Больше всего Алена любила, когда дежурство переходило в ночь. Ночной город очаровывал, храня свои тайны, совершенно невидимые, но ощутимые нутром мертвой девушки. Ее словно бы тянуло к тому дерьму, что в подворотнях происходило, будто заманивало по всем окрестностям; казалось, смерть, поцеловавшая Алену, так и не отпустила до сих пор, хотя минуло уже несколько лет. А все равно ощущение принадлежности к другому миру никак не проходит. Уже и научилась прикидываться почти нормальной, только руки холодные, да вода в глазах плещется. Как стала мавкой, так ею и осталась.
Кто-то из коллег чувствовал в фельдшере пятнадцатого экипажа червоточину, кого-то же манили рыжие волосы и пухлые губы. Алена и до своей смерти красивой была, после, хоть и изменилась внутренне, внешне словно бы стала еще более броской, ничего для того не делая. Но после того, как жених сбежал, сказав, что нежить его мало привлекает, Алена и не искала новых отношений. Она вообще ничего не искала, проживая день за днем, предпочитая тратить их на работе.

- Ты еще не надумала вернуться к учебе? - спрашивает Виктор Петрович, обычный человек, не понимающий, кем была Алена. Та тускло улыбается, подхватывает большую чашку кофе, хотя это лишь жест. Она спала мало, видя кошмары, в которых охотилась за молодыми парнями, просыпалась с жаждой кого-нибудь убить, и снова и снова выжигала в себе эти мысли, напоминая, что и на нее найдется охотник, если она сорвется. Помнится, так ей сказал Добрыня Никитич, распознавший в милой девушке мавку. Встреча та была случайной, вскоре после смерти Алены; решила наведаться летом в деревню, старый домик уже давно не видал своих хозяев, покосившийся забор требовал ремонта, а мавку так и тянуло в купальскую ночь устроить охоту на молодняк. Но попался на пути богатырь, и тогда Алена даже испугалась, решив, что он ее в самом деле убьет. Это потом пожалела, что Никитич добр слишком оказался. Упростил бы ей существование, смертью наградив, да поздно - и тогда не стала бежать босиком за ним, прося смерти, а сейчас много раз жалела, да мавку не просто было убить, если ты не умеешь.
Добрыня умел.
Но после Аленушке не попадался.

Вызов приходит за час до полуночи. И радость распирает изнутри. Алена накидывает легкую куртку с светящимися полосами.
- Что там?
Диспетчер, красивая и черноглазая Даша, бросает презрительный взгляд на мавку. Вот уж кто терпеть Алену не мог, объявляя ей как холодную, так и горячую войну. А та лишь усмехалась, дивясь в который раз, как женщины чувствуют подвох в других, как истово ненавидят это. Водитель Алениного экипажа все бросал взгляды на Дашу, а потом присмотрелся к Алене. Поклонник ей был не нужен, да он просто пиявкой пытался впиться в ее жизнь, отлепить никак не удавалось. Уж начинала думать, чтобы отыскать кого из ведьм, дабы отвадила, но проще Даше посоветовать приворожить Пашку, и будут они Дашка да Пашка. И хотя приворот не вечен, а еще катастрофичен, Алене жаль из них никого не было, лишь бы ее саму не трогали.
- Бродяга, наверное. Ты, если вымажешься, не заходи сюда, пока не помоешься, - Даша поджимает карминовые губы, Алена плечами пожимает. Собирает рыжие волосы в хвост на макушке, к машине идет.
Пашка тут же протягивает ей один из двух своих бутербродов.
- А в термосе у меня клюквенный морс.
- Горячий? - Кривит губы Алена. Пашка кивает. - Сам такой пей. Но давай сначала на вызов.

На вызов они приезжают быстро. Окраина города разливается дразнящей пустотой, темные пятиэтажки возрастом в два раза, а то и в три, старше самой Алены, вылинявшие кирпичом вечной серости. Мавка выходит из машины, всматриваясь в темные глазницы чужих квартир, где-то тут должна быть та самая. Пятнадцатая. Как номер их экипажа.
- С тобой пойти? - Спрашивает Пашка. Третьего сегодня с ними нет, но Алена отмахивается. Страх давно не набегает на нее, не трогает ее, словно отсутствующая эмоция в заводских настройках.
Включает фонарик, хотя в темноте видит не хуже кошки; рассохшаяся дверь подъезда скрипит похлеще, чем в фильмах ужасов. На четвертый этаж приходится подниматься пешком, ни на одной из площадок нет света, кроме как скупой синевы расхлестанной луны. Болезненной и утомительной сегодня, словно девица в слезах. На четвертом этаже приоткрыта дверь той самой пятнадцатой квартиры. Алена аккуратно трогает дверную ручку, расширяет проход.

- Эй, есть, кто дома?
Тусклый свет из комнаты ложится причудливой пантомимой на пол в коридоре.
- Это фельдшер скорой, вы нас вызывали.
Чемоданчик тянет руку.  Алена заглядывает в комнату, пропахшей смертью, слишком ощутимой, чтобы не сводило зубы. На диване лежит человек, а над ним возвышается еще один - мужчина с вихрами, требующими расчески. Что-то в нем почти сразу настораживает Алену, требуя уйти, но мавка уже двумя руками вцепляется в ручку чемоданчика.

- Это вы вызывали скорую? - В горле пересыхает. Алена не сводит взгляда с мужчины, уже отчетливо улавливая отсутствие признаков жизни в теле, которое покоится на диване. Смерть неприхотлива, вот только сама ли она приходит или по зову?

Пашка все же увязывается за Аленой, она слышит его громкие шаги на лестнице. Ходить тихо он не умеет, а сопутствующий стук - носилки на тот случай, если пациента нужно будет спускать вниз. Предусмотрительно. И хорошо. Оставаться наедине с незнакомым мужчиной, вызывающие тревожные звоночки в голове было не особо разумно и совсем небезопасно. В кои-то веки Алена была благодарна Пашке за его неисполнительность.
- О, а что тут у вас... ай блин, - в полумраке что-то грохочет и падает, Алена оглядывается, но Пашка проходит дальше. И девушка снова переключается на вихрастого незнакомца. Он был бы весьма симпатичным, если бы не то, что улавливает своей чуткостью мавка и на душе становится все более беспокойно, все более муторно, словно болотной тиной с Купалы повеяло, всплывая в памяти неудобными картинками.

