женщина, не в состоянии справиться с тем, что происходит в ее голове. Она опускает взгляд, рассматривая наполовину опустошенный ею стакан. А может к черту принципы? Может, взять и выпить? - Съемка окончена? Или мне снова потребуется вернуться туда?

От одной только мысли становится дурно. Хочется забиться куда-то, где до нее сейчас никто не доберется. Вообще никто. Ей было так хорошо последние месяцев восемь, что то, что происходит сейчас, похоже на кошмар. Она отпустила Сергиевского, и пусть. Ее давно уже не касается, что происходит в его жизни, а весь этот фарс сейчас вытравливает все хорошее, что с ней случилось в последнее время. Хочется найти какую-то ванную, сесть на кафельном полу и реветь не то до икоты, не то до тошноты. Почему ее просто не могут оставить в покое? Почему она должна отвечать на каверзные вопросы, раскрывать душу, царапаться о все углы мягким нутром, которое не заслужило ничего подобного?

Света постукивает ногтями по стакану, затем решается.
- Фредди, вы, правда, не понимали, что Анатолий уйдет, когда окажется в неудобной ситуации? - Неудобная ситуация это она сама. - Или вы на это надеялись, чтобы не вести разговоров о Флоренс Васси?
Света поднимает взгляд на Трампера. Она впервые произносит имя Флоренс не только сейчас, но за многие месяцы, словно бы позволяя ей стать не просто эфемерной мыслью о том, что ее муж ушел к другой, но чем-то осязаемым. Обрести не только глянцевый образ, который Света успела мимолетно рассмотреть, но и стать живой. При этом Света не чувствовала ровным счетом ничего к Васси, ни злости, ни обиды, ни сочувствия, что ей, похоже, отведена определенная роль. Почему-то так казалось, глядя со стороны на них с Анатолием. А может это просто воображение... как там сказал американец? Брошенной жены, точно.

На столе стараниями Трампера появляются кока-кола и лед. Света задумчиво смотрит, пытаясь понять, каким образом все это применить к разговору, хотя интуитивно догадывается, что колу можно смешать с ромом, но все еще чувствует немного странно, словно бы при первом глотке растеряет все свое благоразумие. Если таковое вообще осталось.
Фредди подтверждает догадку Светы. Еще немного поколебавшись, Сергиевская откручивает крышку кока-колы, добавляет газировку в ром, подумав, бросает и пару ледяных кубиков. С одной стороны, это опрометчиво, с другой - она устала сохранять здравый смысл, ей уже все это осточертело. План рухнул, что от нее еще можно требовать?
- Я бы не успела, - признается Света, - вы слишком быстро говорили. Но потом был перерыв, пока режиссер решала вопрос вашего возвращения на площадку, и мне хватило знаний, чтобы уловить кое-какие фразы, по ним я и сделала выводы.

Значит, не говорить о Васси и о дивной встрече четы Сергиевских. Выбирать не приходится, жаловаться грешно, Света и рада больше об этом не говорить, не обсуждать, не думать. Все, что произошло в Бангкоке, останется тут же, прихватив с собой в могилу молчания последние месяцы, которые для Светы были дороги.
Она делает глоток своеобразного коктейля. Вкус интересный, но непривычный для женщины, обходившейся обычно вином, иногда шампанским. В необычных напитках кроется опасность захмелеть, потерять контроль, наделать ошибок. Света далека от импульсивности, и все же, она все еще сидит на диване в гримерке Трампера, не торопясь уходить, словно бы ее никто не ждет в коридоре. Слабый отзвук свободы, пара минут на вдох и выдох, когда можно не думать о последствиях собственных слов. Само собой, Фредди может их использовать против нее, но оно ему надо? Интерес к ней закономерно должен затухнуть, стоит присмотреться к фактам неудавшегося интервью; распотрошить душу советской учительницы - не много чести для профессионала. Скучно, нудно, не интересно.

