Казалось бы, что такое год для вампира, который скоро разменяет третью сотню лет? Как неделя для человека, наивно верящего в то, что у него еще сотни таких недель впереди. Пустяк в сравнении с предстоящей всем бессмертным вечностью. Так почему, черт возьми, ожидание Бала тянулось так катастрофически долго?! Триста шестьдесят четыре... ну хорошо, триста шестьдесят три ночи в году замок представлял собой сонное царство, и Герберт чувствовал себя ребенком, который вылез из кровати в то время, как его родители и няньки предавались послеобеденному сну, и обнаружил, что ему не с кем играть. Нет, на самом деле, конечно, отлеживались годами в гробах единицы, но скука! От нее просто зубы сводило. Герберт не помнил, ждал ли он Рождества когда-либо в детстве так сильно, как сейчас ждал Бал. Да и он-прежний едва ли до конца понял бы темную магию этого торжества, преображавшую замок сначала предвкушением мистики и какого-то кровавого чуда, затем приобщением к единой живительной чаше и, наконец, почти эротическим удовлетворением. За год у Герберта случались красивые, веселые, успешные ночи, но не бывало ни одной, когда он мог полностью отдаться готической романтике и двигаться по воле музыки, наполняющей все вокруг. Еще бы, ведь на Балу музыканты демонстрировали все, чему научились за этот период, как будто это единственная ночь, когда они встречались все вместе. К слову сказать, если брать в расчет всех подданных графа фон Кролока вообще, так оно и было — такой большой компанией они собирались лишь раз в году. И пускай Герберт не горел большим желанием видеть их бледные рожи, пускай пересмотрел сотни этих балов, таких разных и в то же время таких одинаковых, пускай иногда мог с точностью предугадать, что в тот или иной миг сделает и куда пойдет кто-то из вампиров, в какой момент над гостями появится отец, во что тот будет одет, какое у него будет лицо и в какой жест он сложит свои скульптурные белые пальцы, Бал все равно имел над ним колоссальную власть, и его зов был вечен.
Со вчерашней ночи Герберт летал без всяких крыльев, словно бабочки порхали у него в животе. Ведь помимо еды и танцев, Бал еще и давал отличный повод наряжаться! Фон Кролок наконец-то смог позволить себе облачиться в парадный костюм, который он берег и старался не занашивать — последнее время граф без особого энтузиазма воспринимал его порывы обновить гардероб. Плечи вампира окутывал серебристо-лиловый плащ, создающий ненужную для совсем не нового наряда интригу, и его полы развевались, когда, опьяненный темным волшебством сегодняшней ночи, Герберт вдохновенно и играючи покружился на ходу.
В этом году на волне нетерпения он привел себя в порядок куда быстрее обычного и, чтобы хоть как-то снизить градус томительного ожидания, принял кокетливое предложение Баварского сыграть в прятки. Идея, конечно, была стара как мир и перспектива поймать Отто за какой-нибудь занавеской не вызвала у Герберта трепета, но он благосклонно решил, что ладно уж, сегодня праздник, а в праздник нужно проявлять милость и радовать нелюдей, как это делает отец. Но только если он будет водить, а не сидеть где-нибудь в темном чулане при полном параде. Именно выполняя эту роль — не так усердно, как того хотелось бы тщательно и основательно спрятавшемуся Баварскому, — Герберт и оказался в той части замка, которую обычно навещала только прислуга, и, красиво выходя из оборота вокруг своей оси, чуть не напоролся любимым жилетом на канделябр.
— Арр! — вскрикнул он от неожиданности, да так звонко, как будто на него направили святое распятие, инстинктивно попятился на шаг от Куколя и поглубже втянул и без того не выпирающий живот, только бы защитить наряд от верной порчи. — Ты бы еще с зажженной свечкой так ходил!!!
Пока Герберт, взволнованно оскалившись, судорожно проверял сохранность своего вечернего туалета и на всякий случай отряхивался, в его голосе звучали отголоски истеричных ноток. "Еще бы сантиметр, и все! Куда он смотрит?! Где отец только их берет?!" — метались в голове вампира проклятия. Впрочем, убедившись, что катастрофы удалось избежать, и слуга, похоже, искренне раскаивается, Герберт одернул манжеты и сменил оскал на снисходительную улыбку.
— Ладно, живи.
