Все шло не так. Однозначно, бесповоротно, решительно не так. Все было просто отвратительно.
Фредди прилетел в Пальма-де-Майорка в дурном настроении, накануне вдрызг разругавшись со своим помощником — наверное, последним человеком из клуба, с кем ему еще удавалось поддерживать адекватные отношения. Снять на немногие остававшиеся деньги люкс, разумеется, было плохой идеей, Фредди это тоже понимал, но не собирался размениваться на меньшее. В конце концов, для хорошей игры ему требовалось удобство, качественная еда и полный комфорт, в котором ничто не будет отвлекать от партий. Неужели это так сложно понять? А также смириться, что раз уж Фредди Трампер лучший, то ему и требуется только самое лучшее. Да, сразу, не дожидаясь победы на чемпионате мира. Потому что тот, кто не верит в его несомненное первенство, не достоин состоять в его команде.
Как-то так и вышло, что по прибытию на Майорку Фредерик Трампер был твердо уверен только в одном: у него впереди оплаченные две недели в номере люкс, по окончании которых ему придется где-то найти деньги. Желательно — выиграть несколько схваток, чтобы заложить отличный старт, и найти спонсоров, жаждущих увидеть продолжение его триумфального шествия по турниру. В идеале — еще и продать себя подороже несколько раз на телевидение и журналистам. Но для этого нужно быть тем, чье интервью люди готовы оторвать с руками, не размениваясь на кого-то иного. И на все это у Фредди две недели. В одиночку, без поддержки... не привыкать. Как будто он всерьез рассчитывал на людей раньше, ведь нет?.. Ответить на этот вопрос так, чтобы ему нравился ответ, не получалось, и это злило Фредди куда больше, чем назойливое внимание журналистов и каверзные вопросы. Нет бы спрашивали о шахматах — он бы с удовольствием отвечал, что его блестящие ходы были тщательно спланированы заранее, продиктованы внезапными озарениями или вовсе случайность. В зависимости от настроения. Но это были бы разговоры о шахматах, а не о его бэкграунде и личной жизни, которыми он не планировал делиться.
— По крайней мере, ты красавчик, — сказал из зеркала его единственный друг, прежде чем Фредди подмигнул ему и вышел из номера отеля.
Он спустился в фойе и неожиданно был остановлен своей собственной фамилией, прозвучавшей громко, четко, и с каким-то даже пренебрежением. Не постеснявшийся помянуть Трампера всуе молодой мужчина бахвалился перед парой журналистов, что без труда обойдет этого американского выскочку — проанализировав последние партии восходящей американской звезды, он пришел к выводу, что тот посредственный игрок и совершенно не стоит шумихи, разговоров и хоть какого-нибудь внимания.
Кровь бросилась Фредди в голову. Развернув наглеца за плечо на полуслове, он тут же потребовал повторить сказанное в лицо, а не за спиной. Словесная перепалка едва не переросла в драку; охрана отеля бросилась разнимать шахматистов. Толпа за дверями отеля заволновалась, сквозь высокие окна наблюдая потасовку; журналисты, которых не пустили в вестибюль, принялись щелкать затворами фотоаппаратов.
Фредди вылетел из отеля, оттолкнув пару человек в сторону, развернулся и припечатал обидчика обещанием размотать его в первой же схватке. А в следующий момент до него долетел ропот толпы, и перекрывший голоса смех оппонента.
— Да пошли вы все! — рявкнул Фредди в сторону отеля. И, заполировав ругань неприличным жестом, бросился прочь.
— Что произошло там? Кто-нибудь слышал? — раздалось в толпе.
И следом в ответ:
— Кажется, Шамье во время интервью назвал Трампера посредственностью.
— А если все же Трампер победит?
— У Шамье хотя бы предок был прекрасным шахматистом. А кто вообще слышал о Трампере?
— Ну не скажите...
Многоголосая толпа переговаривалась, шумела, журналисты отчаянно пытались выудить из очевидцев подробности, но никто не бросился следом за одним из участников потасовки, стремительно удалявшемся прочь по улице.
Как бы Фредди ни храбрился, как ни плевал с высокой колокольни на покинувшего его помощника, на душе у него было паршиво. Впереди длинный сложный турнир, целая плеяда известных шахматистов, включая советских, через которых ему необходимо продраться, да не просто обыграть, но еще и повысить в схватках свой рейтинг Эло, а это не так-то просто. Мало обойти собравшихся, главное — победить самого себя, и именно это казалось Фредди почти невозможным. Он хорош, перспективен, просто великолепен, однако хватит ли этого для победы? Победы собственных амбиций. Фредди мог сколь угодно долго выпендриваться перед камерами, снисходительно отзываться о противниках, нарекать Петросяна и Спасского советскими танками, прущими напролом, но перед самим собой бахвалиться не получалось. Он, безусловно, обойдет большинство из тех, кто сейчас стекается в Аудиториум, и вне всяких сомнений будет одним из претендентов на финальную схватку с чемпионом мира. Одним из. Не единственным. Вот оно... неуверенность грызла изнутри, страх поднимался ледяной волной и сжимал горло. А кругом призрачной стеной стояли люди: поклонники и недоброжелатели, завистники и равнодушные. Последних, впрочем, было меньше всего, но и они были на другой стороне, не на его. Фредди Трампер против всего мира.