- Это вы прямо человечный такой, - бормочет Аленушка. Не нравится ей все это. Хозяйка квартиры уже мертва, уже пора вызывать полицию, но этот странный Алексей Игоревич Попович... говорит с Пашкой, словно Алены тут и вовсе нет, и та вздергивает подбородок, делает шаг к дивану, склоняясь над девушкой. На протянутые документы мавка едва бросает косой взгляд, мысленно чертыхаясь. Богатырь чертов, надо же. Попался на пути, да так невовремя, вот и инстинкт самосохранения непрошено включился, требуя бежать куда подальше. А Попович уже наверняка опознал в ней нежить. Вон как глядит. Такой взгляд Алена видела у Никитича, сообразившего, что девушка, которую он хотел поцеловать в свете купальского костра, на деле опасное существо, могущее его жизни лишить. Сообразил быстро, сохранив жизнь не только себе, но и мальчишкам вокруг. И не дал Алене стать тварью, которая только смерти достойна.

- Что там? - О Пашке Алена забыть успевает. Убирает руку от мертвой девушки.
- Холодная. Быстро остыла, если вы, - острый взгляд в сторону Поповича, - не ждали невесть сколько, чтобы нам позвонить.
Хотела задеть, да почти сразу поняла, что глупость это. Богатыри, конечно, разные бывают, но все же девиц не обижают, и уж точно со свету не сживают, если та не нечисть. Вот Алена и не девушка для Поповича, в этом она не сомневается.

Пашка под рукой лезет осмотреть тело, будто бы ему больше всех надо, тем самым раздражает очень. Хотя Алена и понимает, что проблема не в напарнике, а в Поповиче, тот рядом словно алое пятно на сером фоне чужой квартиры, не смотрится здесь совершенно. А вопрос его вызывает минутное недоумение, Алена даже не сразу понимает, о чем там спрашивает уже Паша. Грязь, да какая вообще грязь?
- Вообще-то нам положено полицию вызвать, мы не труповозка, - звучит грубо, но правдиво. Машина скорой помощи для живых. Будь девушка на диване хоть чуть-чуть жива, и забрали бы с собой, а так прямой путь в морг, куда фельдшеры не суются вовсе. Продолжать разговор с богатырем не получается, в горле скребется странное чувство, слова пожирающее. А по спине холодок пробегает предчувствием скорой смерти. Умирать хотелось пару лет назад, сейчас упорно не возникало это чувство, уходя в небытие.
Что там с грязью-то? Алена оттесняет Пашку, просит:
- Включи еще свет.

Обстановка квартиры такая же убогая, как и окраинная пятиэтажка. Сырой и серый райцентр российской глубинки становится краше лишь под солнечными лучами. Центральные кварталы, отмытые коммунальщиками, бликуют в чистоте, чего не скажешь о растерянных и потерянных окраинах, гнетущих этот мир фактом своего существования. Мертвая унылость, еще мертвее самой Алены; и внутри квартиры тоже словно вытравленная красота, вымаранная белизной, от чего становится совсем тошно. Вторая лампочка света дает немногим больше, мавка оглаживает руку мертвой девушки, под пальцами вязь словно оживает, рисуя не оттенок грязи, но знакомые рунные картинки. Неуловимое вертится в голове, но поймать мысль не выходит.

- Это не грязь, - бормочет Алена. - Слушай, Паш, я телефон забыла в машине. Сходи за ним, а?
Пашка недовольно смотрит на фельдшера, но потом кивает и уходит. Алена не теряет времени, оборачивается к богатырю. Говорить с ним все еще неприятно, но поразительно, как обаятельно он выглядит в этой пустоте и жопе мира, и как отталкивает внутренне, обладающий той мощью, что способна напугать любую нечисть.
- Ты же видишь это? - Алена руку мертвой поднимает, показывая рунную вязь. - Вещи разбросаны... что на самом деле здесь произошло?

В голове уже план зреет: записать факт смерти по пути в больницу, единственную на весь город, где в подвале знакомый патанатом расскажет все, что поведает ему женское тело, и даже то, что умолчит. Понравится ли Поповичу общество еще одной нечисти, кто знает, но может и не ехать вовсе, если не хочет. Алена звать не планирует, если что не так, может отвернуться. Его работа - охотиться на сорвавшийся с катушек местный фольклор, частью которого и Алена является. Но ни мавка, ни тем более молодой леший, жизни другой захотевший, пока ни в чем не виноваты.

Как-то обойти этот пункт...
Ишь какой, все у него просто, словно щелчок пальцев. Алена лишь зыркает зелеными глазами, не рискуя смотреть долго и пристально, словно бы опасалась, что увидит он в них что-то. Не зря же говорят, глаза — зеркало души, хочешь что-то скрыть, не смотри прямо, не позволяй чужому взгляду в собственные мысли проникнуть. И если для кого-то это просто слова, то мавка знала им цену. И ей вроде скрывать нечего, но душа, осколочными ранениями изрыта, не любит, когда в нее заглядывают. Алена же любит свои тайны, даже такие незначительные, как приворожить парня, не прилагая к тому никаких усилий.

Попович, вестимо, заметил то, как Паша резво просьбы мавки исполняет. И это нравится Алене еще меньше, но что уж там, он и так знает о ней, как о нечисти, слишком много, словно бы по учебнику. На миг взгляды пересекаются, но затем девушка голову склоняет, позволяя рыжим прядям, прямым и густым, скрыть лицо ее от постороннего взгляда.
— Судорог?
Не верить Поповичу не имеет смысла. Что толку ему обманывать фельдшера скорой? Да и работа у него такая, нечисть контролировать. Мертвая девчонка ничем не выдавала своей принадлежности к братии мифических существ, но после смерти многое исчезает, не оставляя видимых следов. Как говорится, вскрытие покажет. А вот заначка...
— Странный способ. Обычно с судорогами к врачам обращаются, а не покупают на рынке у бабули, — которая может оказаться той еще кикиморой, — травушку-муравушку.
Тем более, что для простых смертных это может оказаться крайне неразумно.

