Безвременье пахнет весенним морем, отливает шумом деревьев, вечером разгоняя туманные тени пением сверчков. С веранды можно наблюдать за тем, как светлячки, мигая, облетают сад, за которым расстилается луг до самого горизонта, где темной линией проходит ряд деревьев. Через небольшую речку перекинут каменный мост, с которого можно долго смотреть на воду, уносящую в никуда с собой отражение собственного лица, темно-каштановых локонов и пустоты, которая истекает из Маргариты крупными каплями одиночества.
Как странно, так хотеть свободы и единения с любимым человеком, а получив желаемое, тяготиться одиночеством, которое поселилось внутри.

Под ногами скрипят половицы, Маргарита останавливается в коридоре, вслушиваясь: на веранде едва отстукивает ритм движения кресло-качалка, сообщая, что Мастер именно там - смотрит на несуществующее море, закутавшись в плед. Здесь было все, и ничего одновременно; каждый видел желаемое, впитывая в себя этот мир, такой необычный, словно бы ненастоящий. То мерещилась Ницца своим пальмовым променадом, то снова снилась Москва, меняющаяся ото дня ко дню, то греческие белые домики казались на фоне закатного неба. Ничего этого не было на самом деле, и Маргарита уже привыкла к этому, в тоже самое время тоскливо понимая, что этот утопический мир не ее. Он не принадлежит ей, и утешение, которое получил Мастер, ее не касается своим прохладным обещанием покоя. Стук кресла-качалки отталкивает, и шаг за шагом, Маргарита отступает назад, к другой двери, ведущей на улицу в обход веранды. Ей нестерпимо сегодня видеть его блеклую улыбку, слышать его ласковый голос, чувствовать касание его теплых пальцев к своей руке. Его сломали. Сломали тщательно, сломали так, что починить его не получится ни любовью, ни нежностью. Маргарита не смогла его спасти, оставшись теперь рядом, но что-то внутри нее загоралось от лучины, пылало необъяснимо - беспокойство росло, куда-то звало, тянуло, уводило к чувству вины перед Мастером. Она не могла стать той, кого он любил в их маленьком и уютном подвальчике, уже будучи совсем иной. Другой. О какой ей не сказать никому.
Ведьма.
Вот и славно, вот и роскошно.
Совершенно непонятно только, что с этим делать.

Ноги уводят Маргариту все дальше от домика в обрамлении вишен, которые уже были покрыты крупными ягодами, но женщина затруднялась сказать даже, какое сейчас время года. Под ногами шуршит гравий, замолкает лишь тогда, когда она ступает на каменный мост, вслушиваясь в разговор реки. Женщина замирает каменным изваянием, все еще живая, но почти что мертвая. Она обнимает себя за плечи, словно ей холодно, а в памяти на самом краешке эмоций всплывают обрывки той ночи, взгляд Мессира, его прикосновения - миг, когда губы почти касаются, но не случается, развеивается очарование и снова все на свои места становится.

Господи, что делать?
Слышит ли ее Он, слышит ли ту, кто от горя в душе ведьмой стала, отдав свою душу самому Дьяволу в обмен на призрачное счастье. Но, как водится, нужно быть осторожной в своих желаниях. Правильная формулировка - один из способов избежать проблем. Но истина в том, что Маргарита Николаевна точно знала тогда, чего хотела, и совершенно не предполагала, что перемены в ней будут иметь последствия. Невозможно пойти на бал к Мессиру, быть его хозяйкой, и остаться той, что была до. Почему Маргарита не подумала об этом? Не подумала о цене, которую придется заплатить? Неужели она так глупа, что решила - ее не настигнет расплата, не настигнут перемены в душе? Как наивно, непозволительно для женщины ее возраста, ее прожитой жизни.
А он? Он не сказал, что так может быть, почему?
Если бы только Маргарита могла снова увидеть его. Задать вопросы. Попроситься в его свиту.
Мастер не заметит ее отсутствия, он почти ничего не замечает, утопая в своих мечтах. А Маргарита... снова одна.