А попытка Куколя продемонстрировать хорошие манеры и поклониться заставила его посмотреть на горбуна оценивающе — так же, как вампир рассматривал бы недостаточно хорошо помытый пол в бальном зале или особенно затертые костюмы гостей. И то, и другое, как и неподобающая случаю одежда Куколя, совершенно никуда не годилось. Граф, давая слуге указания по подготовке к празднику, явно не озаботился внешней стороной вопроса. Хотя вряд ли в этом можно было укорить господина, целенаправленно подбирающего слуг пострашнее.
— Ты вот так на бал собрался? — с налетом аристократически-сдержанного неодобрения спросил Герберт после небольшой паузы. Когти указательного и большого пальцев на левой кисти, которую вампир задумчиво задержал на уровне груди, рассеянно потерлись друг о друга, словно он подумывал что-то легонько поправить во внешнем виде слуги, но поправить требовалось так много, что он никак не мог решить, с чего начать.

Отпустить одетого не по дресс-коду слугу по его, безусловно, важным делам, было сейчас, наверно, самым разумным решением, однако мысль Герберта уже радостным галопом унеслась совершенно в другую сторону. И она была противоположна вполне оправданным опасениям, что в бальном зале будет маловато света, и со вкусом выполненной отделке на его костюме окажется не от чего отблескивать в торжественном полумраке. Не подумал он и о том, что уготованная для Бала жертва, еще не до конца понимающая, в какое логово зла угодила, сразу заметит, как мало гостей смущает скудное освещение, и попытается сбежать аж до первого укуса. Не подумал о том, что без запланированного количества свечей обстановка получится недостаточно романтичной... А ведь красота, атмосферность и уникальность момента должны были проявляться во всем, вплоть до мелочей! И именно мелочи и оттягивали сейчас внимание Герберта на себя.
— Нет, постой, — задумчиво и интригующе произнес он и кончиком указательного пальца дотронулся до канделябра. Тот перестал покачиваться на плече Куколя, как пустое коромысло, и замер в воздухе. Ах, если бы можно было таким же образом сейчас остановить время, чтобы слуга сначала занялся своей внешностью, а уже потом, когда чары спадут со стрелок часов, заканчивал приготовления к Балу. Однако, вдохновленный идеей завернуть Куколя, подобно всему вокруг, в праздничную обертку, Герберт всерьез не задумывался о времени, да и что такое время для того, кому скоро исполнится лет триста? Наведя марафет перед Балом и отбросив малейшие сомнения в своей чарующей неотразимости, Герберт, казалось, вздохнул с облегчением и решил, что больше торопиться некуда. Ни ему, ни Куколю, которого он просто не мог отпустить теперь просто так, не превратив выбивающуюся из общей картины неприглядную деталь в часть общего торжества. На балах в его человеческой юности прислуга соответствовала окружающей обстановке. Нет, виконт фон Кролок, разумеется, не ожидал от Куколя той вышколенности, манер и осанки. Напротив, как бы Герберт ни усмехался про себя стремлению отца подбирать в качестве помощников самых страшненьких для нагнетания ужаса и уважения к себе на близлежащих землях, он не мог не согласиться с резонностью его целей и не признавать, что горбун великолепно вписывается в мрачную стилистику замка. Красота этого места заставила бы обычного человека содрогнуться точно так же, как и облик этого горбатого паренька. Ведь это была красота бархатной тьмы, ползущей из всех углов, красота мраморных складок одежды зловещих статуй, красота узоров пыли на гардинах, красота потеков крови на дне старинных кубков. Красота несовершенная, потусторонняя, странная и ненормальная... Ну грех же было не следовать стилю этой темной и таинственной романтики! Или, если природа над тобой посмеялась и не наделила внешностью прекрасного и грациозного хищника, хотя бы стараться как-то украситься. Одежда понаряднее как раз помогла бы Куколю создать нужный контраст между своими недостатками и пышностью праздника, на котором и ему предстоит сыграть свою маленькую, но важную роль, и позволила бы выглядеть представительнее, что ли.