Алена бросает взгляд на открытые ящики, секунда размышлений, и она все же подходит к одному из них, легко проводя рукой по вещам: белье, женское, тонкое, дорогое. Такое надевают на свидания, когда раздеваться планируют. В повседневной жизни оно неудобно тонкостью кружев и крючками застежек. А тут на любой вкус и цвет, да дорогое, выглядит яркими пятнами, словно бы чужеродные элементы серой жизни городской окраины. Давно немытый абажур давал приглушенный свет, вынуждая хотеть уйти побыстрее. Смерть уже не просто дышала мавке в затылок, но неприятно цепляла нервные окончания, елозя по ним шероховатым чувством неизбежности.
Видим, богатырь не нашел травушку-муравушку, вот девица и закончила влачить свое существование. Перерывать ящик с нижним бельем Алена не решается, вздыхает. Сейчас Паша поймет, что телефона в машине нет, вернется. Нужно решение принимать, действовать начинать, не то полицию вызывать, не то тащить труп к знакомому патанатому. А Алену сомнения разрывают, заставляя нахмуриться.

Что-то было в этих рунах едва знакомое, почти неуловимое, но ощутимое. Но понять не выходит.
— Такое ощущение, что она под проклятьем была. И руны на коже не просто так. И травушка не от судорог спасти должна была, а сдерживать проклятье. Болотная трава для того часто используется, работает не очень, но хоть как-то. А проклятье, как водится, кто наложил, тот и снять должен.
Ох разболталась Алена. Понимает это, когда замечает, что Попович на нее пристально смотрит. Девушка плечами пожимает, мол, сам догадайся, откуда о том знает мавка. Сама она под проклятьем ни разу не бывала, да только утопленницы сами по себе вечно проклятые, ибо вечно уже мертвые, а многие говорят, что души у них нет больше. А вот Ванечка, милый, чудесный брат Ванечка, такой юный, такой непослушный, вечно вынужден лежать под аппаратом ИВЛ. Виной тому стало проклятье, так и не покинувшее его, люди же дурные  злые, нечисть рогатую камнями закидать решили, вот один в голову Ванечке и попал.

Паша стучит ботинками по лестнице, весь дом перебудит, соседей обеспокоит, но разве он о том думает?
— Ален, а я твоего телефона не нашел, хотя всю машину обыскал, — он переводит взгляд с Алены на Алешу и обратно, чувствуя, что без него тут что-то происходило.
— Да, прости, нашла его в чемодане, — чуть смущенная улыбка мавки компенсирует потраченное Пашей время, легкий обмен улыбками, и вот он уже выглядит счастливым. Таких топить — легче простого, хоть сейчас да в ванной головой под воду. — Паш, сейчас будешь делать, что говорю, не задавая вопросов. Я потом все объясню.
Может быть, но это не точно.
— Забираем ее, — кивает на мертвую девицу. Затем оборачивается к Поповичу, чуть прищурясь, она замечает: — Можешь поехать с нами. — Делает шаг вперед, чтобы произнести едва слышно, но так, чтобы богатырь услышал: — Только вот не надо потом рассказывать, что нечисть распоясалась. Мне тоже не интересно, чтобы девчонки так гибли.
За такими смертями приходят такие вот Поповичи, чтобы разобраться, что к чему. Нарушают спокойное течение жизни, разбивая на черепки собранное в единое целое, из чего состоит обыденная жизнь.

Попович помогает Пашке с телом, Алена же налегке спускается следом, едва успев прикрыть за собой дверь. Но затем думает и решает все же плотно захлопнуть, чтобы не оставлять квартиру беззащитной. Пусть потом полиция разбирается. Алена сбегает по лестнице, скорая уже стоит с заведенным двигателем, приветливо бросая пятна желтого света вокруг. Богатырь уже внутри, с трупом девушки рядом; Паша накрыл ее старым одеялом. Алена забирается на переднее сиденье, хочет оглянуться, но нет, смотрит перед собой, туда, где полумрак разрезает узкий свет фар.

- Так куда? - вопрошает водитель.
- Так в морг, - отзывается девушка. Мавка набирает номер диспетчерской, слава богу, Даша не то вышла, не то решила, что не царское дело на Аленины звонки отвечать, но сошлись на том, что скорая пока может и перекусить заехать, если срочных вызовов нет.

Присутствие богатыря свербит неприятным чувством прямо в затылке, хочется почесать, да бесполезно. Только косу свою рыжую наперед перекидывает, теребит кончик самый, пока едут закоулками до самого морга, объезжая стремные подворотни под мычание Паши, не желающего убивать подвеску. Голос Поповича вплетается в едва слышное звучание радио, когда Алена его успевает включить. На полувздохе отвечать не хочется, мавка зыркает в зеркало заднего вида, видит русые богатырские кудри, мимолетное пересечение взглядов. Отвечать Алена не торопится, зато успевает Пашка, не чувствуя ровным счетом никакого подвоха.
- Пару лет, вот Алена к нам пришла, попала ко мне на машину, с тех пор и ездим.
Пашка сияет как начищенный пятак, мавке же его стукнуть хочется. И шикнуть на Поповича, чего лезет? Думает, подтекста нечисть не слышит, тупая нечисть, что ли? Аж обидно становится. Да и вообще, тихая мавка из Алены вышла, нет за ней цепочки трупов, чего Попович цепляется? Чего ему от нее надобно? Хочется обернуться и о том спросить, но Алена сдерживается, тем более, что доезжают уже к месту. Из темного полумрака двора на задворках старой, разбитой городской больницы, выглядывает железная дверь и тусклое освещение. Табличка, давно изъеденная временем, синеет впереди без признаков опознания, да и ладно. Алена знает, и хорошо.

- Ален, - в голосе Пашки сомнения проступают, - а что мы тут...
Едва заметное касание к руке Павла делает его снова послушным; Алена досадует на саму себя, наверняка Попович заметил маленькие хитрости отдельно взятой утопленницы, полезет с нравоучениями, захочется голову ему откусить, наверняка захочется.
- Давай ее к Емельке. А потом и правда, езжай поесть, что ли.
Во взгляде, брошенном на Поповича, читается откровенный вызов - ну скажи, да скажи уже, а тож разорвет.

