Оказавшись в «плену» заботливых рук, Кристин тихо ахнула от неожиданности и устремила растерянный взор на своего провожатого. Возможно ли так быстро привыкнуть к тому, что мужчина перед ней – её учитель? Она уже набралась решимости отпрянуть от него, стоит ей только оказаться на земле, но всё внимание певицы захватила обстановка дома. Столь необыкновенная, что Кристин замерла с выражением полнейшего изумления. Чем больше она всматривалась в каждую деталь, тем сильней убеждалась: в этом месте и правда царил сам дух искусства.
Взор Кристин то и дело останавливался на испещрённых неровным почерком нотных листах, с любопытством вглядывалась в каменные изваяния, в которых пыталась угадать знакомые черты. А появление самого величественного инструмента, короля музыки, в таком холодном мрачном месте, и вовсе казалось невиданным зрелищем, внушавшим девушке особенное чувство. Но стоило ей краем глаза увидеть неподалёку застывшие человеческие фигуры, как бедняжка тут же вздрогнула и лишь спустя пару мгновений испуганно прошептала: «боже мой».
Как же они натурально выглядели в этих театральных нарядах и непринуждённых позах! Разве что восковая бледность и остекленевший взгляд вкупе с неподвижностью выдавали неживое. Чья это работа? Кристин сделала глубокий выдох и отметила для себя, что чего-то в этой картине словно недоставало. Впрочем, размышлять об этом долго она и не позволила себе, ведь её молчаливый спутник, наконец, заговорил. И теперь ей уже нечего было возразить ему. В самом деле, кто виновен в том, что фантазия рисовала Царство музыки совсем иным?
В некотором смысле это место её околдовывало. И тем сильнее росло внимание к фигуре хозяина. Который неожиданно приблизился к ней снова и этим почти заставил отступить на шаг. Остановило лишь это мягкое прикосновение и настойчивость тона в голосе, будто бы поучающего во время очередного занятия. Кристин не отстранилась, лишь замерла с широко распахнутыми глазами и румянцем на бледных щеках. Словно и сама присоединилась к сонму кукол на сооружённой рядом сцене. Не раз желала она, чтобы Ангел Музыки смог когда-нибудь взять её руки в свои по-настоящему, обдать теплом живой улыбки, но теперь...
…теперь она прилагала усилие, чтобы соединить в своём воображении образ светлого небожителя и этого мужчины, называвшего себя её учителем. Тайна, что его тёмный плащ, следовала за ним тенью и не давала разглядеть настолько, чтобы успокоиться совсем. И задать хоть один из лавины вопросов Кристин не смела. Не тогда, когда собственный голос едва ли слушался, а чужой железно твёрд и до скрежета убедителен. На мгновение Кристин уже решила, что с ней говорят, будто с умалишённой. Но, быть может, она и впрямь потеряла рассудок, оказавшись в пугающих катакомбах Оперы? Уж не затеял ли с ней жестокую игру её разум? Так или иначе, на все вопросы девушка лишь растерянно кивнула.
Она медленно переводила дыхание, стараясь успокоить и встревоженное сердце, и мятежный разум, пока её провожатый участливо подводил к одному из "экспонатов". Пусть угрозы Кристин не ощущала, но и сомнения не могли в одночасье исчезнуть. Ей предстояло заново открыть для себя своего покровителя и ментора. А потому Кристин не могла не следить за ним. В его облике она увидела нечто… нечеловеческое: необычайную гибкость и почти кошачью грацию в его бесшумной походке, способность превосходно ориентироваться в темноте и не только. И это, несомненно, завораживало. Оказавшись же перед портретом, Кристин вновь едва не потеряла дар речи (не много ли переживаний выпало на её долю в этот вечер?). Эмоции накатывали прибоем, сменяясь то озадаченностью, то почти детским любопытством и восхищением. Никогда прежде не приходилось этой юной мадемуазель видеть собственный портрет. К тому же написанный столь талантливо.
– Невероятно, – почти прошептала она, следуя взглядом за тонкими аккуратными мазками.
Наконец, губы тронула лёгкая улыбка. Кристин словно разглядывала себя в отражении зеркала. Ещё более удивительно, что художник написал эту картину несколько лет назад.
– Но ведь тогда я ещё была совсем маленькой. Как вам это удалось? – в тот же миг, когда она произнесла это, проворная мысль завладела девушкой, и улыбка ускользнула от взгляда художника, оставшись запечатлённой лишь на портрете. – И… как же на этом портрете оказалась я? Почему?
Быть лишь одинокой ученицей мастера и стать в одночасье музой, чей портрет все эти годы хранился здесь, вдали от чужих глаз? О таком она и помыслить не могла. Но, возможно, есть причина, которая ей пока недоступна для понимания. Кристин заглянула в глаза мужчине, мысленно негодуя, что маска мешает ей увидеть больше эмоций. И не в первый раз замечала она, как при этом тушуется её собеседник.
– Здесь кто-то есть ещё, кроме нас? – спросила Кристин, перестав, наконец, рассматривать настолько пристально.
Возможно ли, чтоб ещё хоть одна живая душа, обитающая в этом месте, подтвердила слова её собеседника и окончательно развеяла все сомнения? Если, конечно, этот кто-то обладает даром речи. Мысли о пугающих силуэтах, разжигающих пламя в недрах театра, до сих пор насылали на неё волны нервной дрожи. А ещё эти куклы, этот план театра (один из немногих, который Кристин успела рассмотреть)... её учитель и правда знал так много? Пожалуй, даже слишком много только лишь для учителя пения, который по непонятной причине вёл отшельнический образ жизни. Или это всё её глупые фантазии?
– Я слышала от людей... так, просто слухи или легенды, что у этих мест есть хозяин, – невзначай добавила Кристин, плавно перекатывая эти мысли, как камешки в полотняном мешочке.
Она опустила глаза к мольберту, медленно и аккуратно очерчивая кончиками пальцев край картины. Её голос оставался тихим и, кажется, даже невозмутимым. Впервые с момента прибытия сюда.
– Но я никогда в это не верила, – произнесла Кристин, рассеянно поведя плечом и слегка улыбнувшись. Неуловимо, всего на мгновение.
Отредактировано Christine Daae (2024-07-25 13:18:20)