"Но это точно не выйдет с такой прической, — подумал Герберт, от резьбы на канделябре потянув руку к шевелюре Куколя. Кончиками пальцев он поддел, поднял и слегка, не так, чтобы слуге стало больно, натянул неряшливую, порядком запутанную прядь, а затем смерил ее плавным движением глаз от кончиков к корням. — Нет, с этим сейчас уже ничего не сделать. Да и кто я, чтобы плести прислуге косички?" Вампир на миг аристократично нахмурился, но потом его черты смягчились, потому что Герберт кое-что вспомнил. Где-то в замке должны валяться парики, брошенные теми, кто после всего, что было в них человеческого, решил отказаться и от моды своего родного восемнадцатого столетия. И виконт фон Кролок прекрасно понимал эту тягу к новому имиджу, сам в свое время ненадолго задержавшись в нарядах, которые нашивал, когда был не только красивым, но еще и живым. А теперь сменить оперение предстояло живому, но не блещущему красотой Куколю.
Герберт изящным взмахом руки отпустил волосы слуги, оставив их несколько секунд колыхаться в воздухе от движения, развернулся и пошел прочь.
— Пойдем-ка со мной. — Приказ прозвучал легким и доброжелательным тоном, но не перестал от этого быть приказом. Вампир даже не оглянулся, потому что нисколько не сомневался, что Куколь тотчас же последует за ним, а не будет мяться на месте, раздумывая, что делать с канделябром, который он так и не донес до места назначения.

Герберт не сбавлял шага, плыл по коридорам замка грациозно, но целенаправленно и, слыша, что Куколь проворно семенит за ним, не уставал мысленно хвалить отца за отличный выбор помощника. Слуга разочаровал бы его, если бы заставил себя уговаривать, да еще и для чего! Когда сын хозяина замка зовет прямиком к себе в гардеробную примерять одежду, нужно бежать, теряя канделябры, и по дороге кланяться через каждые пять шагов в знак благодарности за оказанную честь, ведь не каждый день и не с каждым слугой случается такое приключение всего за какие-то полчаса-час до Бала. Куколю впору было бы почувствовать себя Золушкой, не выгляди он как чудовище из другой волшебной сказки. А, Герберт не сказал ему, куда они идут?.. Ну и ладно. Вот будет неожиданность - кажется, с тех пор как парнишка поступил на службу в замок графа фон Кролока, его звали в покои виконта только затем, чтобы протереть там пыль.
Впрочем, слуга был едва ли не последним, перед кем Герберту хотелось держать интригу - ему для этого и в общении с более симпатичными, разговорчивыми и интересными собеседниками требовалось немало усилий, а тут даже непонятно, оценит ли Куколь сюрприз. Поэтому, как только виконт услышал и почуял, что горбун поравнялся с ним и набрал в грудь воздуха, издав неуверенный сип, однако так и не выдал что-то вроде "А уааа ыы ыёёёё?", а отчего-то передумал, он коротко ответил на незаданный вопрос с такой легкостью, словно умел читать мысли простых смертных и только что воспользовался этой способностью:
- Ко мне. - Или это прозвучало как команда, отданная собаке, наконец бросившей кость, которую она тащила с собой всю дорогу? Боковым зрением Герберт заметил, что Куколь оставил канделябр за поворотом, и не придал этому значения. В конце концов, главное, чтобы слуга не забыл, где его воткнул, когда будет пора вернуться к своим прямым обязанностям. Через минутку-другую.
Когда Герберт прошествовал внутрь гардеробной, он невольно поймал непривычное движение и успел даже резко повернуть голову вправо и подумать: "Вор? Крыса? Летучая мышь?" - любое из этих существ оказалось бы убитым на месте, если бы дотронулось до его одежды. Однако это всего лишь зеркало в дальнем углу отразило вошедшего вслед за виконтом Куколя, обреченное до конца времен стоять здесь и показывать лишь пыль, темноту, скрывавшую красивые наряды Герберта на вешалках и безголовых манекенах, да вот таких вот монстров, чей облик не то что нельзя назвать красотой, но и вообще человеческой внешностью. Вопиющая несправедливость! Нет, зеркало-то все стерпит. А вот виконту фон Кролоку на мгновение стало обидно, что у калеки-слуги есть отражение, а у него, блистательного, прекрасного принца на предстоящем Балу, - нет. Но только на мгновение, ведь сегодня была слишком чудесная ночь, чтобы всерьез об этом сожалеть. К тому же, отражайся Герберт сейчас в зеркалах, она вообще для него не наступила бы.