Морг ночью - тишь да гладь, словно в дешевый фильм ужасов попала. Низкие потолки с трубами коммуникаций, дверь в мертвецкую прикрыта, зато открыта в одну из прозекторский. Свет ложится на пол, подогретый напевом лешего. Емелька поскуливает, называя это песней, но тут уж даже не владей слухом, поймешь, что песня вовсе не про него. На шум тележки он выглядывает, миг уходит на узнавание, и губы его растягивает улыбка.
- Ба, какие люди. Это труп, что ли? Ну завозите.
Беглый осмотр занимает время, Пашка уходит, а вот Попович - нет. Емелька, увлеченный делом, не то не видит богатыря, не то не чует, а может просто игнорирует. Леший не спрашивает, что к чему, зачем Алена ему труп притащила, хотя должна была полицию  вызвать, но зато делает выводы, который и озвучивает.
- Проклята девчонка была.
- Вот так и сразу? - Парирует Алена, хотя знает, что Емельян не ошибается. - А что за проклятье, скажешь?
- Ну я ж не ясновидящий, Алена, - Емелька плечами жмет, - но вот руны эти - фигня. Такие делают в баре на углу Троицкой и Чертовой. Классный татуировщик, но обычно руны у него просто рисунки. - Он склоняется к телу девушки, принюхивается, с некоторым удивлением констатирует: - А тут в краску кровь добавили. И пахнет как-то... - леший поднимает взгляд на Алену. И хмыкает: - Как твое проклятье. Не от и до, но очень похоже.

Алена вздрагивает. Ох как не хотелось ей, чтобы при богатыре ее проклятье упоминали, но леший вечно сам по себе, ни о ком не думает. Да и проклятье у нее пожизненное, с которым ничего не поделать.
- Не знаю, что там похоже, - бормочет Алена, но мысль уже цепляется за слова. Проклята Алена была смертью, с нее проклятье, как говорили знатоки, не снять, ибо мертвая уже, даром, что живая. Но Ягиню, которая и свела в могилу девчонку молодую, найти бы хорошо - может, брату поможет. Надежда вспыхивает, но быстро гаснет: все это глупости глупые. Один шанс на сто, что девчонку прокляла та же старая карга, да и коль так, искать ее как?

В морге холодно, но Алену в жар бросает. Торопится уйти молча, без единого слова, чуть не роняя по пути пустую каталку. Бежит по коридору, выскакивает на улицу, глубоко вдыхает свежий ночной воздух. Косица дрожит, вьется по спине; Алена пытается закурить, но пальцы дрожат, зажигалка решительно противится, никак не запускает огонек. И наедине надолго остаться не получается, вместо Пашки за плечом возникает Алеша чертов Попович.
- Что, вопросы пора задавать? - Зло бросает, не глядя на него. Во дворе тускло и темно, за лысыми ветками деревьев маячит здание больницы, слепо пялится окнами палат и иных помещений. Алена так и не прикуривает, бросает смятую сигарету на землю, оборачивается, снова встречается глазами с Поповичем. Какой он ее видит? Для нее он же хладнокровный убийца, который таковым себя не считает: нечисть не люди, ее не жалко, не так ли?

Отредактировано Anne de Bueil (2024-05-18 00:03:22)

[indent] У Алены зажигалка сдохла, у Алеши - горит теплом в темной ночи, словно маленький маяк. И тошно, и горестно, и хочется взвыть волчицей на луну, вместо этого только кутается в рабочую куртку - та белесыми полосами мерцает от мало-мальски любой подсветки.
[indent] - Дурачит? - Злость снова вспыхивает ярким пламенем. Расхохотаться бы, да смех хрипом в горле застревает, вот и приходится откашляться, отвернуться, глухо спросить: - А у тебя вся нечисть по умолчанию способна только на ложь, обман и соблазн?
[indent] Алена чувствует запах разогретого табака, кладет руку на карман куртки, пачка в ней уже пустая, что и немудрено. Пора бросать курить, желательно прямо сейчас. Снова взгляд на Поповича бросает. Идея с кафе не так уж плоха, на улице не лето, в темноте неуютно даже нежити, все время чувство, что кто-то следит, впивается глазами в самую душу, сдирая все защитные слои, один за другим. Алена проводит ладонями по лицу, надеясь избавиться как от следящего взгляда, так и от внимания богатыря. Но тот снова и снова притягивает к себе взор мавки, она все то косится, то прямо смотрит, размышляет над едким ответом: а ей есть не нужно? Да в общем-то с аппетитом теперь беда, кусок в горло не полезет. Алена прячет озябшие руки в карманы, гладит подушечками пальцев гладкую поверхность телефона, почти успокаивает, да вот ненадолго.
Не враг, смотри-ка. И бояться не нужно, и улыбаться можно, сама доброта и понимание, с кудряшками русыми да улыбкой широкой, словно бы ничего важнее нет, чем радоваться моменту. Было бы только чему.
[indent] - Я вообще там случайно оказалась, - артачится мавка, затем зло ворчит: - тьма эта - моя, и она часть меня, а ты дурак, Попович, раз веришь в раздельное владение душой тела. Пойдем, тут кафе за углом, там любят посидели устраивать работники больницы.
[indent] Алена на пятках разворачивается, идет, не оглядываясь. Аллея тянется к ней крючковатыми пальцами деревьев в осенней коме; больничный парк сродни страшному лесу из страшной сказки, в чаще которого прячется избушка на курьих ножках, в которой творит свое озлобленная на весь мир карга. Не милы ей девы юные да счастливые, вот и планы строит, как со свету жить. А у юности вечные проблемы, то то не так, то это, и попадаются они на хитрые уловки, безмозглые и наивные. Такой и Аленушка была, считая, что спасать брата можно одним путем, и чего добилась? Брат на больничной койке, видит свои цветные сны, сама же Алена, счастья лишенная, да вообще мертвая, злится на идущего следом Поповича. Того страшно за спиной оставлять, все щекочет беспокойство и недоверие его словам. Почти подружились? То чувство, что холодком прокатывается по пустому желудку, дружбой не назвать, а вот знакомым чувством голода, что голову поднимает - легко. В Поповиче столько богатырской силушки, столько жизненной энергии, что хочется прикоснуться, взять немного, совсем немного. Да вот проблема, пожадничает, впрочем и мавка так и не научилась контролировать свой голод. А ведь говорила ей тетка в деревне, мол, научишься владеть собой, и можно себе позволить любить, быть любимой, не отказывая в самом желанном - в прикосновении мужчины. Но ничего не выходит: Пашка вот липнет с душой и любовью, Алена, играючи, им манипулирует, когда ей то нужно, и не понимает бедолага, что сожрут его, да не подавятся.
[indent] За такими мыслями Алена порог кафе переступает, купаясь в тепле искусственного света. Пара столиков занята коллегами, все лица знакомы. Девушка кивает им, но уходит в дальний угол, стягивает куртку с плеч, садится на диванчик. Скромно, но со вкусом, фотографии постоянных клиентов смотрят со стен, скелет стоит на стыке двух стен, хищно усмехается, словно готов сплясать в своем дешевом сомбреро - кто-то из отпуска привез ляпу в подарок Витьку, давно вынесенному из больницы, как списанный методический материал.
[indent] Полусонная официантка приносит меню, кладет по одному перед Аленой и Алешей, но девушка кивает:
[indent] - Вот ему, он самый голодный.
[indent] Сама же смотрит выбор чаев, сразу делает заказа:
[indent] - Облепиховый принесите, чайник сразу же. - Подпирает кулаком подбородок, молча сверлит Поповича взглядом. Может, подавится? Хотя нет, это вряд ли. Богатыри крепкие парни, особенно в той части, где дело касается совести. Это ж у них она есть, а у нечисти и нежити - едва ли. И с этим Алена спорить не будет. Совести, наверняка, у нее не имеется, как и души, зато вредности - от души, сегодня вот проснулась и с лихвой хлещет, прямиком на Поповича. И не жалко.

