Величественный дворец, творение знаменитого архитектора Гарнье, сиял этим вечером особенно ярко, принимая почтенную публику. Аншлаг! Похоже, что парижане питали интерес к музыкальным работам соотечественника. Правда, кое-кого огорчило, что в этот раз спектакль пройдёт без участия примадонны. Поклонники Карлотты стабильно делали кассу театру. Но сейчас, должно быть, они пришли лишь для того, чтобы освистать новоиспечённую солистку, и доказать тем самым свою преданность.
Для директоров, безусловно, это был большой риск. Из-за этого Кристин ощущала ещё больший груз ответственности на собственных плечах. Костюм Маргариты казался ещё более тесным, чем на репетициях. От света, направленного на неё, бросало в жар сильнее, чем в летний полдень. Спасало одно – мысль о долге. И прежде всего перед тем, кто всегда верил в неё.
Артисты – чуть ли не самые суеверные создания в мире. Одни перед выступлением от души желают друг другу «сломать ногу», а Кристин, стоя в закулисье, тихо молилась. Закрыв глаза, она просила помощи у своих небесных заступников и клятвенно обещала не посрамить никого из них. Первое появление Маргариты на сцене не требовало даже открывать рот, но волна беспокойства всё равно пробегала по телу юной солистки. Ей не требовалось бросать и взгляда в сторону зала, чтобы почувствовать, как много устремлено взоров к главной героине оперы Гуно. Как они изучают её, препарируют. Что и говорить о том, какие усилия приложила Кристин, чтобы побороть страх перед своим выходом в сцене встречи с Фаустом.
Но затем выступление прошло будто на одном дыхании. Не было ни зала с величественной люстрой и тяжёлым алым занавесом, ни грохота аплодисментов. Весь мир растворился, как будто это лишь сон. А явь – это голос, за которым вечно следовала Кристин. Даже звуки оркестра, исполнявшие в тот вечер бессмертную музыку Гуно, не могли заглушить его. И даже находясь глубоко под землёй, во мраке подвалов Оперы, учитель присутствовал в этот вечер со своей подопечной. Кристин это чувствовала. Он наблюдал за муками любви её Маргариты и её страданиями. И когда душу героини унесли с собой ангелы, возвещая, что она спасена, силы начали стремительно покидать певицу. Мир безумной каруселью закачался, закружился и подбрасывал её, лишая опоры.
Кристин еле смогла скрыться за кулисами, прежде чем в бесчувствии упасть на руки своих партнёров по сцене. На поклоны она уже не вышла. Впрочем, её обморок не длился долго.
«Это всё нервы», – вскоре услышала она, как сквозь толстый слой ваты, чей-то спокойный голос. Скорее всего, принадлежащий мужчине. – «Сейчас мадемуазель придёт в себя».
Кристин медленно распахнула глаза. Очертания комнаты слегка расплывались, но, к счастью, сознание уже прояснилось. Туалетный столик с россыпью пёстрых баночек и пузырьков, огромное зеркало в золочёной раме – певица узнала свою гримёрную. Должно быть, её сюда принесли неравнодушные служители театра. Рядом с софой столпилось сразу несколько человек, которых Кристин медленно обвела взглядом. В нём не было никакой тревоги или даже удивления, словно всё шло своим чередом… но только до тех пор, пока она не столкнулась с удивительно знакомыми глазами.
Зрачки резко сузились. Нижняя губа непроизвольно дрогнула на тихом вдохе. Кристин казалось, что вот-вот она снова лишится сознания от избытка эмоций. Прямо сейчас рядом с ней был он…
«Рауль... боже, как он здесь оказался?»
Вероятно, он слышал, как она пела. В это мгновение Кристин особенно отчётливо почувствовала заполошное биение собственного сердца. Зачем он пришёл к ней? Волновался? Может, собирался ей что-то сказать? Ему понравилось выступление? Столько времени она не замечала и не догадывалась… хотя, кажется, до неё доносились раньше слухи о таинственном поклоннике. Был ли это Рауль? Кристин отмахивалась от любых сплетней. Хватало и того, что рассказывают о происках Призрака Оперы.
Кристин уже собиралась заговорить, но почувствовала, что в этой комнате есть кто-то ещё. Разумеется, помимо тех, кто стоял сейчас перед ней с озабоченным видом. Это немного озадачивало. Было у неё что-то, что можно было назвать «внутренним зрением». Она помнила эти ощущения, когда отправлялась искать загадочных фейри из бретонских легенд и оставалась одна в густых сумерках у болот. Будто происходило что-то, чего нельзя увидеть, а только почувствовать.
Краем глаза Кристин зацепилась за чистую гладь большого зеркала. И едва заметно сжала пальцы на подоле своего костюма, на котором только ослабили шнуровку, чтобы дать доступ воздуху.

Отредактировано Christine Daae (2024-04-30 12:43:45)

Она помнила всё. И светлые дни их цветущей юности, и уютные вечера за страшными рассказами о духах и героях. Отблески весёлого костра в родных глазах и пронзительное до дрожи пение скрипки ещё долго снились Кристин одинокими ночами. Но со временем она примирилась с мыслью, что им с Раулем не суждено снова встретиться.