- Ничего тут не трогай, - предупредил он твердым тоном, оборачиваясь к Куколю и изящно грозя пальцем, а затем указал в угол слева от входа. - Кроме этого сундука. Ну-ка, вытащи его.
Массивный кованый сундук, украшенный затейливыми вензелями и узорами, стоял возле двери, покрытый слоем пыли и заставленный сверху двумя другими коробами поменьше, что красноречиво свидетельствовало о том, как редко хозяин им пользуется. Вампиру, разумеется, не составило бы труда разобрать эту пирамиду самому, но зачем тогда они с отцом нанимали прислугу? Предоставив Куколю разбираться с сундуком, он тем временем аристократическим жестом зажег свечу, которую держал здесь исключительно для уборки - впотьмах живые слуги вполне могли тут что-нибудь попортить.
- Тебе, я смотрю, мода восемнадцатого века нравится, - заметил Герберт, как только свет свечи упал на затертый камзол Куколя. По его вечно игривому тону было не очень понятно, действительно ли он сделал такой вывод или просто безобидно подтрунивал. "Вижу, старался, - подумал вампир, смерив парнишку оценивающим взглядом. - Но нет предела совершенству". - Сейчас что-нибудь найдем.
Герберт потер руки. Первой мыслью на пути к идеалу, посетившей его светлую голову, было одолжить горбуну старый потрепанный камзол со своего плеча, доведенный до плачевного состояния, когда тот уже не соответствовал статусу виконта, но прекрасно сгодился бы для слуги, однако пришлось отказаться от этой идеи - при их разнице в росте любой костюм Герберта волочился бы у Куколя по полу. Впрочем, в вышеупомянутом сундуке наверняка найдется масса других вариантов. Недаром виконт фон Кролок свалил туда много чужой одежды, которая некогда показалась ему слишком дорогой, чтобы выбрасывать, и отлично подходила, например, для графской свиты, когда нужно было поговорить с ними по-хорошему, подкупить или каким-то образом поощрить. Может быть, на дне завалялась даже пара подростковых костюмов самого Герберта.

Хоть Герберт и не видел, как слуга потянулся к музыкальной шкатулке, он все же повернулся в нужный момент, чтобы заметить, что рука Куколя дернулась в противоположном направлении, стоило только вампиру приказать ни к чему не прикасаться. "Ну надо же!" — изумился он, оценив быстроту реакции, которой, безусловно, позавидовали бы многие, кому так же не повезло в этой жизни. Впрочем, почему сразу "так же"? Этому горбатому парнише вполне повезло оказаться в приличном доме у знатных и властных господ, ведь такая карта выпадает не каждому артисту бродячего цирка. И этот Куколь, кажется, по-своему радовался — вон, каким оказался послушным, Герберт даже клыки не успел показать, как слуга исправился и за полминуты удосужился выполнить аж две его просьбы, да еще и не стал ворчать в ответ. Не в пример позапозапозапрошлому Куколю, который пытался обзываться на сына хозяина даже без языка, способствуя его паранойе, — Герберт подозревал, что слуга презирает его утонченную манерность и страсть к крови мальчиков и сделает с ним во сне что-нибудь нехорошее, но когда человек не говорит, разве можно знать наверняка? — и был за это с разрешения графа отдан для растерзания на местное кладбище. Хорошо бы этот мальчишка оказался умнее. Тогда его в жизни ждет много интересного.
"Вот страшен же как черт, а человеческий язык понимает, зараза", — одобрительно подумал вампир. И скоро будет понимать не только человеческий, а еще и странный, секретный, ни на один не похожий и почти никому не понятный язык, которому научит его граф фон Кролок. Герберт искренне надеялся только, что отец занимается этим ради развлечения, а не придумывает новые слова, чтобы секретничать с прислугой тайком от родного сына.
Вампир удовлетворенно кивнул, когда Куколь удобно вытащил сундук на середину комнаты, словно специально для того, чтобы Герберт полукругом обошел железный ящик, плывя с грацией лебедя. Прежде чем поднять крышку, украшенную изображениями черепов и мышиных крыльев, фон Кролок манерно провел по ней кончиками пальцев, рисуя на тонком слое пыли изогнутую, словно змея, линию. Убрать пыль сейчас можно было разве что рукавом, но он не стал церемониться и аккуратным движением, чтобы поднять не слишком большое облако пыли, откинул крышку назад. Двум парам глаз, вампирских и человеческих, предстала заботливо сложенная в несколько ярусов одежда — удивительно, но не только лилово-лавандового цвета. Герберт наклонился, взялся за воротник Куколя, вытянувшего шею в попытке заглянуть в сундук и слегка загородившего ему обзор, и аккуратно — людишки ведь такие хрупкие, чуть не рассчитаешь силу хищника, и все, сломались! — оттащил его немного в сторону.