[indent] - Но только нечисть принято в том обвинять.
[indent] И в самом деле - в падеже скота виновата живущая недалеко ведьма, в том, что жених ушел от невесты прямо на свадьбе обвинят мавку, в том, что дети родятся больными попрекнут домового, не хранящего очаг, а в том, что грибники опять заплутали в лесу едва ли не до смерти будет повинен леший. А то, что без треб грибники вошли в лес и посягнули не на свое, так то никого не волнует. Горожане в лес заходят, ничего не зная о мире, в который попадают, но зато говорят всякое о нечисти, будучи главными поборниками справедливости. И если раньше, пока богатыри не повадились спасать невинных от козней фольклорных злодеев, все было терпимо, то с тех пор простой люд вызнал нужные номера, постоянно названия и требуя помощи даже тогда, когда она им и не нужна была вовсе.
[indent] Но что толку говорить с Поповичем на эту тему? Алена ему ни капли не верила, прожигая в нем дыру взглядом, но тому что мертвому припарка - он не то не чувствовал искреннего возмущения мавки, не то просто не реагировал.
[indent] Попович тоже не верит ей, Алена прищуривается.
[indent] - Можешь проверить вызов, по которому я приехала, - фыркает она. У нее-то как раз имелось оправдание своему присутствию в той квартире. Телефонный звонок диспетчеру скорой, и экипаж уже несется по адресу. Мавка понятия не имела о том, что ее там ждет, и не имела бы еще дольше, будь на то ее воля. Проклятья снять трудно, а старую ведьму проще сжечь в ее избушке на курьих ножках, чем пытаться добиться справедливости. В излечение от насланной болезни Алена не верила, тем более, что с ней все сложно было - надо ж такому случиться, чтобы утопла. А вот Ване бы помощь понадобилась, деревенская же знахарка только озабоченно языком цокала, а потом и родители вдруг взбунтовались, решив быть обычными, даром, что дети у них - необычные.
[indent] И чего он пристал со своим вниманием?
[indent] Алена вздыхает. Это что, так влияет на него она? Да нет, вряд ли, поговаривают, что у витязей иммунитет к таким вещам. А отстать никак не отстанет, проще согласиться, чем опять отпихиваться.
[indent] - С вишней, - бурчит Алена под нос.
[indent] Вишню Алена любила меньше, чем черешню. Но веяло от блинов с вишней счастливым детством, когда бабушка накладывала их на тарелку с деревенской сметаной, в которой ложка аж стояла, не то что магазинная. Тогда ничто не предвещало боли, которой в жизни девушки предостаточно, тогда мир казался слишком добрым к Аленушке, обещая все блага: закончит школу, затем медицинский университет, а там и замуж выйдет, детей родит, ну и так далее. Мечты были простыми, за ними крылась такая же простота и уверенность - желай малого, получай больше. А вышло? А вышло то, что сидит Алена в кафе поздним вечером, практически ночью, сумрачно глядит на богатыря, желая ему от нее отцепиться, а тот блины ей в том числе заказывает.
[indent] Заступничество официантки вызывает невольную улыбку. Алена взгляд опускает на стол, поцарапанная пластмассовая столешница отдаёт дешевизной, свойственной такими местам - но главное, что чисто и аккуратно. Она проводит пальцем по царапине, длинной и крючковатой, словно бы от чьего когтя, а когда официантка уходит, Попович снова на нее наскакивает со своими вопросами.
[indent] - Поклонник оригами? - Салфетка явно не заслужила такого обращения, но тюльпанчик выглядит милым. Настолько, что Алена не удерживается, кончиком указательного пальца трогает тугой бумажный бутон. - Обычная история, таких пруд пруди. Одна старая карга с костяной ногой прокляла меня, и когда я утопилась, умереть до конца мне не удалось. Вроде нежить, а вроде и нет. Видишь, ничего похожего с девчонкой, и чего только леший так решил, не знаю.
[indent] Об Иванушке Алена не собиралась говорить, и тут уж Алеша ничего поделать не мог.
[indent] - Столько таких Ягинь, знаешь? Одна, другая, третья. Даже если Емелька прав, проклятьем одарить могла любая. Тут уж только разве что отловить, чтобы других в могилу не свела. Знаешь, на что ведутся такие девушки? Обещанная молодость, приворот по желанию, а может отворот, кто знает. Достаток тоже работает. Продают душу в обмен на желаемое, а условия сделки не уточняют, вот так и заканчивают, сожранные проклятьем. Чтоб найти нужную ведьма, тебе следует разобраться, ради чего мертвая могла заключить столь опасную сделку, даже не понимая последствий. - Алена, горящая своими же словами, подается чуть вперед: - Они никто их не понимают. Думают, что это все игра в бирюльки. - И тут уж сама тихо признается: - Я тоже не понимала, что это все не шутка.
[indent] Но ей надо было брата спасать.