Наследника де Шаньи ждала иная судьба. Возможно, думала Кристин, пока она искала себе место в кордебалете, Рауль уже бороздил морские просторы. Как и мечтал ещё в детстве. Девушке оставалось по-матерински бережно баюкать в своём сердце воспоминания о тех прекрасных днях рядом с ним. Особенно, когда юной певице явился Ангел Музыки и дал чёткое указание посвятить себя всецело музыке. Ни о каких мирских удовольствиях она не имела права всерьёз думать, ведь они были слишком мелочны по сравнению с её грандиозной миссией.

А теперь молодой человек, предмет её невинных девичьих грёз, стоял перед ней, точно во сне. Когда Рауль опустился на одно колено, Кристин на секунду почувствовала себя ещё более смущённой и растерянной. Даже в страшном волнении, едва ли контролируя себя, её гость сохранял безупречность манер. Она отметила про себя, что он изменился: вытянулся, возмужал, в нём ещё сильнее ощущалась стать, «порода». Но в то же время Рауль остался таким же трогательным юношей с ясным взором, каким она его запомнила. И, боже, как его голос дрожал! Кажется, это волнение передалось и ей. Хотелось ободряюще сжать эту крепкую бледную руку, подарить самую нежную из улыбок и говорить… много говорить…
«Конечно, я помню вас! И всегда помнила. Вы были моим храбрым рыцарем. И сейчас, когда вы появились, мне, правда, стало лучше», – вот, что хотела сказать Кристин.

Но заветные слова так и не сорвались с её уст. Вместо этого Кристин попыталась поскорее взять себя в руки. Мало того, что она постеснялась бы так горячо говорить о том, что касалось их лично, при других господах. Но она ещё и ощущала присутствие своего строгого учителя, который не спускал глаз со своей подопечной. Если бы не этот обморок, Кристин бы уже говорила с ним tête-à-tête в своей гримёрной, обсуждая планы на будущее. Но теперь он вряд ли пребывал в прекрасном расположении духа от такого повышенного внимания к новой Маргарите. И в порыве праведного гнева в Ангеле могли проявиться далеко не ангельские качества.

Кристин с удивлением для себя ощутила, что с возвращением Рауля даже её оглушительный успех кажется не настолько ярким моментом в жизни. Это можно было сравнить с возвращением домой из долгой поездки, откуда она могла привезти лавину приятных впечатлений, которые, тем не менее, не заменят радости при виде родных стен. А если в её сердце появляется что-то, что может хоть капельку соперничать с желанием войти в царство музыки, это уже становится опасной привязанностью. Кристин могла этого до конца не осознавать, но в глубине души испытывать тревогу. Да, в конце концов, даже её саму эта перемена начинала немного пугать. Необходимо было срочно что-то сделать. Директора, с любопытством наблюдавшие за всей этой сценой, уже обменивались многозначительными взглядами.

Лицо Кристин сделалось настолько сосредоточенным, что скорее напоминало маску. Она приподнялась на локтях, чтобы принять более удобное положение, и произнесла как можно более ровным тоном:
– Месье… вы, должно быть, что-то путаете.

Ей непросто дались эти слова. Отвратительное чувство от проявления такой показной бесчувственности стремительно растекалось по телу. Казалось, что кончики ушей (к счастью, так удачно спрятанные за копной густых локонов) у неё горят. Чуть тише дрожащим голосом она неуверенно добавила извиняющимся тоном:
– Или мне пока ещё нехорошо… доктор, – предупреждая волнения дежурного врача при Опере, Кристин выставила ладонь перед ним и легко, как будто сбрасывая с своих рук лёгкую паутинку, произнесла:
– Прошу, не волнуйтесь, я справлюсь. Мне только нужен отдых.
При этом она больше не решилась смотреть ни на кого и опустила глаза. Оставалось только гадать, о чём же подумает Рауль.

Отредактировано Christine Daae (2024-04-30 12:44:28)

