[indent] Думала ли Анна, что словами можно убивать? Даже после той ночи ей казалось, что еще не все сказано, что еще можно залечить нанесенные раны, тогда на утро было уже легче дышать, где-то в душе оставалась капля надежды. Даже сейчас, даже дав свое согласие на брак с графом де Ла Фер, Анна все еще на что-то надеялась, будто бы ничего в том нет страшного, сорваться и снова бежать. Не важно куда, главное - вдвоем, вместе. И пусть ей будет немного не по себе от того, что она предает искренние чувства молодого графа. В эту же минуту, стоя под сводами храма, не сводя взгляда с Рене, Анна была готова клясться в своей любви ему. Она ведь чувствовала это. У нее в душе двоилось странное ощущение, рвущее ее на части, но при этом в эту минуту сомнений не было - позови аббат с собой, она сорвется с места.
[indent] А он говорит то, что оставляет раны. Кровоточащие, болезненные, глубокие. Анна невольно руку к груди прижимает, словно ищет следы крови на корсаже простого платья, и не находит. И все равно чувствует, как на вдохе становится больно, как пошатывает от бессилия, как хочется в миг закричать: нет, это не сделает меня счастливой, меня счастливой сделаешь только ты!
[indent] Но он не услышит.
[indent] И Анна молчит.
[indent] И все же, в Рене на миг прорывается что-то, что заставляет девушку снова загореться слабой надеждой. Или ей это кажется? Или это просто забота того, кто привык заботиться о своих прихожанах, исцеляя их души словом, иногда и делом. Так почему же он не может исцелить ее своей любовью, которой не жаль для многих, а для нее, для Анны жаль?
[indent] - Мы с тобой тоже были почти незнакомы, почти не перемолвились словом, а ты все равно убежал со мной, - тихо напоминает Анна.
[indent] Своды церкви давят на нее, словно лишают голоса, лишают сил, лишают воли. Не дают свободы, не дают дышать, запирая в святых мощах самую душу, которая трепещет. Монастырские стены сводили с ума, и снова это тянется нитью церковного елея вслед за девушкой, заставляя задыхаться в том месте, которое Рене для себя домом обозначил. Анну же снова каленым железом обжигает, но она заставляет себя сидеть на скамейке, не сбежать, а продолжать разговор, надеясь, что ей хватит воздуха, летнего и пьяного, вплетающегося в удушливый запах горящих свечей.
[indent] - Он хочет меня любить. Он не боится меня любить, Рене.
[indent] Словно упрек звучит в ее словах, словно она обвиняет аббата в том, что тот не позволяет своим чувствам управлять собой. И есть ли эти чувства на самом деле?
[indent] Губы обжигает вопрос, любит ли он ее, но Анна снова вспоминает ту ночь, сказанные им слова, более проповедь напоминающие, и не желая снова их слышать, девушка не спрашивает ничего. Она едва ли купается в слабом удовлетворении от мелькнувшей на секунды ревности или возмущения, что бы это ни было.
[indent] Скажи, просто скажи, что я тебе нужна.
[indent] Это ведь так просто, сказать то, что чувствуешь. Особенно здесь, где всегда говорят об истине, о вере, вот же шанс проявить истину в одной лишь вере в понимание и близость. Анна опускает взгляд на свои руки, лежащие на юбке, не зная, как правильно выразить свою просьбу, не срываясь на плач. Поднесенное до неба настроение рассыпается пеплом, и тот разлетается по углам храма, вызывая новое отторжение от веры. Так и венчаться не выйдет, словно бы Анну будет от того корежить. Щеки вспыхиваю жаром, и Анна прижимает к ним ладони в стремлении успокоить разбушевавшиеся эмоции.
[indent] - Ты... ты мог ему отказать. Ты мог сказать, что не даешь своего благословения.
[indent] Что бы это изменило? Возможно, многое - но Анна уже убедилась в том, что граф настойчив, иначе бы не стал к незнакомой девушке падать в ноги, рассказывая о своем сне. Был ли он правдой или просто блажь в голову ударила, принесет ли это счастье ей или все закончится горем, Анна уже даже не думает, не в состоянии разобраться в том, что ее одолевает.
[indent] Она смотрит на того, к кому тянется душа. Смотрит пристально, не то прощаясь, не то пытаясь донести свои мысли. На деле же, почти не веря в будущее, запоминает каждую черточку лица - красивого, одухотворенного, восхитительного. И даже сейчас все, о чем она думает, как бы хотелось прикасаться губами к его губам, не в состоянии забыть, как его поцелуи отпечатывались на ее коже, как его пальцы, чуть подрагивая от волнения, касались ее обнаженной груди. Стыд мешается с воспоминаниями, превращая их в кошмар от одной только мысли, что это больше не повторится никогда. Стоит об этом подумать, как становится тяжело дышать, и Анна зовет:
[indent] - Рене... - запинается, ловя его взгляд, не зная, как сказать. Это его шаг, он должен сделать его первым, ведь один раз Анна переступила границы дозволенного, и то, что она чувствовала после его отказа, было ужасно, было унизительно. И это унижение навсегда останется с ней.