Пренебрежительное упоминание Молокова вызывает желание сказать, что все не так просто, и её сопровождающий совсем не такой, как... Выглядит. Смешно. Потому, что своими последними решениями он опровергает все то хорошее, что знает о нем Светлана. И если сама она сейчас сомневается, насколько знает Александра, то имеет ли право убеждать Фредди в обратном. Тем более, что теперь стало ясно: вернуть Толю домой Молоков хочет больше, чем удержать её. Одна лишь эта мысль причиняет боль, но Света уже владеет собой достаточно хорошо, чтобы не проявить подобных чувств. Вместо этого делает новый глоток и произносит:
- Если ты не против, я не буду торопиться.

Английский язык скуден на эмоции, но все так же любим Светой. С высоты своего опыта она легко улавливает все его оттенки. Кто-то другой мог бы не заметить, как меняется тон Фредди, выводя их общение на новый уровень, менее официальный, более простой. И совершенно понятный. Как то бывает, когда за спиртным обсуждаются вполне обыденные вещи. Тем более, что в эту минуту становится как-то ясно, что у Трампера не отгорели чувства к рыжей англичанке. Сейчас уже нельзя сказать, то ли в голове осталась информация, данная Свете перед интервью Молоковым, то ли она сама сделала выводы, что между Флоренс Васси и Фредди Трампером было что-то большее, нежели выбранные роли людей, идущих к одной цели. И где-то в подсознании, возникает грустная мысль, что за мисс Васси борются, а за Свету, похоже, никто бороться не станет. Она отгоняет ее, делая новый глоток из стакана, все более этим увлекаясь, но пока не чувствуя никакого эффекта. Возможно, она все еще напряжена, тем самым сводя на нет весь терапевтический эффект рома с колой. Женщина чуть крутит стакан в руке, не до конца растаявшие кубики льда безвольно перекатываются по дну, весело постукивая друг о друга. Звуки сливаются со звуками улицы, словно крадучись, они заполоняют постепенно пространство гримерки, путаясь в звуках голоса, в американских словах, в неудобствах и мыслях.

В момент, когда Трампер улыбается, он напоминает мальчишку, который только что сделал великое открытие. Забавно, как за краткое время американец успевает развенчать первое впечатление о себе, превратив его в труху. И гримерка начинает ощущаться островком безопасности, откуда не хочется выходить в большой и жестокий мир, где наверняка ей скажут, что она совершила ошибки, сломала план, не справилась, хотя изначально предупреждала, что предъявить её Сергиевскому плохая идея. Нет никакой любви. Прогорели все чувства. Более чужой, чем в студии, Света себя никогда не ощущала по отношению к собственному мужу. Сейчас это просто слово, обозначающее нечто бессмысленное. Два человека, которых объединяет общий ребёнок. И все.

А Фредди Трампер весьма привлекательный мужчина. И когда говорит о шахматах, лицо его озаряется внутренним светом, словно это самое его любимое дело - доска, поделенная на клетки, на которой стоят фигуры. Знакомый взгляд, знакомое чувство, что от него исходит; таким же становился Толя, стоило начать говорить о любимой игре. Он чувствовал фальш Светы, непонимающей, но пытающейся делать вид, что ей интересна его игра, его мечта, меняя разговоры с ней на разговоры с сыном, а теперь, наверное, говорит с Флоренс Васси.
- Ничерта не понимаю в шахматах я, это доказанный факт. А у тебя и Анатолия много общего. Вы одинаково горите шахматами. - зачем-то констатирует Светлана. Склоняет голову к плечу, пытаясь понять, насколько резонно задавать вопросы личного характера. Но если там, в студии, Фредди был ведущим, то сейчас Света вполне может уравнять условия разговора. - Ты ее любишь?