Сегодня, как никогда, Эрик хотел быть с своей ложе номер пять. Но эти новые директора, видимо, плохо понимали культурные советы. данные им в письменном виде, дабы лучше усвоились. И намёков они не понимали тоже или делали вид, что не понимали.
"Что ж, значит, войны не избежать, господа" - кривя губы в холодной усмешке, думал Эрик, наблюдая, как его ложу занимают какие-то мужчины: один постарше, другой помладше.
"Но об этом я позабочусь с завтрашнего дня... А сегодня дебют Кристин"
Мысль о том, что его ученица, наконец, выйдет на сцену не в качестве хористки, а в качестве солистки, исполняющей главную женскую партию в опере Шарля Гуно "Фауст", вызывала и радость, и гордость, и волнение. К этому они вместе шли очень долго и усердно. Эрик сделал всё возможное и невозможное, о некоторых вещах его ученица не подозревала.
"Пусть и дальше думает, что во всём виноват Призрак Оперы".
Кристин тоже старалась и волновалась, волновался и Эрик, но свой гнев от волнения он старался направлять на директоров, хотя, возможно, последние дни перед спектаклем был несколько суховат в общении с девушкой и ещё более требователен. Но он верил, что Кристин непременно поймёт. Она ведь не может злиться на своего Ангела Музыки, который всё делает ей лишь во благо.
Настроение было испорчено. Сидеть наверху у креплений люстры, спрятанных за парадной частью потолка, откровенно не хотелось. Звук здесь был так себе, а Эрику сегодня было необходимо слышать всё. Но так было бы только в ложе. Там слышны все погрешности и все положительные качества голоса.
"Постоять за перегородкой? Весь спектакль? Или только её выходы?" - Эрик скрипнул зубами, ему хотелось видеть и слышать всё.
"Эти двое болванов в моей ложе не похожи на завсегдатаев... Наверное, какие-то друзья директоров. И определённо будут весь спектакль обсуждать каждую юбку в зале и на сцене. И будут мешать мне слушать... Чёртовы директора!" - Эрик с досадой стукнул по перилам, проходя по помосту. Было решено спуститься вниз под сцену: там слышно всё, хоть и пыльно, жарко, душно, есть шанс попасться механикам или Мефистофелю, который в конце одного из актов "проваливается" в Ад, то есть в люк под сценой, но сегодня стоило рискнуть.
"Да уж, там не слишком уютно, но что знают эти людишки о том, что такое ад?" - в своей привычной манере размышлял Эрик, спускаясь под сцену. Уже дали третий звонок, когда Эрик оказался под сценой, притаившись в тени старых декораций "Короля Лахорского". Ему предстоял долгий и не очень уютный вечер. Это вам не ложе с её бархатными креслами и табуреточкой для ног...
По вступлению Эрик знал, когда на сцене впервые должна появиться Кристин-Маргарита. Если закрыть глаза, ему казалось, что он даже может различить её шаги фактически у себя над головой. Эрику безумно хотелось быть там. Он не раз думал, что ему по голосу очень бы пришёлся Валентин - брат Маргариты. Но больше всего ему хотелось бы исполнить Мефистофеля! О, какое бы раздолье это было бы для его таланта не только вокального (он бы справился), но и актёрского! Ведь каждое появление Мефистофеля оно может быть таким разным... А финальная сцена в темнице? Эрику казалось, что ни одна Маргарита не устояла бы перед ним-Мефистофелем... Особенно Его Маргарита.
Он слушал каждую её ноту, затаив дыхание, он мысленно пел вместе с нею, каждой клеточкой своего бренного тела, каждой мыслью своею желая быть рядом. Он бы бы партнёром, достойным этой Маргариты.
Сегодня же исполнитель партии Мефисофель был неплох, Эрик видел его на репетиции, но уж слишком нарочито карикатурен. Эрик облегченно выдохнул, когда закончилась эта возня под сценой с люком, рабочими и солистом, который совсем не ориентировался тут даже в свете фонарей, с которыми ходили рабочие. Все они так были заняты друг другом, что даже не пришлось менять насиженое место.
В финальной сцене в темнице Эрик был готов поклясться, что Его Маргарита взывала именно к нему. На глазах Эрика невольно выступили слёзы восторга и умиления, словно бы он в этот момент на секунду испытал чувство очищения и сопричастности с теми высшими сферами, откуда по мнению Кристин и должны спускаться ангелы.
Он хотел первым поздравить её. Конечно, в её гримёрной на туалетном столике уже лежала алая роза с чёрной лентой - её принесла мадам Жири по его просьбе. Однако, Эрик понял, что что-то пошло не так перед финальными поклонами: какая-то заминка и суматоха. И что-то подсказывало ему, что дело в Кристин, а когда она не вышла на поклон, судя по аплодисментам, то опасения Эрика подтвердились:
"Она сегодня пела, как никогда" - бегом Эрик поднимался наверх в её гримёрную, но появился за зеркалом несколько позже, чем хотелось бы. Однако, пока мужчина переводил дыхание, его глазам открывалась весьма интересная картина: тот юнец из ложи настойчиво пытался навязать Кристин своё общество.
Кулаки Эрика невольно сжались, пока он пытался вслушаться и вникнуть:
"Что? Они знакомы? Когда? Какой к чёрту шарф?!" - Эрик был в замешательстве и оттого злился ещё больше. А Кристин, кажется, тоже была обескуражена происходящим, но что-то подсказывало Эрику, что всё не так просто - уж слишком хорошо он знал девушку.
Решение пришло молниеносно - тянуть было больше некуда и некогда, лишь бы только Кристин выпроводила этого Рауля и заперла дверь, она ведь прекрасно знает правила и что учитель её ждёт.
"Ну же, Кристин, будь умницей..." - с досадой думал Эрик, сверля взглядом девушку. Ох, не так он представлял себе её дебют, а ещё этот...
-... Каков наглец! - рявкнул Эрик, не выдержав, - Он ещё смеет лгать тебе про какой-то шарф?! - нервы трещали, как канаты, он сам вместе с нею будто отпел спектакль - Или он не лгал, Кристин? - его голос стал мягче, вкрадчивее, но подозрительнее. Здесь явно была готова разразиться буря.

Отредактировано Erik (2024-04-29 08:00:59)

