Оставив свиту ожидать её и не отдавая пока никаких распоряжений, королева, вернувшись с верховой прогулки в Пре-о-Клер, изъявила желание отдохнуть. На некоторое время фрейлины, дамы свиты и кавалеры "почётного отряда", а проще говоря, гвардейцы королевы, оказались не у дел, кроме тех, что стояли на посту у входа в покои её величества, призванные оградить королеву от нежелательных визитёров.
Как далее станет видно, эти меры не помогли.

Двери затворились за молодой королевой, и Анна Австрийская очутилась одна. По крайней мере, так она думала. Пройдя к туалетному столику, она села, рассматривая себя в невысоком зеркале над ним, заправила выбившийся локон и улыбнулась каким-то своим мыслям, когда рядом раздался шорох, шум, и сердце так и ухнуло. Страх сковал члены, в голове молнией пронеслось "неужто заговор?", когда зеркало отразило фигуру мужчины, стоявшего позади неё.
Инфанта не видела его, когда вошла - должно быть, успел спрятаться. Спальня королевы сообщалась с гардеробной, будуаром и кабинетом, однако извне во все эти комнаты попасть нельзя, не имея ключа и не пройдя мимо свиты, не миновав гвардейцев, которые бы не допустили ожидать прямо здесь. Зато изнутри ключ не нужен - можно легко скрыться в будуаре.
Она поднялась и резко обернулась, ища глазами колокольчик - кричать бесполезно, не услышат, от приёмной залы, где королева имела обыкновение проводить время со своими приближенными, спальню отделяли три просторных комнаты, и нежный звонкий голос потонул бы в них, растворившись в пустом пространстве. Колокольчик висел у кровати, близко, но недостаточно, чтобы дотянуться. Мужчина, опустившись на колено, поднёс к губам край платья королевы - только тогда Анна обрела голос снова.
- Не смейте прикасаться ко мне! Кто вы такой? Отвечайте немедленно, или я позову охрану!
- Ваш самый преданный и страстный поклонник, ваше величество.
Какое безумие! Какой безумец! Святая Дева!
Анна сделала шаг назад, оглядываясь на кокольчик. Неизвестный, вероятно, проследив направление её взгляда, сказал:
- Не стоит делать этого, ваше величество. Позвольте мне выразить...
- Не стоит забываться, сударь! - перебила испанка, всё ещё испуганная, но старавшаяся не показать страха. - Донья Эстефания! - Но дуэнья не могла услышать этот призыв. Анна попыталась незаметно сделать несколько шагов в сторону пресловутого колокольчика, с помощью которого позвала бы на помощь слуг и придворных. "Уповаю на тебя, Создатель, Отец небесный, не оставь меня, защити силою твоею", - шептала одними губами.
- Вы не сделаете этого, ваше величество, - в голосе незнакомца, разгадавшего манёвр, прозвучала, как ей показалось, угроза. - Вы ведь не хотите, чтобы узнал Его Величество?
Анна почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Ей некуда было отступать, а между тем незванный гость приближался. Собрав силы, королева крикнула:
- Помогите!
Кто, кто ещё мог быть поблизости? Камеристка... если только она в гардеробной.
- Констанция! Эй, кто-нибудь, сюда!
"Святая Дева, защити меня. Не дай этому человеку осуществить его намерений. Молю тебя, снизойди к мольбам моим, яви помощь твою, пошли избавление от напасти и не дай свершиться злому, о Мадонна!" - мысленно молилась Анна Австрийская. Ибо лишь молитва могла успокоить, придать сил - и спасти.

Отредактировано Anne of Austria (2024-02-26 02:48:09)

