Королям сложно позавидовать:  во дворце, где каждое действие было под пристальным взглядом подданных и потомков, нельзя было позволить себе простую ссору. Захочешь жениться по любви - нельзя, поругаться - тоже нельзя, иначе историки нарекут простую недомолвку "войной матери и сына". Обычные люди могут плакать, кричать, бить посуду, кидать стулья - короли выводят армии и плетут интриги. Помириться не легче: требуется целый мирный договор с участием посредников. Потому Франция радостно вздохнула, когда Мария Медичи, примирившаяся с сыном, вернулась в Люксембургский дворец после заключения мира в Ангулеме.

Когда фаворит королевы-матери был убит по приказу молодого короля, а сама она сослана в Блуа, Людовик Тринадцатый начал править самостоятельно. Вместе с ней отправлен был в ссылку и будущий кардинал Ришелье, оказавшийся настолько смелым, что решился организовать мирные переговоры после побега Марии Медичи. Усилия его дали результат, королева-мать вернулась в Париж и выписала для украшения дворца из Флоренции известного в то время художника, Рубенса.
В свой первый приезд во Францию он создал парные портреты королевской четы, вызвавшие всеобщее восхищение: короля Людовика художник изобразил поистине царственно величественным, подлинным государем. Что же касается королевы Анны, пришли к мнению, что красота её передана так искусно, как только может передать портрет. Спокойно и надменно - чуть тронуты улыбкой губы - глядит она с портрета, в роскошном голубом платье с золотыми лилиями, корона украшает её голову, на груди золотой крест, из жемчуга, любимого ею, браслеты и ожерелье, он же на короне. Не забыл подчеркнуть художник и изящество рук, которыми так гордилась королева.
В ту пору Анне Австрийской пришлось нелегко: она поддерживала супруга, желавшего править без матери-регента, и одновременно оплакивала смерть отца, короля Филиппа. Несмотря на протесты мужа, она в течение нескольких месяцев не снимала траур по отцу. Такой и запечатлел её Рубенс на втором портрете прежде своего отъезда во Флоренцию, дабы закончить работу над заказом - в чёрном одеянии, под балдахином из синего бархата, расшитого геральдическими лилиями - будто напоминая о том, что давно покинула она Испанию, и нынче прежде всего сначала королева Франции, а затем дочь, ибо в состоянии конфликта обе страны. И хотя сердце томится от печали и горя, на глазах не должно быть слёз.

И вот спустя два года вернулся художник во Францию - представить написанные им картины и завершить работу. Так началась эта история.
***
С началом лета королевский двор обычно покидал Париж, переезжая в Фонтенбло, к мадам и фонтанам, подальше от духоты города. На сей раз, однако, вышла задержка, вызванная приездом именитого фламандца.
Прошли Пасхальные дни, отзвучали Троичные гимны, снова столица Французского королевства вернулась к обыденной жизни, к повседневным занятиям. Будучи дочерью католичнейшего короля, Анна Австрийская принимала участие во всех праздниках, а с ней и все, кто был ей близок, кто ей служил. Двор закружился в веренице праздников - торжественных служб, шествий, балов, приёмов, турниров, - с шумом, блеском и роскошью поистине королевской, достойной испанской принцессы, отмечая окончание весны и приход лета. Наряды сделались ярче, словно летнее солнце и распустившиеся цветы подарили им свои краски. Ночи стали теплее, дни - длиннее, и все ждали лишь приказа, дабы покинуть разгорячённый, бурлящий жизнью Париж, и отправиться в Фонтенбло, где поля и леса манили своей безмятежностью. Там можно было вдохнуть свежий, кристально чистый воздух, не тронутый удушливыми испарениями города, а вместе с ним и свободу от пережитых тревог.

Пажи и фрейлины королевы с венками на головах играли в дворцовом парке; королева прогуливалась, с улыбкой наблюдая за их весельем, в компании другой Анны, де Бейль: не могла остаться незамеченной благосклонность, оказываемая графине с тех пор, как королева заявила, что желает её присутствия в своей свите, и, можно сказать, похитила у мужа. На некотором расстоянии за ними следовали гофмейстерина, графиня де Ланнуа, сменившей на сем посту герцогиню де Монморанси, и, как говорили, всецело преданной кардиналу, маркиза де Сенесе, хранительница гардероба, и маркиза дю Фаржи, жена французского посла. Среди блестящей компании не хватало лишь Мари де Шеврёз, однако никто не удивился её исчезновению, привыкнув к затеям герцогини и порой внезапному отсутствию. Речь шла о последней представленной Рубенсом картине - рождении дофина Людовика.
- Жаль, что Дух Здоровья обделил Его Величество своим даром, - раздался голос госпожи дю Фаржи.
- Зато Богиня Справедливости в большей мере оказалась благосклонна, - отозвалась маркиза де Сенесе, и обе дамы засмеялись. Не оглядываясь, испанка готова была поклясться, чтобы мадам де Ланнуа фыркнула и сморщилась - природа наделила её невыносимо склочным характером.
Король, подозрительный всегда, после истории с алмазными подвесками заменил некоторых верных ей людей, которые, как полагал, оказывали помощь королеве... Впрочем, вскоре, отвлёкшись на фрейлин, одна из которых тихо вскрикнула, убегая и едва не попавшись, королева позабыла о грустных мыслях. Ожидали гонца из Фонтенбло - он должен быть доложить, готова ли резиденция принять государыню и её двор. В те времена не было мебели в каждом замке, её приходилось перевозить, устанавливать в покоях, что занимало много времени и затрудняло путешествия.