Отредактировано Svetlana Sergievskaya (2024-03-05 22:26:51)

[indent] Как ни странно, но чувствовать себя как дома в гримерке резкого и странного американца выходило легко. Удобный диван, любопытный разговор, приправленный спиртным. Пить было ошибкой, Света понимала, что от стресса и отсутствия еды захмелеет быстро, тем более ром был неизведанным напитком. Но она не жалела о принятом решении. Последние несколько дней разорвали ее душу в лохмотья, и в этот раз было хуже, чем год назад, когда уехал Сергиевский. Сейчас все в душе было расцарапано в кровь, хотелось реветь кровавыми слезами, и в номере отеля она бы обязательно занялась этим, лежала бы лицом в подушку, давилась бы плачем и жалела бы себя. Тут хотя бы у нее намечается интересная беседа с интересным собеседником. Что примечательно, Фредди Трампер не торопился избавиться от ее общества, видимо, решив, что пить в компании веселее.
[indent] И ладно.
[indent] На столь нескромный вопрос Трампер отвечать не торопится. И затянувшаяся пауза говорит гораздо больше, чем слова. Так бывает, когда чувства внутри сумбурные и противоречивые, и ты не можешь выбрать то, что должно прозвучать. А может все дело в том, что обсуждать свои чувства глупо с едва ли знакомой женщиной, а еще лучше - женой соперника. По воле судьбы все еще не бывшей. Почему Флоренс Васси ушла от Фредди к Анатолию? Казалось бы, Света могла ответить на этот вопрос, но нет. Уже не могла, давно не могла. Она почти и не помнила, за что когда-то любила Сергиевского. И любила ли? Да нет, все же любила, потому, что так хотели все, так хотела она сама, это ведь так правильно, так стабильно. Красивая пара, как с картинки, на той самой свадебной фотографии, пусть и черно-белой, но глянцевой и идеальной. Все было идеальным, и только потом, гораздо позже, стало ясно, что ничего не осталось в чувстве, рассыпалось, превратилось в пепел, который ветер развеял сам.
[indent] А Фредди Трампер все еще любил Флоренс Васси, и на одного несчастного участника дурацкой истории, достойной бабских романов, становится больше.
[indent] Света стирает эту мысль новым глотком. А ром идет все лучше.
[indent] - Нет, не всегда...
[indent] Молоков мог бы поспорить. Ее прямолинейность ставила его в тупик, впрочем, он быстро приспособился отвечать ей тем же. Кто бы знал, чем все закончится - они сейчас в Бангкоке, Света в гримерке Трампера, Молоков где-то в коридоре, он ее подставил, она не понимает, что с этим делать.
[indent] - Но чаще, чем хотелось бы.
[indent] А вот и неудобный вопрос от Фредди подоспел. Хотя почему неудобный? Как раз на него Света может ответить, не колеблясь. От всей души, с откровенной честностью.
[indent] - Нет, я не люблю Толю. Достаточно давно не люблю, чтобы делать вид, что я страдаю и жажду его возвращения. Если бы не... указания от вышестоящего органа, меня бы здесь не было, - Сергиевская пожимает плечами. Она вернется в Москву. И она потребует развод. И пусть только ей попробуют отказать. И не важно, вернется ли Анатолий, она свою роль отыграла по нотам, если ничего не выходит, то тут не ее вина. Сергиевский сам не дурак, не баран, не конь, чтобы ходить в уздечке, странно, что Саша этого не понимает до сих пор.
[indent] Хоккей, балет...
[indent] Полковника госбезопасности не хотите?.
[indent] Света издает невнятный смешок, явно нервный. Но рассказывать о своих отношениях с приставленным к ней цепным псом не хочет. Дело ведь все равно не в ней, всегда не в ней, как забавно это выглядит. Свету не выбирают, она удобное приложение к реальности. Как же ей это осточертело: быть правильной, удобной, идеальной женой и матерью. Для кого все это, зачем? Для Толи, которому это все было не надо? Для Саши, которому важнее вернуть Сергиевского?
[indent] - В СССР считается, что каждая женщина должна сходить замуж и родить ребенка. Я сходила, я родила, теперь все шахматисты, хоккеисты, и кто там еще, могут проходить мимо, мне никто не нужен.