— Так, что тут у нас? — бодро спросил он то ли у калеки, то ли у сундука, вынул пару стопок одежды и положил на крышку. Конечно, самое нужное и добротное лежало сверху, поближе, и подобрать что-то, что Герберт сможет отказать слуге, им удастся, дай кровавый бог, только когда они достигнут дна. А для этого придется переворошить много ветоши и полузабытого прошлого. Вот, например, гусарская военная форма — все, что осталось от его давнего бывшего любовника, оказавшегося на поверку довольно хлипким малым. Вот черная меховая накидка, что явно не подойдет для торжественного случая. Вот белый костюм, в котором Герберт отмечал в этом замке свой первый бал как вампир. Он до сих пор отчетливо помнил кружево манжет и ажурные цветочные узоры, верхним слоем покрывавшие отвороты камзола. Теперь этот символичный предмет гардероба лежал здесь, бесповоротно испачканный кровью второй жертвы виконта фон Кролока в тот же знаменательный вечер. Герберт отложил его в сторону гораздо бережнее и трепетнее, чем остальные вещи, и на миг могло показаться, будто он вот-вот предастся ностальгии, однако переведя взгляд на содержимое сундука снова, вампир изумленно вскрикнул и быстро достал оттуда что-то черное. — О, какая прелесть!
Отрывистым движением он расправил в воздухе и приложил к груди Куколя... платьице, которое пришлось бы впору либо очень худенькой девушке, либо подростку. Поначалу Герберт окинул слугу оценивающим взглядом, словно действительно прикидывал, впору ли, идет ли ему такой наряд и достаточно ли он праздничный, и в его глазах даже блеснули огоньки экзальтированного восхищения. Естественно, наигранного, потому что, черт побери, это всего лишь шутка, без которых смертельно скучно коротать вечность.
— Здорово, правда?
Как и на любую свою шутку, Герберт ожидал реакции. Иначе же не смешно! Черное платье, расшитое кроваво-красными, как спелые вишни, бусинами, часть которых благополучно отвалилась, висело у него в руках, прилегая к плечам слуги, и тоже, казалось, чего-то ожидало. И вместе с тем таило за собой какую-то темную историю. В замке сейчас не было детей, но даже если б они были, кому б пришло в голову одевать их в черное? Если только на похороны. Быть может, у Герберта некогда была сестра, которую им с графом не удалось взять с собой в вечную жизнь? Быть может, его мать так неистово мечтала о дочери, что обряжала его самого в девчачьи наряды? Откуда-то же появилась в нем эта необычная для представителя его пола утонченность, вычурность и эмоциональность, а также тяга к мужским шеям и другим частям тела. И эта манера тонко и тихо напевать себе под нос, когда Герберт рассматривает что-то миленькое. Как сейчас, например.

Если бы Герберт умел читать мысли и узнал, что слуга сравнил его покои с кладовкой, Куколь бы точно пошел. Так далеко, как вампиру позволяло аристократическое воспитание, и уж наверняка не за новым нарядом к Балу. Потому что ни одна живая (и мертвая, кстати, тоже) душа не могла безнаказанно называть кладовкой место, где в детстве Герберт слушал монотонный голос отца, читающего ему книги, где подростком видел лучшие в своей жизни сны, юношей - любил, а вампиром - часами перебирал сокровища, связанные с одним из немногих его хобби, которые он сохранил из прошлого. Да, спальней эту комнату больше не назовешь. И что с того, что вот уже не одно столетие хозяин уходит спать в совсем другое место? Это лишь необходимость, для крепких нервов и хорошего сна! В гробу, между прочим, тише, темнее и безопаснее. Серьезно, спокойнее места человечество за две тысячи лет еще не придумало. Но как бы уютно Герберт ни чувствовал себя в склепе, частично его сердце все равно находилось тут, среди предметов роскоши, милых вещиц и его блестящих и элегантных одежд. А сердцу высшего существа не пристало лежать в кладовке. Хорошо, что Куколь не произнес этого вслух. Не исключено, что врожденная немота еще не раз спасет ему жизнь.