Эрик сам от себя не ожидал, что ревность поглотит его фактически целиком, как огромное, безобразное чудовище. Или это он сам стал чудовищем, что ни спасала ни маска, ни преграда в виде зеркала между ними с Кристин? Эрик никогда не считал, сколько там по театру ходит представителей мужского пола и сколько из них потенциально могут обратить своё внимание на мадмуазель Даэ. Впрочем, Кристин сама не спешила проявлять любопытство в сторону противоположного пола: то ли дело было в её скромности, то ли в заветах Ангела Музыки, которые он велел строго соблюдать ещё с тех пор, как юная Кристин пыталась отпроситься у него на прогулку вместо урока пения.
Но почему-то появление этого Рауля де Шаньи (о, да, Эрик запомнил!) вызвало просто целую волну негодования и вместе с тем практически безотчётного страха, будто бы этот юнец действительно мог украсть у Эрика Кристин. И хотя вся картина, что предстала перед взором Эрика говорила об обратном, но было что-то в этом молчании и безысходности нечто большее, как бы между строк написанное письмо. И это злило. заставляя кулаки сжиматься и всем чувствам клокотать внутри.
"О, нет! Если бы это не значило ровным счётом ничего, то выглядело бы всё гораздо проще!"
Эрик вслушивался, всматривался, пытаясь понять, "все эти годы" - это сколько и когда успела Кристин с ним познакомиться, ведь она очень едко покидала театр... Тем более одна.
"Спокойно, Эрик, спокойно..." - уговаривал он себя, но совсем спокойно не получалось.
Мысль о том, что он не взял с собой удавку, которая пришлась бы сейчас очень кстати, досадливо колола мужчину. Впрочем, можно ли было ожидать, что ему понадобится удавка на премьере спектакля своей ученицы? Он ведь её достаточно хорошо обучил, чтобы не бояться улюлюкающей "свиты" Карлотты, освистывающей всех неугодных. Даже эти глупые шакалы с их воплями буквально растворились в овациях, которыми награждали Кристин-Маргариту. А тут этот де Шаньи... Ну, надо же, какое упущение!
Кристин то бледнела, то краснела. Эрик даже на мгновение испугался, что она сейчас снова упадёт в обморок И что тогда...?
"А, может, так было бы удобнее?" - мелькнула холодная и расчётливая мыслишка.
Её слова и покорность чуть сбавили пыл Эрика.
- Да, дитя, я знаю, что ты пела для меня. И я был там... с тобой... на сцене.
"Ну, почти... под нею, если быть точнее".
- Ты сегодня превзошла саму себя, - похвалил Эрик, он ведь всё-таки был рад и горд за Кристин, - Но тебе ещё есть, куда расти, - назидательно добавил он, - Сегодня ты показала, что все мои труды не прошли даром. Помнишь, однажды я говорил, что твой голос он создан для сцены и публика однажды обязательно рукоплескать тебе? На столе лежит роза... Она твоя. Это мой тебе подарок.
Эрик немного помолчал, позволяя себе успокоиться и наблюдая за Кристин. Кажется, мадмуазель Даэ стало действительно лучше и за неё можно было не опасаться.
- Но я не хотел бы, чтобы этот...чтобы эта история повторилась. Ты не должна быть из тех, в чью гримёрную после спектакля заходят сомнительные джентльмены.
Он чувствовал, что в груди снова жжётся ревность и накатывает волнение. Он очень давно хотел! Очень! И другого подобного момента может не быть.
- Дитя... Кристин. Ты должна пообещать, что останешься верна музыке. И мне.

Он слишком хорошо знал Кристин, чтобы поверить в этот тон, будто речь шла о чём-то несущественном и случайном. То,. как она краснела, отводила вмиг опустевший взгляд, как беспокойны были её тонкие пальцы в то время, как этот Рауль был в гримёрной, да и сейчас - всё это было неспроста. Впрочем, даже если бы ничего и не произошло, Эрик бы с трудом в это мог поверить - такова уж была его натура. Он не верил ничему и никому, даже, порой, самому себе поверить он не мог. Ведь чтобы верить самому себе, нужно научиться быть честным с самим собой и не лгать. А лгать Эрик умел. Так как же тогда верить самому себе? А Кристин?
Но мужчина понимал, что вопрос с Раулем может подождать, если только Кристин пообещает... она ведь хотела. Хотела знать, хотела увидеть.
"Хотела ли?"
Эрик на мгновение задумался. С того самого дня, когда он впервые сказал о Царстве музыки и о том, что может сопроводить её туда, он иногда нет-нет да снова упоминал об этом. Очень редко, очень вскользь, но виде огонёк интереса в глазах своей ученицы - это ему было важно. Ему нужно было понимать, что можно потянуть за эту ниточку и Кристин отзовётся. И вот сейчас, как никогда, ему нужно было видеть её интерес, однако, появление Рауля спутало все карты... Одно только его имя, слетевшее с губ Кристин заставило Эрика испытать раздражение. Пальцы, затянутые в кожаные перчатки сжались в кулаки:
"Рррауль де Шшшшаньи... Кажется, у меня появился ещё один претендент... И чем скорее, тем лучше. Но сперва Жозеф Бюке" - мрачно думал он.
Между ними с Кристин снова повисла леденящая душу тишина. Он смотрел на неё через зеркальное стекло и молчал. Молчал, понимая, что сейчас может буквально одним словом, одной резкой реакцией разрушить абсолютно всё, что выстраивал долгие годы: весь образ Ангела Музыки может треснуть и развалиться, как фарфоровая чашка или маска, которая покрывала его уродливое лицо.
"Нет, Эрик... Нужно, чтобы она ушла с тобою. Только так у тебя есть хоть малейший шанс сохранить всё"
Это было невыносимо мучительно: смотреть и молчать, когда так много и громко хочется сказать. Он смотрел, как осторожно девушка держит в руках его маленький подарок, как смотрит на цветок, как касается. Он безумно хотел в этом всём увидеть хоть малейшую подсказку, как ему быть сейчас. Но это треклятое имя не давало ему покоя.
"Она получила розу от своего Учителя и продолжает мне говорить о Рауле?!"
- Ты ещё очень юна, - коротко и сухо практически оборвал её возмущение Эрик, - Я знаю тебя, но за других... и их намерения я не могу быть уверен.
Он замолчал и позволил ей говорить дальше. Конечно, ему даже несколько льстило её возмущённое оправдание, но как-то слишком много было слов, на его взгляд, если всё случившееся было лишь досадной случайностью, которая никак не задевает чувства его ученицы. Слишком много слов. Слишком. И с этим теперь тоже предстояло разобраться.
Эрик медленно выдохнул и прикрыл глаза, стараясь говорить спокойнее:
- Так "да" или "нет", дитя? У тебя не должно быть ни тени сомнения, если ты хочешь войти в Царство музыки. И увидеть меня...