[indent] Света лжет. Ей нужен один-единственный человек. Ей нужна забота, ласка. Ей нужно, чтобы кто-то разделил ее хлопоты в повседневной жизни, чтобы могла вечером забраться в тепло постели, в нежность чужих объятий, зарываясь пальцами в волосы целовать родные губы. Но лучше лгать, чем сейчас начать причитать обо все этом.
[indent] - Мой брак можно охарактеризовать так - Хоббит, путешествие туда и обратно.
[indent] Света смотрит в стакан и понимает, что он внезапно опустел. И никак не может решить, хочет ли добавки или все же следует остановиться.

[indent] "Трахаетесь..."
[indent] Такого слова в лексиконе учительницы английского языка советской гимназии быть не должно. Но не понять его - трудно, если владеешь хоть какими-то элементарными азами логики и контекста. Что ж, похоже, Света привезет из Бангкока новые знания, о которых не просила, зато может хвалиться опытом общения с носителем английского языка в американской раскладке. Не то чтобы ей это было нужно, но сейчас она уже не понимает, что вообще ей нужно. Следом за градусом спиртного в крови растет и градус откровенности, такой спокойной, хрупкой, в чем-то опасной, но у Фредди Трампера нет камеры, чтобы думать о последствиях этого разговора. Голосок в голове возникает из ниоткуда: камера может быть скрытой. Хочется рассмеяться - это уже сродни паранойе. Никто, ни сам Трампер, ни Молоков, ни Сергиевская не могли предположить, что интервью закончится посиделками в гримерке американца, так что предполагать, что все подстроено - глупо. В конце концов, Света просто могла встать и уйти сразу же, как ей полегчало, но она все еще сидит здесь и собирается честно ответить на вопрос Фредди. Женщина смеется:
[indent] - В СССР секса нет, - выдает расхожее мнение на тему личной жизни каждого советского гражданина. - А детей находят в капусте.
[indent] Трампер понимает.
[indent] И от этого становится еще грустнее.
[indent] Чужое одиночество, такое терпкое, такое болезненное, словно отрезвляет, оставляя после себя лишь горечи привкус на губах. Лучше бы не понимал. Потому, что хочется эгоистично сделать вид, что она одна такая, пострадавшая от чертового жестокого мира. А теперь Света слышит чужую молчаливую тоску, выраженную в понимании, и уже приходится признать, что один-единственный момент переломал не только ее жизнь, но и жизнь Фредди. Что они оба сегодня брошенные теми, кто был рядом не один год, и в этом у них есть нечто общее.
[indent] Света качает головой, не столько ответ на понимание, сколько нежелание продолжать этот разговор в таком ключе. Потому, что прекрасно знает, что будет говорить лишь с одной целью - убедить саму себя в этом. Ложь, чистой воды ложь. Ей нужен тот, на чью руку она сможет опереться, кто подстрахует, кто решит проблемы за нее, она всего лишь слабая женщина, уставшая быть сильной. И все ее попытки доказать себе и людям, что нет, никто не нужен, она все сама - забьет гвоздь, притащит сумки с продуктами, объяснит сыну все тонкости быть мужчиной - разбиваются о волнорез простого и понятного желания просыпаться рядом с тем, кто будет ее любить. И кого может любить она.
[indent] Нет уж, лучше обсуждать отсутствие секса в СССР, раз уж ей совсем не стыдно.
[indent] Когда Фредди успевает наполнить стакан Светланы ромом? Для женщины, попробовавшей водку лет десять назад и лишь убедившись тогда, что вино она предпочитает больше всего, Сергиевская слишком резво пьет незнакомый напиток, который возвращает ее к истокам нетрезвости, потерянной на считанные мгновения. Может, конечно, и не плохо, но наутро ей точно будет плохо. А ведь придется решать проблемы, спровоцированные сорванным интервью, о котором она успевает позабыть, словно все уже не имеет значения.