"К черту всех вас", — зло подумал Фредди, разворачиваясь в сторону Аудиториума. До начала оставалось не так много времени.
Его встретили, кажется, с облегчением. Еще бы — массовые туры, когда залы были заполнены столами, и участники толклись там как рыбы в бочке, играя друг с другом вперекрест, лишь бы взобраться повыше в рейтинге, завершены. К тем партиям внимания было гораздо меньше, чем сейчас. На Майорку съехались сливки шахмат со всего мира, чтобы сразиться друг с другом за право бросить вызов Борису Спасскому уже летом. Фредди готов был на все, чтобы получить этот шанс.
Ну, кроме, разве что, игры при плохом освещении. И игры без того необходимого, что он указывал в требованиях заранее.
— Это что, шутка?
Он сузил глаза, едва скользнув взглядом по людям и вперив его в шахматный стол. Свет проникал в зал сквозь высокие окна, и этого вполне хватало для прекрасной видимости; стол стоял между залом и стеной, доска была как на ладони — до тех пор, пока напротив Трампера, спиной к окнам, не сел его противник, и его тень не накрыла собой шахматы.
— Да какого черта?! — взвился Фредди, приподнял свой стул за спинку и с силой ударил его ножками в пол. — Я требовал — требовал! — идеального освещения в зале. И вы мне предлагаете это?! Как я должен играть, по-вашему? Разглядывая тень противника?!
По залу пролетел шепот — многие знали или хотя бы слышали о несносном нраве талантливого американца, другие же столкнулись с этим впервые и наблюдали сцену то ли с осуждением, то ли с жадным любопытством, а может, с тем и другим разом. Один из помощников засуетился:
— Можно включить верхний свет, мистер Трампер, или принести дополнительные лампы. Пожалуйста, начинайте игру.
— Где ваш секундант? — холодно поинтересовался арбитр, положив руку в белой перчатке на часы. Станислас де Корси. Ожидаемо. Неприятно. Ну хоть что-нибудь хорошее произойдет сегодня или нет?!
— Я один, — Фредди дернул плечом. Вообще, он собирался выдать какую-нибудь забавную историю вроде того, что убил своего помощника за углом, но настроение так быстро качнулось в отрицательное, почти в бешенство, и шутить расхотелось. Он все же дождался дополнительную напольную лампу, направленную на доску, и лишь тогда сел на свое место.
Арбитр запустил часы. Игра началась.
Фредди быстро, почти не думая, двигал фигуры. Его противник терял гораздо больше времени, высчитывая наиболее верный ход, — и это в дебюте! Всерьез надеется на то, что игра не затянется? Или уверен, будто быстро и без труда будет принимать решения в эндшпиле, времени на который почти не останется? "Напротив меня идиот", — мысленно заключил Фредди и потянулся за одной из бутылочек с минеральной водой, приготовленных для шахматистов. А потом, осмотрев нехитрый ассортимент, требовательно воззрился на помощников.
— В списке того, что мне необходимо на турнире, значилось молоко. Где оно?
Те с некоторой растерянностью переглянулись. Услужливый помощник, что позаботился о свете, неуверенно предложил сбегать в магазин, но арбитр с той же холодностью, что и прежде, запретил. Это работа для команды шахматиста, а вовсе не для ассистентов, тем более во время партии. Фредди смерил Станисласа уничтожающим взглядом.
— У вас ко мне что-то личное, господин арбитр?
— Ничуть. Правила едины для всех.
— К черту ваши правила.
Он и правда мог послать их всех к черту, выйти посреди партии, дойти до магазина и вернуться с пачкой молока, сделать себе любимый коктейль — молоко с минеральной водой, — но время! Сколько он потратит на это? Какую фору даст сопернику? Успеет ли сам вывести игру в эндшпиль и отыграть его с полной отдачей, не торопясь и обдумывая ходы? Или из-за нехватки драгоценного времени, из-за того, что сам же растянет дебют, фактически подарит противнику победу? Даже ничья — проигрыш для Трампера, проигрыш самому себе из-за рейтинга Эло. Чертово молоко, чертов де Корси, чертовы безмозглые ассистенты, не способные выполнить элементарные требования одного из фаворитов турнира.
— И я запрещаю вам покидать игровую зону до окончания партии, мистер Трампер, — все такой же холодный и спокойный тон Станисласа де Корси мгновенно разрешил все сомнения, как будто строгий судья мог читать мысли. — Как и вашему оппоненту. Правила едины. Для всех.
Внутри все кипело, Фредди тщетно пытался сосредоточиться, но уже не видел партию так же четко, как несколько минут назад.