Немного оторвавшись от следовавших за нею дам, Анна Австрийская, слегка понизив голос, обратилась к графине де Ла Фер, шедшей подле неё:
- В конце лета состоится праздник Успения. Я бы хотела заказать подарок королю - такой, о котором никто бы не знал, кроме меня и доверенного лица. - Анна обмахнулась веером. - Полагаю, господин Рубенс не откажется оказать нам услугу. Для этого придётся покинуть дворец тайно. Сеньор де Комменж предан мне, - капитаны, как и гвардейцы королевы, менялись каждые четыре месяца, и вместо герцого д'Юзеса теперь исполнял обязанности граф де Комменж, - однако боюсь, что стоит мне предупредить его, как он станет настаивать на охране, и никакого секрета не будет. - Они свернули к статуе Артемиды, застывшей на бегу с натянутым луком, в охотничьей тунике, с развевающимися на ветру длинными волосами, увенчанными лавровым венком. - А мне бы хотелось сделать сюрприз. Не подскажет ли, графиня, ваша изобретательность какой-нибудь способ сделать это, чтобы меня сейчас же не хватились?

Несколько поодаль, в тени кроны высоких деревьев, тренировались под руководством своего воспитателя, господина де Сувре, в фехтовании двое юных пажей в костюмах из шёлка, украшенных лентами, и беретах наподобие тех, что ещё продолжали носить в некоторых провинциях, из-под которых виднелись падавшие на плечи локоны. Она кивнула в их сторону с улыбкой.
- Они очаровательны, не так ли, мадам? Совсем ещё дети!

Отредактировано Anne of Austria (2025-01-15 23:32:33)

- И попортить очень много крови.
Госпожа дю Фаржи и госпожа де Сенесе на этих словах весело переглянулись: характер у короля был ужасно непредсказуемый, что создавало определённые неудобства для тех, кто был к нему приближен по долгу службы. Королева, сознавая, что ей следовало бы прекратить этот разговор, не вполне почтительный по отношению к королю, её супругу, не могла мысленно не согласиться со своими дамами, а потому сделала вид, что не расслышала их, только чуть ускорила шаг, когда графиня увлекла её за собой подальше от следовавших за ними придворных дам.
Госпожа де Ланнуа, однако, не любила нарушений порядка и людей, позволявших себе пренебрегать установленными правилами, а потому не могла оценить непосредственности новой королевской наперсницы. Как гофмейстерина, она была обязана следить за поведением вверенных ей дам и решила непременно напомнить графине де Ла Фер о том, как следует держаться. Ибо из какой бы отдалённой провинции она ни приехала, знание этикета, по её мнению, являлось первейшей обязанностью при дворе. Королева же, по её мнению, была слишком снисходительна по отношению к таким особам, как Мария де Шеврёз или вот эта недавно прибывшая дама. Ветреность молодости уже давно была ею позабыта; впрочем, глядя на неё теперь, многие полагали, что и прежде она была столь же педантична и сурова, поскольку мало кто мог представить её иной, нежели теперь: ворчливой, ехидной и не умеющей улыбаться.

Лето полностью вступило в свои права: солнце, стоявшее высоко, посылало на землю яркие тёплые лучи, и, греясь в их сиянии, заливались птахи на раскидистых деревьях, словно стремились "перепеть" одна другую, победить в необъявленном состязании певцов. "Фьииить, фьить!" - захлопала крыльями, вспорхнула совсем рядом копошившаяся в зелёной траве птичка, взлетая к своим товаркам. "Фьить!" - отозвались они ей в ответ.