Анна чувствует, как бешено колотится сердце, дрожащие пальцы сминают атлас платья, она делает ещё шаг назад, упираясь в стену. Испанка упрямо сжимает губы, не желая дать повод для торжества над ней: этот человек не увидит, как она боится, как силится сдержать напрашивающиеся слёзы. На мгновение, когда вбегает Констанция, в зелёных глазах вспыхивает, чтобы тут же погаснуть, надежда. Взгляд гордой испанки полон отчаяния, непонимания, мольбы о помощи. Она старается не выдать себя, не радоваться раньше времени, напряжённо следит за каждым движением. Мужчина не замечает подоспевшей камеристки, и Анна с трепетом наблюдает, как девушка хватает вазу и со всей силой обрушивает удар, отчего королева едва не вскрикивает. Потому что сначала ей кажется, что ничего не вышло - незнакомец поворачивается к Констанции, протягивает к ней свою руку... крик замирает у ней на устах... И с оглушительным в тишине шумом падает к её ногам - инфанта отшатывается, стоит ошеломлённая, глядя на лежащее на паркете тело, на пробирающуюся к ней камеристку. Голос последней приводит её в себя, Анна реагирует, едва заметно вздрагивая, когда слышит её.
— Ваше величество, он не успел причинить вам вреда? Вы в порядке?
- Д-да, - отзвук пережитого страха всё ещё слышится в голосе, - gracias, señora, вы появились вовремя... ¡Santa María! - и в том возгласе слышались одновременно и благодарность Пречистой Деве за то, что привела так вовремя ей на помощь мадам Бонасье, и облегчение от того, что закончился кошмар, показавшийся невероятно долгим. Испанские слова в речи королевы мешались с французскими, выдавая крайнее волнение: она переходила на родной язык, когда не могла подобрать подходящего слова на французском, либо не знала его, либо то случалось само собой, по привычке, машинально под воздействием чувств. Анна Австрийская держалась, пока в том была необходимость, пока сама ситуация в некотором роде поддерживала в ней силы, дабы не предстать ослабленной, - и вот теперь, когда всё было закончено, когда одна угроза миновала, а другая ещё не успела коснуться её, буря разрешилась плачем. Она протянула руку, ища опору в своей спасительнице.
Слёзы градом катились по щекам, дыхание стало прерывистым, хрупкие плечи подрагивали. Совсем не похожая на королеву одной из самых могущественных стран, Анна в тот момент была испуганной шестнадцатилетней девушкой. Она бы не сумела объяснить этого порыва - и, вероятно, ужаснётся после, что дала волю чувствам в присутствии кого-то ещё.

Пелена слёз спадала с её взора, теперь она уже отчётливо видела склонившуюся над нею камеристку.
Ничего ещё не закончено. Всё только начинается.
- Вы... Вы так смелы, Констанция. Но что теперь делать? Как нам от него избавиться? - прошептала королева, отнимая руки от лица. - Нельзя, чтобы здесь... - она прервалась, не будучи в силах закончить фразу, внушавшую ужас ей даже при одной только мысли, бывшую прежде из разряда невероятных, нынче же приобретавшую вполне реальные черты. Никто, разумеется, не войдёт без доклада, просто так, и всё же. Эстефания не выдаст, но если придёт кто-нибудь другой? Она не может ни на кого положиться с уверенностью. Ах, как не хватало инфанте её испанских подруг! Как остро ощущала она своё одиночество!

Отредактировано Anne of Austria (2024-03-02 00:00:38)

Девичьи руки подхватывают инфанту, удерживают, помогают усадить её; испуг разрешается слезами. Резкий запах бьёт в нос, инфанта дёргается, инстинктивно отворачиваясь, и приходит постепенно в себя. Собирает внимание, концентрируется на ситуации и находит вопрос, ответ на который звучит поначалу странно, словно и не на него, а каким-то своим мыслям девушка отвечает. Впрочем, ясно, что Констанция ещё не знает, что делать - не успела, быть может, придумать... Сама Анна знает ещё меньше.

Она наблюдает за Констанцией, опускающейся рядом с телом мужчины - о том, что он, может быть, мёртв, думать страшно. С другой стороны, мёртвый точно ничего рассказать не сможет, никак не скомпрометирует королеву, на лице которой отражается испуг, когда она замечает вытекающую из-под тела кровь. "Убит, - думает она, - Констанция, мы его..." - Мы - потому что, по мнению Анны, если девушка сделала это ради неё, то всё равно, как если бы она отдала приказ. А ведь она и отдала - ничего не произнося вслух, но просьба о помощи ясно читалась во взгляде её, обращённом к камеристке, когда та вбежала. Самое ужасное - рассказать об этом нельзя никому, даже на исповеди, даже - или особенно? - потому, что исповедник её - испанский священник; из всей свиты, сопровождавшей её во Францию, только он да донья Эстефания были оставлены инфанте, остальных король изгнал.