[indent] А может пусть так все и идет? Когда еще она сможет позволить себе расслабиться? Напиться и забыться. И не важно, что ей скажут - кто? Молоков, который обнимал ее ночами, возил в Гагру, а потом предал, подставил и сейчас, скорее всего, беснуется за дверьми? Ситуация вышла из-под его контроля, и Света чувствует от того некое злорадное удовлетворение. То, о чем она всегда ему говорила: невозможно контролировать чужие эмоции. Написанный сценарий встречи с Толей рухнет, как только тот дернется из узды, наброшенной на него Союзом. Раз колобок ушел от бабушки с дедушкой, уйдет и снова, не оглянувшись и пустив по боку даже сына, чего уж там.
[indent] Прежде, чем ответить Трамперу, Света делает пару глотков.
[indent] - Это у тебя вопрос из твоего сценария или уже пошла импровизация?
[indent] Но это повод задуматься. Произнести вслух то, о чем было не принято говорить в семье. Не принято задаваться вопросом "что мы с тобой делаем в одной постели, если нас объединяет только ребенок?", ведь это прямая дорога к разводу. Насколько проще было бы не стесняться этих мыслей, тогда бы сейчас Сергиевская была дома, а не сидела бы в этой гримерке.
[indent] - Можешь не верить, но это так. Мы все время росли где-то рядом, наши родители дружили, поэтому все казалось чем-то... разумеющимся, что ли. Нас обоих это устраивало, у меня был очень красивый муж, на которого с завистью смотрели все девчонки в институте, у Толи была я, способная обеспечить ему тыл, пока он решал свои шахматные задачи. Мне кажется, что ни он, ни я не имели ни времени, ни шанса подумать о том, нужно ли нам это все. Когда родился Ваня, времени на размышления стало еще меньше.
[indent] За окном окончательно все захватывает вечер, расцвеченный светом неоновых вывесок. Сколько у сопровождения Светы уйдет времени на то, чтобы вломиться сюда и все испортить? Сколько бы ни было, она использует все, что ей остается. Женщина делает еще пару глотков. Женское любопытство, до того упорно игнорируемое, перехватывает инициативу. Последний год Сергиевская уверена была в том, что ей совершенно нет дела до мужа и его любовницы, но сейчас она все же спрашивает:
[indent] - Что ты сделал такого, что она ушла к нему?
[indent] Может быть, сейчас Трамперу будет больно. Оборотная сторона разговора за бутылкой - перестаешь трепетно следить за тем, чтобы не обидеть собеседника. Врожденное чувство такта рушится, на его руинах возникает острое желание уколоть в ответ на пару неприятных минут. Им каждому приходится жить со своей болью, уживаться с ней, значит, приходится и говорить. Зато проговоренная боль перестает ранить так остро, не оставляет кровавых разводов несбывшегося будущего с мыслями о еще паре детишек. А, да, это были мечты матери, Свете хватало и Вани в полной мере.
[indent] - Это не попытка распороть твою душу одним махом, я, правда, хочу понять, почему женщина уходит от одного к другому, ты не кажешься плохим вариантом.

[indent] Глядя на Фредди, Света задается вопросом: не создала ли она сейчас еще один миф об СССР? Чего доброго, американец еще поверит ее словам, решит, что советская держава и правда выдает талоны на секс, регулируя рождаемость. С другой стороны, а не все ли равно, что подумает Фредди Трампер? Света не голубь мира, а полковник КГБ вынуждает ее делать то, что ей совершенно не нравится. Страна, само собой, это не правительство, это - люди в ней живущие, но Света Сергиевская не ее представитель сейчас, не официальное лицо, а просто чертовски уставшая женщина, которая хочет хотя бы сейчас не думать, во что снова превратилась ее жизнь и что с этим делать.