Его считали искусным чревовещателем, трепетали перед ним, как перед искусным иллюзионистом, который, казалось, мог творить то, что не под силу обычным людям: его иллюзии могли приводить в восторг или же убивать - на всё была воля Эрика. И вот теперь его считали то Призраком, то Ангелом, а Эрик стоял по другую сторону зеркала, глядя на Его Кристин и изнывал от одной вселенской несправедливости - он не мог читать мысли других людей. А как бы сейчас хотелось! Ах, как хотелось заглянуть в эту кудрявую головку и понять, о чём именно она думает сию минуту.
Он буквально видел, как тени мыслей неторопливым хороводом скользят во взоре юной мадмуазель. Да, он видел их, но не мог ни назвать, ни уловить, ведь это не дано простому человеку, коим на самом деле являлся Эрик. Это вызывало злость, досаду и нетерпение. И в этом адском сочетании эмоций, время делало совершенно странный кульбит, буквально растягиваясь на глазах: какие-то считанные секунды вдруг стали казаться мужчине тягостной вечностью.
Но нужно было сохранять хотя бы те жалкие крупицы терпения, которые остались в распоряжении Эрика. Он прикрыл глаза, сжимая и разжимая руки, затянутые в чёрные кожаные перчатки. Он старался прислушаться к этому едва различимому шороху, к собственному дыханию, стуку сердца - к чему угодно, лишь бы не думать, что молчание и размышления Кристин для него долги и мучительны, словно пытка.
"Ну, же, дитя, неужели ты не веришь своему Ангелу?" - думал он. И мысль эта вилась, опутывая его самого, сковывая. Эрик не желал признаваться самому себе вслух, но он очень устал от этой игры с Кристин. Нет, он, конечно, привык жить, скрываясь ото всех, но Кристин оказалась тем человеком, которому хоть и можно было врать бесконечно, как остальным, но... Но хотелось не врать, а разделить с ней его музыку - самое дорогое, что было у Эрика. И в этом желании ему непозволительно-наивно хотелось верить, что ему удалось поставить Кристин на ту ступеньку рядом с собой, когда она сумеет понять и оценить по достоинству...Он столько вложил в неё, он видел, как она тянется к нему, как внимает, а сейчас затянувшееся молчание, словно Пенджабская удавка на шее, лишало Эрика воздуха. Хотелось рвануть воротник рубашки, но он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть то, что происходило с Кристин. Она то думала о чём-то, погрузившись в себя, чуть хмурясь, то вздрогнула едва заметно...
"Знать бы!" - с досадой думал Эрик, наблюдая, как девушка меняется в лице и поднимает глаза к небесам.
Услышав её голос, Эрик с облегчением выдохнул. Он много раз думал, что бы сказал ей, сыграл на скрипке или спел... Хотелось нечто такое возвышенное, но сейчас ничего не шло на ум, что было бы подстать Ангелу.
"Разве что..."
Он смотрел на неё и улыбался улыбкой победителя, улыбкой искусителя, которому принадлежал сейчас самый прекрасный бриллиант. Старик Оффенбах, которого Эрик не слишком-то уважал за любовь к "лёгкому жанру оперетты" вдруг совсем недавно разродился целой оперой. Весьма, кстати, недурственной, как для оперетточного композитора. Разродился да и умер, не дожив до премьеры. Премьера была недавно, но, судя по статьям критиков, опера имела вид разрозненный, впрочем, на счастье Эрика, в Опера Популер попал экземпляр партитуры и были там занимательные места...
Эрик выдохнул, нажал на несколько камней и пока зеркало плавно-плавно отъезжало в сторону, запел арию Дапертутто - мистического и таинственного поклонника куртизанки Джульетты из третьего акта "Сказок Гофмана":
- Scintille, diamant,
Miroir où se prend l'alouette,
Scintille, diamant, fascine, attirre-la
L'alouette ou la femme a cet appas vainqueur
Vont de l'aile ou du coeur
L'une y laisse la vie
Et l'autre y perd son âme.
Beau diamant, scintille, attire-la.
За его спиной неровно сияли факелы, вырисовывая на фоне зеркальной рамы лишь тёмный силуэт, укутанный в плащ, не давая разглядеть ни лица, ни даже маску на лице, ни какие-то иные детали облика: лишь только силует, стоящий на грани света и тьмы и голос, его роскошный, льющийся бас-баритон, который царил буквально над всем и, наконец, обрёл свободу - слишком уж тесно ему было в потайных коридорах. Ему было тесно и в этой гримёрной, где, казалось, он звучал отовсюду, отражаясь от стен небольшого помещения.
Забавно, что он вспомнил именно эту арию, которую буквально пару недель назад посмотрел и "примерял" на голос - она очень удачно на него легла. И в тексте, где был призыв "Сияй, бриллиант" тоже упоминалось зеркало. Эрик даже сам не сразу понял, как удачно попал. Где-то примерно на середине, продолжая петь, он протянул руку Кристин, приглашая следовать за собой...