[indent] Блины пахнут вкусно, невольно Алена вспоминает, что голодна. Подтягивает тарелку к себе, задумчиво глядя то на нее, то на аппетитно уплетающего за обе щеки богатыря. Хорош ведь собой, можно и залюбоваться, а кудри-то на зависть многим девицам, но вот забыть о том, кто перед ней, никак не удается. А тот еще как назло, вопросами сыплет, заставляя пожалеть о собственной откровенности. Вот и получается, что Алена едва успела к блинам прикоснуться да пару глотков чая сделать, как все желание есть и пропадает. Глядит на Поповича угрюмо, чуть ли не прожигая в нем дыру взглядом.
[indent] Молчит, и кажется, что Алеша говорит сам с собой. Видимо, так и думают люди за соседними столиками, но Алене до них дела нет; она все еще размышляет, швырнуть в него тарелку или так обойдется дело.
[indent] — Ты свою знаешь, Ягиню? Или леший так, для примера схожесть именно с твоим проклятьем обрисовал?
[indent] Наконец-то, вопрос, на который можно хотя бы буркнуть нечто невыразительное в ответ.
[indent] - Вот у него и спроси, я почем знаю.
[indent] Нет, блины уже не полезут в глотку, как ни пытайся, и Алена подталкивает тарелку к витязю:
[indent] - Смотрю, поесть любишь? Ешь, не стесняйся.
[indent] А чай свой облепиховый мавка допивает, задумчиво поглаживая чашку кончиками пальцев.
[indent] Разговор завершается как-то очень неожиданно. Настроившая было на долгие споры Алена опешивает, ставит чашку на стол, вскидывает на него глазища свои, зеленого цвета, словно речная вода, засвеченная солнцем. Что? Это все? Ах нет, конечно, вернется, коль вопросы возникнут. Еще и визитку сует, на стол кладет, когда понимает, что мавка при нем ее в руки не возьмет. Обещает найти, и сразу возникает мысль собрать вещички и сбежать в деревню. Там осень сейчас, наполненная сырыми запахами, лысыми деревьями, золотыми листьями, алыми ягодами рябины, которую собрать бы да в морозильнике заморозить, а лучше - прямо в подполе. Алена на миг словно теряет мысли, поддаваясь маятнику чувства, играющему переливами золотистой изморози, но вместо этого вздыхает, унылясь. Не отцепится ведь, как ни старайся.
[indent] - Да скатертью дорога, - бросает вослед, - можно и безвозвратно.
[indent] А теперь пора на смену, все же, время рабочее. И не думать ни о чем, девчонка та мертвая, уже не важно, что да как было. Алена точно знала, что мертвым не помочь, только живым, но это вообще не ее беда. Лечить она умеет, залезать в чужие души - нет, а лучше всего научилась убивать, даже без особого напряга. И хорошо бы, чтобы богатырь не возвращался.
[indent] Несколько дней от Поповича и правда нет ни слуху, ни духу. И как-то даже легче становится, Алена забывает о нем, вовлеченная в привычную рутину собственной жизни. То-се-это, хватает и без мертвых дур и живых богатырей дел. И очередная ночная смена накатывает своим завершением, Алена переодевается в раздевалке в джинсы и свитер, куртку накидывает сверху. Телефон звонит, разрывая тишину, заставляет задохнуться неприятным предчувствием. И точно, врач Иванушки говорит тихо, размеренно, но снова о больном: лекарства на исходе, нужно докупить. Алена мысленно пересчитывать запасы финансовые, но отвечает, что все будет. Вот прямо сейчас и будет.
[indent] Она выскакивает со станции торопливо, не оглядываясь, чтобы не отвечать на вопросы, не слышать предложений о помощи, которая ей даром не нужна, болезненно тонкая, рвущая душу. Ненавистная. Алена обегает лужи, оставленные прошедшим дождем, но солнце сегодня с утра такое ласковое, что хочется посидеть на скамейке, наслаждаясь моментом. Но нужно спешить, чтобы успеть в аптеку, а затем в больницу, а потом можно и домой отправиться, завалившись спать до вечера. Она не замечает опасности, той, что возникает из ниоткуда, заскакивает за угол и врезается в кого-то крепкого, кажется, что даже каменного.
[indent] - Ой блин, - Алена отскакивает на шаг назад, вскидывает взгляд и узнает в мужчине давешнего богатыря. Попович. Чтоб его... досада отражается на лице мавки, быстро сменяется раздражением. - Чего тебе? Мне спешить надо, так что давай по-быстрому, я на все отвечаю нет и иду.
[indent] Девушка бросает быстрый взгляд на часы, снова на Алешу. Хоть в слезы впадай, что день не задался. У нечисти примета есть такая, если утро начинаешь не с кофе, а с богатыря на своем пороге, то пиши пропало. Не повезет ни в чем, как ни пытайся. А у Алены и без того с удачей худо бывает.

[indent] Алена зыркает на богатыря. Некогда ей, и что ему сказать, чтоб отцепился? Как репей впился в одежду, вот же ж. Еще и протягивает пакет с круассанами, а Алена хоть и мавка, но нечисть с замечательным обонянием. Еще утро самое, голодная, и мягкий запах свежей выпечки приятно щекочет обоняние, вызывая желание выхватить пакет из руки Поповича да впиться зубами в круассан. И надо же, ванильные, а не шоколадные, словно бы Алеша знает, что не каждая девица любит шоколад. Алена его не переносила, еще с подросткового возраста бесилась, когда Иванушка приносил домой полный пакет мороженого, сплошь шоколадного.