Испанка отвлекается ненадолго, когда мадам Бонасье возвращает её к действительности. Помочь? Как? Сама ситуация, где королева вынуждена сказать "говорите, я сделаю, что будет надо" выглядит странно; Анна Австрийская не успевает дать ответ, когда слышится шум, стук обуви по мраморным плитам, и чужой голос врывается сквозь закрытые двери. Такое ощущение, как будто кто-то готовил ловушку, и вот она захлопнулась.
"Король идёт сюда! О Господи!" Анна в ужасе прикладывает руку к лицу, как если бы силилась не закричать. Это известие на минуту парализует её: не успеть до прихода короля! - отчего камеристка зовёт королеву, подсказывает, что сделать. С одной стороны, правильно, с другой... Анна распахивает глаза, в недоумении глядя на девушку, словно пытаясь угадать, понимает ли она, что говорит; инфанта чувствует себя задетой, но ситуация неподходящая сейчас, чтобы на возражения терять время.
- Благодарю вас, - отвечает королева громко, - дайте мне знать, как только Его Величество будет здесь. Я приготовлюсь принять Его Величество. - Инфанта не знает, служанка или фрейлина, и потому опускает обращение; впрочем, вряд ли бы вышла ошибка, скажи она "мадемуазель": все фрейлины и большинство служанок, - по крайней мере, имевших право входить в её покои, - были девушками. Мадам - это уже дамы свиты, но голос доносится звонкий, юный.
Слышно, как шаги удаляются от двери и постепенно стихают. Анна Австрийская переводит взгляд на камеристку:
- Я не смогу долго удерживать короля. Если Его Величество захочет пройти сюда... - она качает головой, как бы говоря, что в этом случае не сможет ничего сделать. Ей к тому же неизвестна цель визита короля. Что им руководит? Желание её общества? Узнал о чём-то, связанном с ней? Вспышка ревности (она уже успела заметить, что и причины королю для них не нужны)?В зависимости от намерения Людовика и встреча их будет разной. В каком он настроении? О чём думает? Если бы кто-нибудь сказал ей! Но мысли людей одному Господу Богу ведомы.
- Что делать, Констанция, говорите скорее, король будет здесь с минуты на минуту, - Анна в отчаянии заламывает руки. Нужно, наверное, спрятать убитого куда-нибудь хотя бы на время, затем попытаться сократить визит короля, которому в другое время испанка могла и обрадоваться. Придумать... что угодно, болезнь, головную боль... правда, если Людовик призовёт лекаря, возникнут сложности. Впрочем, король непредсказуем, реакцию его предугадать сложно.
"Мадонна, отврати беду, спаси меня! Пусть короля что-нибудь задержит, прошу тебя, Пречистая Дева. Пусть он совсем откажется от своего намерения", - мысленно взмолилась Анна Австрийская.
Могут ведь прийти королю срочные известия о государственных делах? В обычное время Анна бы пожаловалась на то, что слишком Его Величество занят делами, но сегодня она нисколько не обидится, честное слово!

Если бы Анна Австрийская не была по рождению инфантой, она могла бы стать неплохой актрисой, ибо и в жизни ей многое приходилось изображать потому, что долг велит, и надо любить, надо быть покорной, надо... Надо быть королевой.
Сейчас, когда миледи, подобно управляющему труппы (слова "режиссёр" не существовало ещё в описываемую эпоху), рассказала ей роль, Анна знала, что делать, и как будто слегка приободрилась.
- Не беспокойтесь, мадам, полагаю, я справлюсь, - объятия корсета размыкаются, освобождая вздох, и Анна присаживается на постель, пока камеристка помогает ей раздеться, снимает с тонких пальцев кольца, протягивает девушке, чтобы вернуть в шкатулки - руки её изящные, и она гордится ими, подчёркивая их форму и белизну. Испанка опускается на подушки, прикрывает глаза, тень от ресниц падает ей на щёки, оттеняя бледное лицо: ей и притворяться не надо, она на самом деле взволнована. Она чувствует взгляд своей камеристки, сама смотрит на неё, пытаясь угадать, о чём та думает. Ловить восхищённые взоры приходилось инфанте и королеве не впервые: достаточно и того, что внешность её нетипична для смуглых темноволосых дочерей юга - Анна от матери унаследовала белоснежную кожу и золотистые с медным отблеском волосы, зелёные глаза и чуть выпяченную нижнюю губу, как у всех отпрысков австрийского дома. Она принимает расслабленную и слегка утомлённую позу женщины, только что пробудившейся, выдернутой из дремоты, из недолгого дневного сна. Когда появляется король, Анна делает торопливое движение, пытаясь приподняться ему навстречу, ибо короля не принято встречать лёжа, однако вынуждена вновь откинуться на подушки. Констанция отходит в сторону, как и подобает, и Анна Австрийская сталкивается взглядом с насмешливым Людовиком, иронично интересующимся происходящим.
- Прошу простить меня, сир, - отвечает она тихо, - что встречаю вас подобным образом, однако прогулка несколько утомила сегодня утром, к тому же астролог предсказывал неблагоприятные для здоровья дни, и теперь я вижу, что он не ошибся. Я рада видеть Ваше величество и одновременно чрезвычайно огорчена, что не могу оказать вам должного внимания, будучи слаба. - Анна преувеличивает степень усталости, она не совсем сказала неправду; король хмурится, бросает на неё взгляд, словно пытаясь найти какие-нибудь признаки болезни, и она про себя радуется некоторой растерянности Людовика, порой теряющегося в общении с "прекрасным полом", особенно если рядом с ним нет фаворитов, хотя бы того же самого Люиня, столь ненавистного молодой королеве. К слову, то, что король один, королеву непременно обрадовало бы... в другое время, ведь она таким образом была избавлена от необходимости терпеть ради него общество людей, противных ей. Однако что всё-таки послужило причиной столь неожиданного визита? Пока сложно угадать.