«Сверкай, бриллиант…»
...Сверкай...
Он коснулся её тонких пальцев своей по-мужски широкой рукою, затянутой в кожаную перчатку, и мог поклясться, как ощутил нечто схожее с ударом тока, который пронзил его от самых кончиков пальцев до последней клеточки его бренного, но ещё вполне живого тела. Живого и осязаемого. И нет, она не отняла руки... Напротив, она внимала ему всей своей сущностью. Она - его Кристин, встречи с которой он ждал, казалось, целую вечность и вот теперь имел наглость явиться перед нею во плоти. Нет, он понимал, что лицо его скрыто под белой полумаской, фигура укрыта плащом, а волосы - париком, да и Эрик прекрасно осознавал власть своего пения над людьми - Кристин была не единственной, кто слышал Эрика. Те, кто слышал его хоть единожды, никогда не оставались равнодушными: кто-то восхищался, как Кристин, слыша в нём ангельский голос Рая, кто-то же, напротив, боялся, в зависимости от того, чего добивался сам Эрик. Но где-то на самом дне его чёрной души Эрик боялся...
"Боже правый, если ты есть..." - всё внутри Эрика содрогалось от волнения и ужаса, но пока он пел - он держал себя в руках и контролировал ситуацию. Тысячу раз он представлял себе эту встречу, готовился, планировал и знал, что будет делать, но не мог даже подумать, насколько одно лишь прикосновение тонкой девичьей ручки окажет на него такой эффект.
Он вёл её за собой по коридорам, которые давно не видели света до сих пор. Взяв лампу со стены, предусмотрительно оставленную им, Эрик шёл вперёд весьма скоро и уверенно. И без света Эрик прекрасно ориентировался в своих владениях. но чтобы не пугать Кристин то там, то здесь подсветил их путь.
Нельзя было замолкать и нарушать эту тонкую нить, что связывала их сейчас. Эрику казалось, что Каристин тогда очнётся от чар и сбежит. Вернее хотя бы попытается, а там, неровен час, угодит в ловушку, коими Эрик, конечно, преградил путь в свои чертоги. Но в голову не шло ничего толкового, всё было не то и не о том, ведь Эрик не хотел рушить окончательно тот образ, что возник в сознании Кристин. Он и так внешне мало напоминал сейчас ангела (разве что голосом), поэтому в голову пришло простое, хоть и несколько неудобное решение, но Эрик бы не был сам собою, если бы сейчас думал о тесситуре. нотах и прочем, а не о том, какой эффект окажет та или иная музыка. И он запел...
- Laisse-moi,laisse-moi
Contempler ton visage sous la pale claret...
Запел Фауста, его дуэт с Маргаритой - просительный, нежный и теноровый, что было не слишком удобно, но чего только не сделаешь ради поддержания образа Ангела? Он уже подпевал ей, конечно, когда учил его с нею, но это было буквально в четверть голоса, а здесь он мог не бояться, что их услышат.
Так они добрались до озера, освещаемого безумным количеством свечей, не гаснущих от воды. Достигнув противоположного берега на узкой лодочке, Эрик причалил к берегу со своей визави. Замолк, ловко спрыгивая на берег, и протянул девушке руку, чуть склонив голову перед нею, не зная, примет ли она помощь или застесняется.
Но стоило Кристин попытаться вышагнуть на берег, лодка качнулась и чуть отплыла от берега, грозя девушке маленькой неприятностью, если она не сможет довериться.
- Кристин... - едва слышно выдохнул Эрик, волнуясь за девушку и желая предостеречь.