[indent] А теперь Иванушка был в больнице, она к нему спешила, и все прошлое, полное обычных споров меж братом и сестрой, казалось совершенно незначимым. Какая разница, что Иван не помнил, что сестра не любит какое-то мороженое, ведь он все равно помнил, что ей тоже нужно захватить лакомство в хрустящем стаканчике. И так хочется, чтобы он снова приносил невкусное мороженое, Алена бы его даже ела.
[indent] Подношение мавка берет, цепко сжимая пальцы на бумажном пакете, предательски шуршащем. Но вот чай-кофе это уже не к ней. Сказать девушка, правда, ничего не успевает, Попович дивную прозорливость проявляет, угадав заранее, что получит в ответ. А потом вдруг выдает странное предложение, что едва начавшая его обминать нежить, останавливается.
[indent] - Лозинской? - переспрашивает Алена, силится вспомнить, кто такая. Нет, не помнит, наверное, появилась в университете, когда мавка ушла в академический отпуск, устроилась на станцию скорой. С тех пор она и не интересовалась больше той жизнью, что канула в лету прошедшего времени, оставив после лишь вкус несбывшихся надежд. Алена хмурится, глядя на богатыря: да что он себе надумал? Что она ему, как собачонка, скрытые пути покажет? Ишь чего... - А тебе она пошто? - Все же спрашивает, почти сразу же о том жалея. А спросив, вдруг понимает: - Неужто нашел ниточку в расследовании?
[indent] И хочется, и колется, и мама не велит с такими вот богатырями бродить коридорами альма-матер, хотя ладно, мама, кажется, дочери больше и не знает.
[indent] И нет, чтобы послать, бросает взгляд на часы. Нет, бежать пора. А бежать не близкий свет, сколько еще автобуса ждать? Мавка пару шагов делает от Алеши, чувствуя спиной взгляд, что промеж лопаток впивается, да не так, чтобы дыру там прожечь, а как-то нежно, с долей любопытства. Странный он, этот богатырь, что, впрочем, доверия не пробуждает, только настойчивое ощущение, что не стоит с ним связываться, да и смерть девчонки от проклятья не ее дело вообще. Алена не нанималась чужие жизни спасать, только пациентов своих, а та... а той уж все равно. И сама глупая, сама повелась. У Аленки-то оправдание имеется, а у этой мертвой... царевны его и нет.
[indent] - Ты на машине? - Ну должен же быть у богатыря какой-то транспорт? В сказках это богатырские кони, но сказки стали былью, а современность берет свое - там, где волшебные зеркала в ход раньше шли, теперь мобильные, а вот кони могли и мотоциклами стать. Но может и машинами. - Мне в больницу надобно. Вернее, сначала в аптеку, потом в больницу, а потом уж в универ. Хотя твоей Лозинской я не знаю, что она хоть преподает?
[indent] Ей бы после смены поспать. Но все как обычно, для сна места не остается, но ладно, выходной начинается, ночь впереди, отключит телефон и будет прятаться под одеялом до самого утра. Может, перестанет жечь горло странным голодом, который тонкой струйкой тянется в самый желудок, холодком его опаляя.
[indent] Странное дело, голод тот жить не мешает обычно, но вот что-то с Поповичем странное рядом чувствуется. Ни дать, ни взять, его магия, что в нем горит, виновата.
[indent] - Только условие одно: вопросов не задавай, за мной в аптеку и больницу не ходи, не ищи ответов на вопросы.
[indent] Смотрит мавка на Поповича своими зелеными глазищами, прищуривается по кошачьи. Солнце какое-то слишком веселое, все золотится и нахальничает, играя в кудряшках парня напротив, делая его не таким серьезным и не таким опасным на первый взгляд. Обманчиво все это, но сейчас и правда похож на обычного улыбчивого кавалера, который девицу решил приручить круассанами. Пакет, словно специально, похрустывает, стоит чуть сильнее сжать пальцы. Алена мысленно чертыхается, опуская взгляд: терпение у нее на исходе, уже пора и до подношения добраться. Ох решит добрый молодец, что такая простенькая взятка умаслит мавку, да и черт с ним уже, все равно ж проще дать желаемое, чем объяснять, почему нет.