Если бы Герберт умел читать мысли, пожалуй, и собственную вызывающую шутку на фоне оскорбленных чувств он бы воспринял сейчас как выстрел в молоко, ведь вампир-то надеялся, что слуга смутится, смешно попятится назад, замашет лапищами, а тот... "Это ведь улыбка, верно?" Герберт пока не наловчился читать богатую мимику нового Куколя, лишь отдаленно напоминавшую обычную человеческую, поэтому посмотрел на него с недоверием и в то же время - с любопытством, словно на диковинного зверя. Давненько слуги не принимали его подачи с первого раза. Этот парнишка оказался либо сообразительнее нескольких предшественников, либо наблюдательнее и за недолгое время своей службы успел достаточно хорошо приглядеться к сыну графа, чтобы ожидать от него подобной провокации.
- А ты смышленый! - задорно погрозил Герберт пальцем, будто Куколь только что позволил себе какую-то шалость, за которую его великодушно прощают. Прощают, потому что ему удалось на миг удивить вампира. Несмотря на разрушенные ожидания, это было приятно - чем дольше Герберт жил под светом луны, тем меньше у него становилось поводов для этой эмоции. - Ты прав, к твоим глазам совсем не подходит, - добавил фон Кролок и убрал платье в стопку уже выложенных из сундука вещей. Казалось, он хвалил слугу вовсе не за способность оценить пошловатую шутку, а за чувство стиля. Ведь когда-то Герберт и сам сказал бы: "Черный? Мне не идет, это же просто смешно!" - Эх, а предыдущему Куколю так нравилось...
"Ну давай, представь парня в платье. Может быть, я на полном серьезе", - как бы говорил вампир, доставая со дна сундука еще несколько сложенных друг на другая одеяний. Нет, он вовсе не пытался снова заставить Куколя краснеть - что это дохлый номер, Герберт уже понял. Гораздо интереснее, а также полезнее в будущем, было знать, как тонко слуга чувствует грань между правдивой историей и бессовестной ложью. Почему бы не поболтать, пока они заняты подбором образа? Отложив в сторону свернутый красный предмет одежды, показавшийся ему для горбуна слишком вызывающим, Герберт недовольно отмахнулся от его слов и даже коротко зашипел.
- Да что ты заладил? "Паду, паду", - изящно передразнил он Куколя. "Не бойся, ты в обители зла, больше падать уже некуда". Вампир поднял в воздух какие-то кружевные шаровары, растянул в стороны и улыбнулся одному ему известным мыслям, а потом отказался от них и экзальтированно продолжал, словно встрепенувшись: - Не-не-не, ты слишком хорош, чтобы пойти на Бал без наряда, у наших гостей изысканный вкус.
Фон Кролок сам усмехнулся каламбуру уголком рта. Если у выстарившихся, еле ползущих на торжество вампиров и был вкус, то только к живительной человеческой крови, и брать ее им предстояло не от прислуги, украшение которой, как и убранство зала, свечи и прочий внешний декор больше всего были нужны Герберту, жаждавшему пышности, безудержного веселья и феерии. Красиво сделать хотелось, верно, но едва ли чтобы усладить глаз гостей. Они и так будут нахваливать праздник, лишь бы не вызвать гнев Повелителя. Но любая похвала ценнее тогда, когда ты действительно старался и вложил в дело душу.
- Вот! - воскликнул вампир, вынув из тьмы сундука в полумрак комнаты черный костюм, состоящий из камзола и коротких брюк, и критически перевел взгляд от своей находки на одежду Куколя и обратно. Костюм чудесным образом оказался в более приличном состоянии, чем камзол слуги, и, быть может, слегка великоват, но Герберт не посчитал последнее обстоятельство проблемой и сунул обновку парнишке в руки. - Ну-ка, примерь. - Наблюдая за тем, как Куколь рассматривает пожалованную ему одежду, вампир вдруг грустно улыбнулся. Тень задумчивости быстро набежала на его бледное лицо, а глаза блеснули внезапной печалью, когда он ностальгически произнес: - Я надевал это последний раз в двенадцать лет на похороны матушки. Она была доброй, заботливой и красивой женщиной, и я ее очень любил.