Этот привычный путь к своей обители никогда ещё не казался Эрику столь долгим. Практически всё его внимание занимала Кристин. Казалось, по одному лишь взгляду, трепету ресниц Эрик был готов угадывать её состояние и настроение. И если первые метры коридора мужчине казалось, что его ученица вот-вот упадёт в обморок или поднимет крик (хотя вряд ли бы кто их услышал сейчас), но, к счастью, всё обошлось. Эрик запел, и Кристин, влекомая знакомым голосом и музыкой, ощутимо успокоилась и Ангел Музыки вместе с нею. Да, она не видела его лица, и Эрик надеялся, что и не увидит, но ему важно было знать, что его голос имеет над девушкой власть, как тогда, когда её Ангел ещё "не обрёл плоть и кровь".
И вот, наконец, причал. Здесь, в своём импровизированном Царстве музыки - в своей подземной обители - Эрик чувствовал себя гораздо увереннее, хоть и не слишком любил этот подвал. Но на самом деле, если здание оперы считалось удивительным по красоте, размерам и наполнению дворцом, то этот подвал, хоть и не был столь роскошен, но не уступал оснащению самой оперы и по праву мог считаться храмом искусств в неменьшей степени. Только вот творец в этом храме был лишь один, но мог ли хоть кто-то ещё из обитателей оперы потягаться в одарённости с самим Эриком? Под высокими каменными сводами вокруг подземного озера развернулось пространство, где каждый квадратный метр говорил о пристрастиях его хозяина. Эрику несказанно повезло, что он попал на стройку и вполне мог оперировать всем пространством под оперой, зная входы, выходы и многие параметры, которые помогли ему спроектировать своё жилище.
- Да, - ответил Эрик на её вопрос и, взяв за руку, легонько потянул на себя и одномоментно подхватил на руки, как пушинку.
- А разве это не Царство музыки? - в его голосе легко угадывались нотки гордости. Эрик медленно повернулся на месте, позволяя девушке осмотреть всё вокруг.
Прямо напротив причала на возвышении, в свечном свете беззвучно дремал орган, тихо сверкая своими трубами. Он был меньше, чем органы в приличных церквях, но это был полноценный инструмент. Эрик всё рассчитал: звук органа можно было услышать только в редких случаях, например, стоя у прохода в подвалы, когда стихал весь театр в глубокую ночь. За ним находился альков, скрытый алой бархатной завесой, там стояла огромная кровать в форме лебедя. Дальше, за нею, тоже была небольшая и малоприметная дверь, ведушая в другие помещения. Справа от органа стоял письменный стол с кипами нот...Нотные листы вообще здесь лежали практически везде. Затем по кругу то там, то здесь стояли: несколько мольбертов, скрытых тканью, столы с какими-то фигурками, бюстами, небольшими скульптурами из камня и глины. На других столах ткани, краски, бумаги, какие-то заготовки. В углу притаился и чертёжно-проектировочный стол, там висел довольно подробный план оперы и самого зала. Напротив органа на другой стороне озера решётки перекрывали проходы, но ещё одним удивительным местом, занимающим достаточно большое пространство, была сцена, как бы немного утопленная в стены. Да-да, самая настоящая сцена: с задником, штанкетником, самим планшетом сцены, где портал сцены, как в приличном, но маленьком зале, имел полноценную одежду и занавес. Сзади была дверь, ведущая в просцениум и ко всем механизмам наверх.
Занавес был открыт. На сцене стояли люди. Или не люди? Нет, не люди. Люди бы не могли столь надолго замереть. Да и если присмотреться, от них наверх куда-то к колосникам уходили крепления, как нити у гиганских, практически в человеческий рост, марионеток. Если присмотреться, можно было узнать и сцену, и оперу - "Il muto", сцена в спальне у графини, где она целуется с переодетым пажом.
Он поставил девушку на ноги и чуть отошёл, позволяя осмотреться. Он чувствовал и на себе её взгляд, признаться, это немного нервировало, заставляя иногда лишний раз коснуться маски или волос, словно проверяя, надёжно ли скрыто его лицо.
- Видишь, я не врал тебе, Кристин, - он словно бы читал мысли своей ученицы. Эрик поднялся к органу, стоя лицом к девушке, и раскинул руки в охватывающем пространство жесте, словно сам сейчас стоял на сцене, - Пойдём, я покажу тебе здесь всё, - пригласил он.
Но Кристин, похоже, была немного другого мнения, начиная волноваться и что-то там невнятное говоря снова об Ангеле музыки. Эрик поморщился, благо маска скрывала большую часть лица, поэтому понять можно было разве что по взгляду, что ему этот разговор не нравится, но пока он старался держать себя в руках, прекрасно зная свой вспыльчивый нрав. Но в его планы не входило обижать девушку.
- Кристин, - он спрыгнул вниз и подошёл ближе, аккуратно, но уверенно положив руки девушке на плечи, - Посмотри на меня и послушай. Я - твой учитель. Это - мой дом. И он вполне имеет право называться Царством музыки,  - он едва уловимо улыбнулся, глядя на девушку сверху вниз.
"Хотя обычно я зову это место совсем иначе..." - с грустью подумалось на секунду.
- Ты у меня в гостях и тебе нечего бояться. Ты меня слышишь? Ты. Меня. Понимаешь? Пойдём, я хочу показать тебе кое-что...
Его рука скользнула вниз по её, он взял Кристин за руку, как маленькую девочку, и не отворачиваясь, как бы отступая назад вместе с нею, повёл её за собой к мольбертам.
- Осторожнее, - попросил он. Пол был из камня и не везде ровный. За себя Эрик не переживал, здесь он мог ходить и без света, но вот его спутница... Кристин нужно было отвлечь. Он остановился, немного подумал и сдёрнул свободной рукой ткань, скрывающую мольберт.
- Мне кажется, получилось похоже, - хмыкнул Эрик, переводя придирчивый взгляд с Кристин на портрет , - Я его нарисовал ещё несколько лет назад...
С портрета на них смотрела девушка: те же карие глаза, тёмные локоны, точёные черты лица, только одета более богато, но это определённо была Кристин.