[indent] Пока выходило только напиваться совсем незнакомым алкоголем. Света никогда не позволяла себе лишнего, но сегодня останавливаться она не торопилась. Блаженное тепло расползалось по телу, оставляя в голове приятный привкус откровенного пофигизма в комплекте с туманом, за которым исчезало все на берегу. Плывешь себе в лодочке по волнам памяти, рассказываешь, что ничего не было в браке с Толей, за что следовало бы цепляться. И уже даже не стыдно, что после первого нервного приступа злости и обиды, она поддалась облегчению: больше в ее жизни не будет фальши, не будет наигранности, не будет навязчивости. Стоило, наверное, за это поблагодарить рыжую англичанку, которая решила, что русский шахматист стоящее приобретение, но осадочек все равно остался, как от тех пресловутых ложечек. Остался при мысли о том, что невозвращение Сергиевского вызвало лавину проблем в жизни Светы. Они что, не могли просто так развестись? И внутренний голос с чуть пьяным смехом констатирует: не могли, дорогая, ты ведь трусила остаться разведенкой с сыном, о тебе бы шептались, что ты неудачница. Сейчас, правда, тоже шептались, но хотя бы в большинстве своем, как о жертве ситуации.
[indent] Неужели, людям интересно слушать о чужой жизни? Что им даст рассказ Светы о том, как она познакомилась с чемпионом мира, как жила с ним? Идиотизм какой-то. Люди не пробовали своей личной жизнью интересоваться? Тем более, что семейная жизнь Сергиевских была безнадежно скучна, все слишком стереотипно, не выбивалось из общепринятого понимания, как должны были проходить дни-недели-месяцы у типичной ячейки советского общества. Об этом даже рассказывать скучно. Но справедливости ради, в жизни это замечалось лишь тогда, когда рушилось. Иногда Света чувствовала себя белкой в колесе однозначности, но тогда можно было просто выдохнуть, сменить отпуск в Анапе на Евпаторию, и тут и там детские песочные пляжи и теплое море, и уже кажется, что появилось некое разнообразие.
[indent] Это вам не Абхазия, конечно.
[indent] - Ты мог бы выиграть турнир и сменить Америку на Советский Союз, тогда тебе было бы обеспечено внимание всего мира, - смеется Сергиевская. Когда смех умолкает, она чуть качает головой: - Почему все эти люди интересуются чужой жизнью? Почему не спортом? Не достижениями в шахматах? Они вообще хоть что-то знают о шахматах? Никогда не понимала, почему кто с кем спит интереснее того, кто у кого выиграл.
[indent] Так было везде: в Америке, в СССР, наверняка и в Англии и Франции и Германии. Везде. Разные страны, разные нации, а мозги у всех одинаковые, все хотят залезть в чужую постель, не ведая, что в их собственной происходит.
[indent] И эта тема была откровенно уныла. Пора сменить на что-то другое.
[indent] Может быть, именно поэтому Сергиевская колеблется, не отвечая на вопрос Фредди, хочет ли она знать ответ. Света молчит, давая Трамперу шанс уйти от этой темы, мысленно уже ища замену. Обсуждать детей и их отсутствие она не хочет, Ваня - неприкосновенная тема, переубеждать же американца в его решении ей не нужно. Дети - выбор каждого. Ее выбор - быть матерью. Она не жила с мыслью "хочу ребенка", не преследовала эту цель, более того, лишь когда Ванечке исполнилось месяца три, она осознала, что есть счастье быть его мамой. А все остальное - не важно. И Света не думает о том, что хочет еще детей, скорее уж не хочет. Но Ваня - неотъемлемая часть ее души.
[indent] А Фредди Трампер на считанный миг кажется ребенком, который не получил ни любви, ни ласки. Но нет, наверное, показалось. Свете сегодня много чего кажется, это все ром и странные переходы от одних событий к другим.
[indent] Американец отвечает, да так, что Света не знает, что сказать. Мудак? Ну... она его не знает, и в какой-то момент тоже так подумала. Сергиевская опускает взгляд на руки, стакан уже пуст, просить добавки чревато последующим опьянением, наверное, пора заканчивать этот аттракцион невиданной откровенности, особенно о чужой жизни. Света все же поднимает взгляд, неловко улыбается Трамперу.