Он врал. Но мог ли слуга догадаться?

"Вроде хлебнул лиха, а такой доверчивый", - изумленно подумал Герберт, хотя еще секунду назад был убежден в обратном, после того, как Куколь не принял за чистую монету его вызывающую шутку про своего предшественника. Убежден в том, что человека, которого показывали в цирке за деньги, судьба не научила проявлять такое искреннее сопереживание. Убежден, что уродство всегда порождает враждебность, а враждебность - замкнутость и недоверие. Теперь же вампир смотрел на Куколя с прохладным любопытством, наклонив набок голову и немного сощурившись. Если бы не природная горячность, Герберт сейчас со стороны отдаленно напоминал бы своего отца, потому что тот тоже любил забавляться со смертными, бросая им, как собакам, какую-нибудь ложь, иронизируя при этом над собственной бессердечностью и следя за реакцией. Сын графа, впрочем, еще не до конца прочувствовал прелесть этого развлечения.
Куколь только что продемонстрировал чуткость, которой Герберт ожидал едва ли не в последнюю очередь от того, кто вряд ли успел познать материнскую любовь. Или все-таки какая-то добрая женщина успела в свое время понянчить это изуродованное создание, ведь даже такие экспонаты кем-то рождаются? Не будь один из них прислугой, а другой господином, возможно, Герберту это было бы интересно, а та поспешность, с какой Куколь вернул костюм, показалась бы трогательной. Но умилила его лишь готовность парнишки вести себя как заботливый слуга.
"...Или это я такой хороший актер? Ну конечно же". Уголок его губ изогнулся в самодовольной и отчасти коварной улыбке существа, для которого нет ничего святого, а значит, и запретных тем для игр на чужих чувствах. Лицо вампира вновь приобрело настолько беспечное выражение, насколько его недавняя скорбная тирада была сентиментальной. Беспечность эта казалась нечеловеческой, пугающей и противоестественной, а оттого граничила со злой насмешкой - не над Куколем, а над собственной незавидной участью наполовину сироты. Почему бы и нет? Элеоноры ведь не стало так давно! За более чем две с половиной сотни лет Герберт уже перестал быть тем ранимым двенадцатилетним мальчиком и возвысился над утратой, не оставившей в душе вампира ничего, кроме пикантной горечи, которую можно слегка разворошить хотя бы вот такими театральными страданиями, если захочется остроты эмоций. Кто знает, быть может, спустя еще лет пятьсот Герберт точно так же будет смотреть и на краткую разлуку с отцом незадолго до его обращения, что отпечаталась у него на подкорке тоской, болью и страхом надолго покидать родной дом. Дом, где ему в эту ночь нужно сделать все красиво, включая слугу. Насколько это возможно.
К счастью, Куколь помогал в этом сыну хозяина, не покладая рук. Когда Герберт уже хотел положить конец злому розыгрышу, парнишка отвлек его, достав из сундука старенький парик и кое-как нахлобучив его на голову. От удара горбуньей длани в воздух поднялось полупрозрачное облачко, не то пыль, не то частички самого парика, который оказался очень вкусным для моли. Однако, похоже, это не смутило ни радостного Куколя, ни вампира.
- О, чудненько! Я и забыл, что он у меня здесь есть! - воодушевленно воскликнул Герберт и беззвучно поаплодировал, довольный тем, что дело сошло с мертвой точки. Затем он оценивающе посмотрел на голову слуги, поправил парик, потянув за левую буклю, потер друг о друга кончики трех пальцев, чтобы избавиться от пыли, и категоричным тоном добавил: - "Тыак" - не пойдет. - Вампир покачал головой и, словно в подтверждение, указал Куколю когтем на небольшую дырку у него на колене, которую тот, возможно, заработал, когда перетаскивал канделябры, и пока не успел заметить. Герберт настойчиво отфутболил подобранный костюм обратно, вынуждая слугу снова взять его в руки. - Я пошутил. - Он улыбнулся без тени стыда. - Это мой костюмчик, это верно. Но я ни разу его не надевал. Портной, знаешь ли, напортачил с длиной рук и штанин, не рассчитав мой рост... Так что давай, переодевайся, быстро! - Герберт взмахнул рукой в поторапливающем жесте и указал Куколю на ширму в другом конце комнаты.