Отредактировано Erik (2024-07-17 11:44:17)

Что бы сделал Эрик, если бы Кристин, например, стала бы сопротивляться, оказавшись у него на руках? Признаться, мужчина сам себе затруднялся ответить, хотя прекрасно понимал, что такой шанс существует. Причём не где-то призрачно-далеко, а вполне себе реально. Однажды, так уже произошло...
Ещё будучи достаточно юным, он имел доступ в гарем султана: правитель был не глуп, ему даже не пришлось запугивать своих жён - он просто распорядился пропускать Эрика только без маски на женскую половину, а запретил лишь разговаривать с ним. Впрочем, этот запрет распространялся на всех чужаков, но ход был простой и беспроигрышный - ни одна наложница, глядя в лицо Эрика, не решалась не то что заговорить, а даже близко подойти. Нравилось ли это юноше? Конечно, нет. Но он должен был выполнить заказ султана: ему нужно было сделать несколько механизмов, выложить мозаикой часть арочного портала, а заодно нарисовать несколько набросков, чтобы можно было заказать картины у художника. И вот однажды в один из таких дней, когда Эрик работал над мозаикой, он чудом успел спасти одну жительницу гарема, которая, видимо, отличалась не только скромностью, но и любопытством. Попытка обойти Эрика по широкой дуге, но посмотреть поближе почти ознаменовалась падением в искусственный пруд. Ох, как он корил себя! Знал ведь, что пруд не глубже, чем высота человеческого роста, но сработал какой-то рефлекс - помочь. А вот, когда девушка оказалась у него на руках и разглядела, то начала кричать так, что он едва не выбросил её обратно в пруд. С тех пор не подходил вообще и не трогал, даже если страха не проявляли. Но это неуютное ощущение, словно он без маски под пристальным девичьим взглядом, осталось с мужчиной до сих пор.
Благо, любопытство Кристин пока было Эрику на руку. Она всё рассматривала, слушала и покорно следовала за учителем, а Эрик очень старался её отвлечь, ведь он совсем не желал ей зла да и к тому же... Она была первой гостьей в этих стенах. Сам того до конца не осознавая, мужчина хотел поделиться с ней всем, что имел и умел - впервые за очень долгое время ему хотелось доверять и довериться самому, ему хотелось, чтобы Кристин сейчас, пока есть ещё шанс, увидела Эрика вместе с его этим импровизированным Царством музыки, которое, пожалуй, отражало его сущность лучше любого портрета.
Хотя Эрику нередко думалось о том, что его безобразное лицо отвечает его внутреннему содержанию: на его руках немало крови, он вспыльчив, жесток, равнодушен к большинству людей, часть из которых и вовсе считает ничего не смыслящими даже в фунте изюма, не говоря уж об искусстве, управлении театром, ну, и так далее.
И вот вдруг среди этого сброда... она, его Кристин, которая стоит и смотрит на собственный портрет. В груди Эрика поднималось какое-то трепетное волнение, гордость... Радость? Нежность?
- Благодарю, - стараясь скрыть истинный порыв, достаточно сдержанно ответил Эрик, отводя взгляд и приглаживая волосы, делая вид, что рассматривает сцену, но там всё было, ожидаемо, без изменений. Её вопрос показался несколько наивный, заставив вновь посмотреть на Кристин.
- Помнишь, когда ты впервые услышала меня? Помнишь, что ты пела? - усмехнулся Эрик, тихо замурлыкав тот самый до боли знакомый мотив. Он не знал точно, откуда он...Возможно это было что-то из старых бретонских песен или наподобие, но саму незатейливую мелодию он помнил до сих пор.
- Её? Уже тогда я знал, я слышал, каким может стать твой голос, хоть он и был бледной тенью самого себя. Да и сейчас это не окончательный результат, - мужчина улыбнулся, ему легко было говорить о "своей работе", - Портрет - это значительно проще, - он отмахнулся полушутя, и было в этом что-то неприкрыто горделивое, ведь Эрик без ложной скромности знал, что он может. Но можно ли его было за это упрекнуть, если он и вправду был хорош и в живописи?
- Поэтому и оказалась. Мне было интересно, прав ли я, - он осторожно потянулся к лицу девушки, едва уловимым прикосновением убирая локон, а затем отступив так, чтобы видеть её под тем же углом, что и на портрете.
- Ну, почти, - констатировал он, переводя взгляд и размышляя, куда дальше пойти с гостьей.
Ему хотелось быть ближе, чуть ближе, чем прилично и дозволено джентльмену, но достаточно для учителя - человека, который знает её не первый год, но...нельзя... нельзя было её напугать, поэтому, едва приблизившись, он отступал физически или эмоционально, если так можно выразиться, чтобы оставить немного "воздуха" между ними.
Он уже был готов двинуться дальше, но... Кристин же, видимо, терзало любопытство. Вопрос оказался неприятным, хоть и ожидаемым. Эрик выслушал, внутренне замерев и считая до десяти.
- Моя ученица сейчас намекает на Призрака оперы, я так понимаю? - медленно проговорил Эрик, думая, как ему это всё преподнести, - Нет, Кристин, у меня нет соседей. - твёрдо и решительно, даже несколько с вызовом закончил он. Он не понимал, как она закончит эту мысль. И даже это её "я не верила"...
"Что ж, Кристин, тебе придётся поверить..."
- Каждый видит то, что может увидеть. Страшный бездонный подвал или Царство музыки, - он снова обвёл рукой свой владения, - Призрака оперы или Ангела музыки. Кому как больше нравится, - он снова разговаривал с нею, как со своей ученицей, объясняя какие-то очевидные для него вещи. Ещё не раздражаясь, но несколько сверху вниз.
- Но ко многим ли рассказам о Призраке ты могла бы отнестись серьёзно? Настолько серьёзно, как к рассказам об Ангеле музыки...
О, Эрик прекрасно знал, что абсолютно любую неприятность в театре, вплоть до потерявшейся у портнихи булавки, люди были готовы свалить на голову Призрака оперы. И, пожалуй, только директора (а ранее директор) точно знал, что было делом рук "ПО" и для чего.

Отредактировано Erik (2024-07-30 17:55:27)