[indent] - Похоже, что ваша жизнь изобиловала эмоциями, я с Сергиевским даже поругаться не могла. С ним ругаться в принципе бесполезно.
[indent] Вы когда-нибудь пытались орать на двухстворчатый шкаф? Ну тот, из румынского спального гарнитура, за который мама Светы заплатила будь здоров. С антресолями, в которые положить вещи можно только с табуретки, балансируя на грани падения. Вот примерно такое ощущение вызывали все ссоры с Толей, это было и правда бесполезно. Выпустишь пар, а в ответ ничего не получишь, да что там, у шкафа и то больше реакции, он может дверной створкой наподдать за неаккуратное обращение с ним. И то хоть что-то. А тут... ну в общем да, ругаться бесполезно, выдавливать эмоции не стоит даже пытаться.
[indent] Интересно, у Флоренс Васси получилось?
[indent] Предложение Трампера вызывает удивление. Света с минуту смотрит на Фредди, затем переводит взгляд на дверь. И вместо того, чтобы сказать, что нет, ей пора в отель, и вообще странно, что сопровождающие жену беглого шахматиста овчарки еще не роют подкоп под дверью с целью вызволить овечку из лап американского волчары. Но вдруг прогулка выглядит очень заманчивой. Бангкок она видела из окна машины, почему бы не посмотреть ближе? Это первая и последняя поездка заграницу, Ваня в номере, мысли о нем вскользь вызывают умеренное беспокойство, присыпанное надеждой, что Молоков не допустит ничего такого с ее ребенком.
[indent] Мысль о нем обжигает, толкая к решению, лишенному здравости.
[indent] - Пойдем. Но ты же понимаешь, что мои соглядатаи этого не позволят просто так уйти, как мы выберемся, чтобы им не попасться?
[indent] Чуть пошатывает, от того и движение, когда Света поднимается с дивана, выглядит ненатурально плавным. Шум в голове волной отбегает в сторону, ей, определенно, нужно на свежий воздух. Не так уж много выпила, чтобы не стоять на ногах. Только дурной смешок срывается с губ, но пусть, иногда нужно отпустить все, оставив лишь саму себя.
[indent] - Это какой этаж?

[indent] Нет, Свете этого не понять все равно. Она и сплетни коллег не особо слушала, хотя те курсировали по школе потоком, набирая в себя растущие подробности. Чем только обернется эта поездка в Бангкок? Через какое время всплывут придуманные подробности вынужденного отпуска Светланы Владимировны? Не ровен час, еще увольняться придется. Об этом Света заранее жалела, смена работы очередная за год сама по себе выглядит безрадостной перспективой, но это место ей в самом деле нравилось, а у Вани были хорошие отношения с одноклассниками и учителями, и вот опять, в этот раз уже по вине Александра.
[indent] Света хмурится, не сразу обращая внимание на слова Трампера. Чуть удивленно взлетают светлые брови, когда смысл сказанного все же доходит до нее, и от осознания его становится так уныло, что хочется попросить еще порцию рома в стакан: со следующим Света уже облажалась. Как она.
[indent] Призрак Флоренс Васси маячит бледной тенью, чуть золотистой в уходящем сиамском солнце.
[indent] - Кажется, уже поздно, - бормочет себе под нос Сергиевская, учитывая, что она по уши увязла в сложных отношениях с полковником КГБ. И это было в два, три, десять раз хуже брака с Сергиевским, еще и приправлено запутанными чувствами, от которых вся душа была испещрена иголочными дырочками.
[indent] Дура, зло ругает себя Света.
[indent] И старается сосредоточиться на Фредди. Желание сотворить что-то, выходящее за рамки обычного своего поведения, растет и ширится, пробуждая невиданное упрямство в советской учительнице. Хуже, наверное, уже не будет. Так что можно рисковать.