Главное - не переиграть. Королева никогда не знала, как может в следующую минуту повернуться разговор с королём, имевшим склонность к внезапным поступкам, которые никто от него не ждёт - или могли бы ожидать, если бы только допустили их вероятность. Людовик был ревнив и изводил этим, но Анна помнила, как галантен был он, когда она только прибыла во Францию, как оказывал ей разные знаки внимания - в то время ещё ничто не предвещало беды, и столь благоприятные знаки, казалось, сулили счастье союзу царственных детей. Она помнила, как однажды заболела (то было в самом начале их брака), и Луи - как она тогда любила! - пришёл, чтобы провести с ней время. Такое внимание супруга, не слишком баловавшего её, было непривычно и тем более радостно для инфанты. Она бы и сегодня могла обрадоваться, если бы не боялась, если б знала, что может довериться полностью, что обретёт в нём защиту, обратившись с просьбой, а не будет оскорблена подозрением!.. О, тогда бы она поведала не таясь! У ней и теперь мелькнула такая мысль, впрочем, быстро отброшенная как несостоятельная.

Как быть? Что может заставить короля покинуть её - желательно, без лишних расспросов? Что-то, чего король не выно... О! Догадка осенила её словно удар молнии. Ну конечно.
Она закусывает губу, будто в задумчивости, поднимает взгляд на короля, вспоминает об испытанном страхе, когда звала на помощь, трепеща от ужаса... Ресницы дрожат, она поджимает губы, как бы силясь сдержать слёзы, и опускает голову, отворачиваясь, как бы пряча их. Людовик не выносит слёз. Он просто не умеет успокоить - сын Великого Повесы слишком целомудрен и робок с женщинами, даже с собственной женой. Король Анри перевернулся бы в гробу.
Плакать "по заказу" у испанки получается плохо: слёзы появляются на глазах, но быстро высыхают, так как уже успела выплакаться и взять себя в руки, Констанция в том помогла. Вот незадача. Ладно, значит, остаётся в самом деле попытаться заговорить короля, чтобы поскорее надоело слушать, - потом всегда сможет сослаться на неважное самочувствие...
- Извините меня, сир, - Анна Австрийская проводит рукой, как бы утирая с ресниц непрошенные слёзы, и не пытается дать никакого объяснения, ибо оно излишне. - Луи, я чувствую себя виноватой перед вами, вы ко мне так внимательны, - король всё ещё не обмолвился о причине своего прихода, ну так она ему её назовёт, - ту, что нужна ей, - и я чувствую себя ужасно беспомощной от того, что не в силах что-либо изменить сейчас, - здесь совсем нет никакого обмана, она говорит о том, что чувствует, почти без преувеличений. Ласковый взгляд скользит по лицу короля, ласково-печальный. На Констанцию во время беседы с королём Анна Австрийская не смотрит, но думает о том, что надо его убедить, пока не успел заметить чего-нибудь лишнего.

