Привлекая внимание прохожих, спешивших закончить свои дела прежде, чем солнце войдет в свою полуденную силу, с балкончика скучного в своей убогости дома доносилось птичье многоголосье. Пересвистывались щеглы, заточенные в клетках из ивовых прутов. У двери дома, к которой примыкало маленькое, о двух ступеньках крыльцо, стояла тележка черная от времени, однако одно колесо ее было охристого оттенка свежей древесины, от самой тележки несло прелой соломой и птичьим пометом. Тележка эта перегораживала на треть, если не более, неширокую улочку, пролегавшую между почти одинаковыми кирпичными домами. Меж балконами вторых этажей тянулись веревки, сейчас пустые. Лишь у самого конца дома белела широкая сорочка. Подле тележки суетился сутулый щуплый старичок, устанавливая раму с перекладинами, к которым, как нетрудно было догадаться, подвешивались птичьи клетки. То был старый учеллаторе Бенедетто. Ему помогал стройный, гибкий юноша с веселым лицом и приветливой улыбкой, разительно контрастировавшей со страдальческим видом Бенедетто, запавший рот которого кривился печальной скобкой под нависающим горбатым носом. Этих двоих в Вероне знал всякий, кто хаживал на рынок. И вроде бы, кому нужны щеглы, стрижи да коноплянки – никогда не бывало у тележки птицелова толпы покупателей, ан нет – всю свою жизнь кормился Бенедетто этим ремеслом. И теперь, когда давно уже утратил ловкость, позволявшую самому ставить сети в кронах деревьев, жил продажей того, что добывал его ученик, Пьетро-заика.
Именно он в этот час с беспечным видом смотрел куда-то за пределы убогих домов и улыбался, словно блаженный.
Именно он услышал перестук копыт за спиной и обернулся. Но увидел лишь женщину, спешившую по проулку. Стук копыт приближался и мигом позже послышалось:
—Мадонна, мадонна, подождите!
Глуховатый учеллаторе только теперь взглянул в сторону улицы, откуда вслед за незнакомкой выехал всадник на гнедом коне.
—Порка Мадонна! – выругался он и стал спешно разворачивать тачку так, чтобы поставить ее вплотную к стене дома. В этот самый момент дверь распахнулась и на крылечко вышла молодая женщина, редкой для этих мест внешности – светлокожая с кудрями цвета спелой пшеницы, небрежно перевитыми в косу. В руках она держала по птичьей клетке.
— Вот же невовремя! – скрипящим голосом продолжил птицелов, - говорил я, сломалось колесо – не к добру.  А ты…
—Я? – удивилась белокурая.
—Пьетро, болван этакий, —пояснил Бенедетто, недобро глядя на ученика, который, ловко обогнув тележку уже забирал клетки у женщины.
Всадник же за это ничтожно малое время ловко, словно загонял добычу, обогнал незнакомку, спешившую по улочке и развернул коня так, что преградил ей дорогу поставив его  аккурат  в паре шагов после  двери, у которой суетился со своей повозкой старый Бенедетто, да жался к стене дома Пьетро, не желавший попасть под копыта лошади.
—Неужели мы вас так напугали, мадонна, что вы даже не спросите, за какой надобностью вас зовут? Да и нехорошо это, делать вид, будто не слышали, и сбегать.  - заговорил всадник с той, которую преследовал.

Стук копыт за углом не смолкал и Пьетро, бросив встревоженный взгляд в ту сторону откуда появились женщина и всадник, поспешил подвесить клетки к перекладине.
Двум всадникам, появившимся вслед за своим товарищам, явно было тесно в этой улочке. Посему один, разряженный так, что в глазах рябило от красных, белых и зеленых цветов, выехал вперед.
—Ну и вонища здесь, - сморщил он нос, - недолго и заболеть. Ну, что, Туллио, узнал? Или прежде хочешь выспросить у крошки, не хочет ли она облагодетельствовать тебя своими милостями?
Туллио одарил говорившего гневным взглядом, но сказать ничего не успел. На улочке, где и так стало тесно, появились еще двое. И если прежние всадники выглядели достойно, то человек в темно-зеленом, восседавший на черном жеребце, привлекал к себе внимание небрежной роскошью выставленных напоказ украшений – массивная цепь до середины груди, богато украшенные ножны меча, пальцы, унизанные перстнями. Но более наряда бросалось в глаза, что густые, почти черные волосы коротко острижены, открывая уши и шею – поддерживать такую прическу мог позволить себе только человек, имеющий в своем распоряжении личного барбьере.
—Месеры, - говорил этот человек негромко, и в бархатистом его голосе звучало затаенное веселье, —вы, кажется, истосковались по охоте, раз кинулись втроем за одной голубкой.
—Да я же только спросить, —Тулио зарделся, - и в мыслях ничего не было, что удумал Ченцо. Мне впору счесть себя…

Человек в зеленом раздраженным жестом поднял руку на уровень груди и пальцы его дрогнули предостерегающе.  Тулио замолчал.
—Мои люди, верно, напугали вас, донна, —он здраво оценил просвет между конем Ченцо и тележкой птицелова и легко спрыгнул на мостовую, — простите великодушно их нетерпение – мы рискуем опоздать в дом знатного человека, поскольку, похоже, где-то свернули не на ту улицу. А спешка, вы знаете – не лучший друг в делах и беседах.

Отредактировано Paris (2024-10-22 20:27:02)