[indent] Отравленная пешка.
[indent] Опять.
[indent] Смутное воспоминание разговора с Толей рассыпано в памяти осколками, которые хрустят под женскими шагами. Света удерживается от желания поморщиться, потом расхохотаться, отпустив комментарий на тему того, что Фредди Трампер и Толя Сергиевский два сапога пара, но сами того не понимают. Она трет переносицу, затем все же произносит:
[indent] - Пешка, которая может значительно ухудшить положение при попытке ее прикарманить, - она ловит взгляд Трампера, пожимает плечами. Все же, любопытство довольно сильная вещь, вынуждает приоткрыть завесу чужого интереса, узнать, что все же означает сия шахматная фигура. Но на том и остались все знания, не сдвинувшись с места.
[indent] Поначалу она пытается уследить за разговором Фредди, но он говорит слишком быстро, и слов по ту сторону трубки не слышно, что усложняет понимание контекста. Дело бесполезное, дело бессмысленное, и Света бросает его, погружаясь в свои размышления. Как она оправдает свое поведение? Свой побег? А должна ли она вообще оправдываться? После всего, что произошло, после того, как она стала заложницей обстоятельств, есть ли у нее необходимость в этом оправдании, или она получает свое искупление грехов? Света прикрывает глаза, минутная тишина заставляет повернуть голову, глядя на Трампера, тот уже напропалую флиртует с Кейт. Он светится, снова выглядит, как мальчишка, нашедший правильную шахматную комбинацию: улыбка до ушей, глаза блестят ярко, кажется, наступило Рождество или он снова стал чемпионом мира. Таким Фредди и залюбоваться можно, что Света и делает без зазрения совести - прекрасным любоваться не запрещено, а все остальное не про них. Они два барана с разбитыми сердцами, которым не повезло, но которые, похоже, не собираются топиться в прибрежном потоке волн.
[indent] - Пистолета? Нет, зачем мне, я же рискую попасть не туда и причинить вселенскую катастрофу.
[indent] Света подходит к окну, останавливается на расстоянии, чтобы было видно такси. Приподнимается на носочках, вытягивает шею, чтобы увидеть парочку соглядатаев, при том оставшись незамеченной. Кажется, в шее что-то хрустит, Сергиевская морщится, трет натянутые мышцы.
[indent] Она кивает, стараясь запомнить инструкции Фредди. Налево, два пролета вниз, направо... или снова налево? Нет, все же направо. Света снова смотрит на улицу.
[indent] - Может, все же, повезет твоему лицу уцелеть, - замечает она.
[indent] Люди Молокова везде, они заполонили собой все, и Света даже не знает, сработает ли этот план побега. Чувство такое, словно она убегает не только от Саши, но и от страны, предавая ее в его лице. Но она вернется. У нее сын остался в номере. На миг Света испытывает чувство стыда перед Ваней, вынужденным коротать сегодняшний день в обществе незнакомых хмурых людей, пока мама решает свои психологические проблемы. Наверное, сегодня она плохая мать, раз не может даже заставить себя подумать о том, чтобы извиниться перед Фердди, сказать, что их затея глупая, что ей надо возвращаться в номер, к советской делегации. К сыну. В минуту кажется, что Света перебарывает себя, она даже оборачивается, чтобы сказать Трамперу привет-пока, но ловит краем глаза движение подъезжающей машины.
[indent] Такси.
[indent] Секунды для принятия решения.
[indent] Света даже не задумывается.
[indent] Ей нужен этого глоток воздуха до того, как она снова окажется один на один в борьбе за свою спокойную жизнь.
[indent] Выходы. Света опаздывает на полшага вслед за размышления Фредди вслух, она бросает взгляд на американца:
[indent] - Я видела пожарный выход в торце здания.
[indent] По крайней мере, emergency escape в теории должен означать именно его.

Отредактировано Svetlana Sergievskaya (2024-09-09 22:38:34)