- Лекаря? - распахиваются глаза Анны, когда Его Величество задаёт вполне закономерный вопрос. - Нет, сир, я не успела этого сделать прежде вашего прихода. - Король наверняка рассчитывал на эффект внезапности, - что ж, она сделает вид, будто никто не предупреждал её заранее, тем более, что именно так всё и выглядело. Констанция была как раз рядом с ней, когда вошёл Людовик, - легко предположить, что служанка помогала королеве, и появление короля для обеих внезапно, иначе - естественно! - он был бы встречен по-другому.
- Благодарю вас, ваше величество, - улыбается Анна слабо, - вы очень любезны, - сейчас от неё требуется благодарность, и она показывает это, когда король сообщает, что пришлёт к ней своего лекаря. Знак внимания или желание убедиться в том, что нет обмана? Или и то и другое? Что же, с лекарем несложно будет справиться.
Молодая женщина тихо выдыхает, когда за королём наконец затворяются двери спальни. Слава Создателю. Теперь можно не ждать ничьего внезапного появления: король - хозяин везде, но все остальные могут подождать. В том числе и лекарь.
- Подите теперь, мадам, и скажите, - чтобы нам никто не помешал, - что я желаю отдохнуть и никого не принимаю. Если появится лекарь, пусть сообщат мне без спешки. Беспокоить можно, только если Его Величество вновь пожелает навестить меня. - Впрочем, повторного визита мужа Анна не опасалась: не раньше, чем лекарь передаст ему сведения об её состоянии. Однако принять эти меры необходимо, дабы обезопасить себя.

И вовсе не забыла, а нарочно не стала, чтобы сильнее не раздражать короля, зная, как он это не любит. Тянет сказать, что в следующий раз (если он будет), она вспомнит про астролога непременно, раз уж его величеству это так важно, но Анна сдерживает рвущуюся усмешку, подавляет улыбку, пока король не заметил.
Когда Людовик наконец покидает её, юная королева чувствует облегчение, но ненадолго. Когда Констанция возвращается, больной Анна выглядит не более, чем до прихода короля, только щёки бледны.

— В дальнем конце сада заросли кустов, нужно оттащить его туда. Не важно, что там его найдут, главное, что не в ваших покоях, ваше величество.
Анна кивает: что здесь не понять? Если обнаружат в саду, то могут, конечно, и возникнуть вопросы, как он там очутился, но с королевой уже никто не свяжет без того, чтобы не оскорбить подозрением супругу монарха.
Но если... Если кто-нибудь увидит их? Заметят Констанцию - и будет брошена тень на имя королевы, которой девушка служит. Заметят саму королеву... Анне Австрийской становится страшно. Этого лучше не допускать - хоть в монастырь её король из-за этого и не отправит, но честь её погибнет. И с королём хороших отношений можно не ждать: Людовик не из тех, кто забывает.

Пока камеристка пытается завернуть тело, молодая королева надевает прежнее своё платье, которое после придётся выбросить или сжечь, иначе оно так и будет ей напоминать о происшедшем. Справляется сама она плохо, завязать корсет сзади не выходит, из-за чего она раздражается ещё больше, на лице явно отражается нетерпение. Однако, подавив вспышку минутного гнева, Анна распускает корсет, чтобы его было можно свободно повернуть. Застёжки теперь спереди, хоть и непривычно, но справиться с ними хотя бы можно, и она начинает быстро, то и дело пропуская петли, затягивать шнуровку. Когда Констанция сообщает, что надо нести, она почти одета - небрежно, неаккуратно, так что узнать в ней королеву можно с трудом, разве что по волосам, так и оставшимся распущенными, но их скроет капюшон накинутого на плечи плаща. Остаётся лишь надеяться, что никто в таком положении её не увидит.
— Берите его за ноги. - На личике Анны Австрийской проступает отвращение: испанка брезгует прикоснуться к трупу, к человеку, посмевшему нанести ей такую обиду, такое оскорбление! Но приходится пересилить себя, сжав губы, стараясь не думать о том, что чуть было не совершилось, не успей Констанция вовремя.
- Тяжело, - жалуется испанка, удерживая тело тонкими ручками за гладкую кожу высоких ботфорт. Тяжелее изукрашенного веера инфанта отродясь в руках не держала. - Как мы отсюда выйдем? - Не в окно же выбрасывать, чтобы сразу и заметили, откуда... упал. А у дверей покоев королевы пажи да гвардейцы, мимо них незамеченными не пройти, в зале приёмов - фрейлины и придворные дамы. Разве что выход есть, никому, в том числе и самой ей, королеве, не известный, чтобы в сад вёл из её спальни. Вспоминает Анна, как сказала Констанция в их первую встречу, будто множество ходов, неведомых господам, слуги знают. Быть может, и правда удастся проскользнуть невидимками и вернуться обратно, пока никто не проведал причину "недомогания" королевы?