[indent] Алена лишь плечами жмет, не надо и хорошо. Значит, они понимают друг друга, и это вынужденное сотрудничество не будет слишком уж утомительным, а дальше расстанутся на всю оставшуюся жизнь. Хорошо бы.
[indent] Конь у богатыря уже не тот: вместо четырех ног с подковами - четыре колеса да металлический корпус. Добротная Нива стоит и ждет хозяина, а Алена-то подумала, что там что-то покруче будет, но нет, витязи на то и витязи, чтобы поддерживать отечественного производителя. Мавка хмыкает, Попович пред ней дверь переднюю открывает. Слабо верится в его галантность, особливо перед нежитью, но в кои-то веки Алена промолчать решает, забираясь в машину. Сумку на колени, а вот пакет с круассаном поверх нее. Мысль впиться в аппетитную выпечку зубами становится все более навязчивой, но до больницы недалеко, до аптеки и того меньше, даже словом обмолвиться не выходит, не то, чтобы поесть. Алена только дорогу показывает, а когда машина останавливается у аптеки, едва открывшейся, выскакивает наружу.
[indent] Специфический запах лекарств, пусть и упакованных, бьет в нос. Колокольчик вяло сообщает о приходе покупателя, но провизор не торопится, то ли кофе допивает, то ли не очень хочет начинать рабочий день. Алена нетерпеливо барабанит ногтями по столешнице, оглядывается на дверь - сквозь стекла видно Ниву, притаившуюся в ожидании, никуда не сбежала, ждет. И странно, Алена даже не расстраивается этому факту, но подумать об этом не успевает: провизор, наконец-то, муторно томно произносит:
[indent] - Доброе утро.
[indent] В машину Алена возвращается с сумкой, в которой перекатывается пакет с медпрепаратами. Бросает ее на заднее сиденье, усаживаясь на переднее. Запах чая бьет в нос, мешается с запахом кофе. Алена принимает стаканчик: гляди-ка, обратил внимание на то, какой чай пьет.
[indent] - Спасибо, - бормочет под нос. Что-то внутри сопротивляется теплоте благодарности, словно в памяти перекликается со временем, когда был рядом человек, для которого проявления заботы об Алене было делом любви. А тут-то что? Просто так, что ли? Ах да, нормальные люди так делают, вот только кто из двоих в Ниве нормальный? Богатырь, чье призвание нечисть изводить, коль та начинает мешать простым смертным жить? Или нежить, которая, пожелай того, в глотку ему вцепиться может, пусть и посмертно.
[indent] Хотя...
[indent] Никто и не скажет, но может и не посмертно.
[indent] Алена утыкается носом в стаканчик. Благодаря круассану, она может молчать всю дорогу до больницы, сосредоточенно жуя - голодная и правда. Кудрявый Попович тоже не особо разговорчив, что странно - вчера у него рот не закрывался, кажется, вовсе, аж интересно становится, что с ним случилось. Но спрашивать мавка не решается, да и доесть круассан надо, ополовинив весь чай, а больница совсем рядом. Серое здание громадой давит на психику, напоминая старость на исходе. Алена оставляет Алешу в машине, едва ли не перебегает парковку, ныряя в стрельчатые двери холла, в котором почему-то холодно. Она с закрытыми глазами может пройти коридоры, не ошибившись, находит в своем кабинете лечащего врача Вани, передает пакет с медикаментами.
[indent] - Заглянешь к нему? - тихо спрашивает Наталья Игоревна.
[indent] Алена колеблется. Стоило бы, но ведь расстроится, и снова затоскует, захочет расплакаться. Смотреть на того, кто был таким жизнерадостным и полным жизни, а превратился в тело, занимающее кровать - больно, даже от одной мысли сжимает горло спазмом, мешая ответить внятно. Наталья Игоревна и так понимает, касается плеча Алены:
[indent] - Ты иди тогда, зайдешь в другой раз.
[indent] Алена кивает. Но слезы все же настигают ее, уже в самом холле. Она захлебывается желанием расплакаться вопреки здравому смыслу и упрямству не делать этого. Останавливается у дверей, пальцы сжимают ручку. Слезы крупными каплями скатываются по щекам, но по ком они льются, сказать трудно: по судьбе неудачной Иванушки или своей собственной, которая выглядит сейчас обреченной на болезненное одиночество, перемежающееся постоянными паломничествами в палату, где стоит мерная тишина. Неожиданно для самой себя Алена ловит мысль, что ей никогда не вернуть брата, что для него путь лишь в один конец проложен, и вопрос лишь в том, сколько она сама будет упрямиться, хватаясь за иллюзию спасения младшего брата. От этого становится еще горше до желания взвыть, но шаги охранника за плечом заставляют задохнуться и шмыгнуть носом. Слезы еще текут, но уже высыхают.
[indent] - С вами все в порядке?
[indent] Новенький, наверное. Охранники все уж знают Алену, да и подходить не особо-то любят из-за тех противоречивых чувств, что их охватывают. Даже примерные семьянины странное испытывают, словно никакая клятва верности не удержит от падения в зеленые омуты глаз. Алена косится на парня в форменной одежде, снова шмыгает носом. А тот уж тянется к ней, поддаваясь ауре мавки, из-за нахлынувших чувств, вышедшей из-под контроля.
[indent] - Нормально все, - бурчит девушка, толкая дверь. На улице уже вытирает рукой слезы, надеясь, что остатки высохнут под порывом холодного ветра до того, как она сядет в машину. За ней же в салон проскальзывает шлейф угрюмости, остается тяжелым облаком молчания, благо, от больницы до медуниверситета еще ближе, чем от аптеки до больницы.
[indent] — Госпожа профессор ягиня.
[indent] - И ничего такого в этом нет, - отзывается уже подуспокоившаяся мавка, - нечисть далеко не глупа, а ягини вообще обладают весьма обширными знаниями.
[indent] Поспевать за Поповичем, чьи шаги слишком быстры для Алены, тяжко, она даже малость запыхивается с непривычки. Куда только торопится? С ведьмой схлестнуться? Алена отстает уже у самых дверей, заходит в помещение нужного корпуса, пустынное и тихое - все на лекциях. Вахтер было поднимается с места, рассматривая странную парочку, но что-то его останавливает. Можно поспорить, что даже простые люди чуют нечисть, а потому обходить стороной пытаются. Богатырей тоже чуют, есть в них свое, не внушающее некоторым доверия.
[indent] - Ну да, ты ж все знаешь о лицензиях и голоде нечисти, - не удерживается Алена от шпильки. А когда ловит взгляд Алеши, принимает невинный вид, словно бы не хотела сейчас его задеть. Да и не хотела, наверное, но вышло рефлекторно, язык больно чесался гадость сказануть, а остановиться не успела. Она кивает на лифт, мол, им туда. По лестнице тоже можно, но здание новое, высотное, построили лет пять назад этот корпус, сочтя, что старый медуниверситет не вмещает всех будущих эскулапов, забираться на нужный этаж долго будут. - Ладно, если Лозинская уже работала с бюро, то зачем тебе я? - Ответ в принципе приходит быстро, на что Алена тут же плечами пожимает, но решает предостеречь. - Она поймет, что я нежить. Не определит какая, но определит, что мертвая. Так что может и не быть откровенной. - Замолкает на секунды, а потом возвращается к рунам: - Может быть, и правда ритуал какой, но все же не списывай со счетов, что люди глупы, рисуют на себе всякое, значения не предавая... я тоже такой была, хотела себе красивую татушку, не интересуясь даже ее смыслом.
[indent] Не успела, мавкой стала. Теперь уж придает значение столь многому, что и не понимает - зачем.
[indent] Двери лифта открываются, выпуская гостей в коридор, ведущий к лабораториям. Алена чуть замедляет шаг у дверей, на стекле которых выведено печатными черными буквами: профессор медицины Лозинская Я.В.