— Королю? Столько тайны из желания сделать ему подарок, Ваше величество, - Анна Австрийская явственно слышит недоверие в интонации графини. Немудрено, однако в эти минуты именно так королева и намеревается поступить. Этот жест убедит, что в отношениях королевской четы если и не всё гладко, то, по крайней мере, отсутствует напряжение. Испанка пожимает плечами, как бы говоря "не верьте, если угодно". К тому же тайна вполне безопасная: кто узнает вдруг, хоть и случайно, конечно, поймёт простое желание сделать сюрприз. Тем более, такой замечательной возможности может вскоре не представиться: знаменитый Рубенс, закончив работу над галереей Марии Медичи, покинет Францию.
Правда, графиня полагает, должно быть, что хочет Анна Австрийская сделать подарок вовсе не супругу. Королева тяжело вздыхает, сжимая в руке хрупкий резной веер: с тех пор, как Его Величество запретил герцогу ступать на французскую землю, она не получала от него известий, кроме тех, что и без того при дворе знали. Может ли статься, что забыл и думать о ней теперь, вернувшись ко двору своего короля, взысканный его милостью? Или не имеет никого, кому бы мог доверить послание для неё, не знает, может ли довериться тем, кто рядом с ним?

Проходя мимо пажей, Анна ненадолго задерживает взгляд на нарядных детях. И отмечает, что у графини нынче ироничное настроение. Губы королевы трогает улыбка: "херувимы" частенько шалят, приходится их гувернёру докладывать о поведении своих юных подопечных. Им грозят рассказать отцу или матери - они слушают, обещают больше не повторять - но спустя время их ловят снова, и всё начинается заново. Тремя днями ранее ей рассказали о ссоре между двумя пажами - благо, что гувернёр подоспел вовремя, иначе схватились бы за шпаги! Бедный господин Сувре: непросто ему успевать всюду! Разумеется, помощники есть, да только он один вселяет страх в эти горячие головы.

- Способ стар, как мир: облачиться в наряд попроще да черной лестницей выйти из дворца. Поймать экипаж, добраться до господина художника. Если не боитесь, то могу организовать выход хоть сегодня вечером.
- Не экипаж, - замечает Анна Австрийская тихо по некотором молчаливом раздумьи, - носилки. Экипаж - слишком заметно.

Да, можно пригласить теперь же графа же Комменжа и велеть ему одному или с его гвардейцами проводить её туда, куда она направляется, приказать им ждать, а по возвращении не говорить ни слова, где они были, до самого праздника. Так было бы правильно. Однако невозможно забыть будоражащее кровь ощущение тайны, необходимости соблюдать секретность, дабы случайно себя не выдать, чувство близкого раскрытия и, наконец, радости от удавшегося плана!
Прежде она бы не могла и помыслить о чём-либо подобном. Но у французской королевы были хорошие "учителя", и первая из них - шаловливая герцогиня, а другая - лукавая камеристка. Однажды она сбежала ради встречи с Мари, которой нельзя было появиться в Лувре и которая пришла переодетой в мужской костюм... Им повезло, что никто не опознал в "кавалере" беглую герцогиню.

Она непременно предупредит донью Эстефанию: хотелось бы верить, что сегодня не произойдёт ничего и они вернутся во дворец незамеченными. Верная дуэнья ни словом, ни намёком не выдаст, а союзник во дворце им необходим.

Отредактировано Anne of Austria (2025-01-26 03:10:33)

— Ах, ваше величество, вот бывает так, что минувшей ночью мне снилось, что вы пожелали устроить маскарад, но не простой, а тематический, и пришлось мне подбирать, кем же будут ваши гости на этом вечере.
Анна Австрийская улыбнулась: да, так и есть - маскарад. Однако... почему бы не устроить маскарад другой, настоящий, костюмированный бал, с масками, танцами и забавами? И графиню де Ла Фер в помощницы взять, с нею вместе костюмы придумывать да роли раздавать.
- Сны бывают вещими, - мягкая улыбка тронула губы королевы. Она и виду не подала, какие ей мысли пришли. Решила: объявит после, когда вернутся во дворец. Всех удивит.
На слова о том, что они не станут притворяться служанками, испанка кивнула: у неё бы и не вышло притвориться натурально.
- Думаю, маска поможет остаться неузнанной, - в Париже сие никого не удивит, для дамы появиться в маске, в особенности для состоятельной, знатной, - дело обычное, ибо известно, что на улицах города женщина ежеминутно рискует подвергнуться опасности.
Не рано ли? Успеют ли - через два часа? Впрочем, самое время: поздно вечером на улицах не следует появляться, а солнце уж почти в зените. У художника они наверняка задержатся... Если только застанут его дома. Анна закусила губу: с самого начала она забыла, что художник может быть в Люксембургском дворце или где-либо ещё, ибо она не сможет открыть, кто она, и придётся либо ждать, либо уходить и искать иной способ встретиться. Но быть может, им повезёт?
- Не сомневаюсь ничуть в вашей изобретательности, мадам, - ей была хорошо известна способность графини быстро находить решение пусть и в самой непростой ситуации, оттого и доверилась.

Госпожа де Ланнуа приближается к королеве, а с нею и несколько придворных дам; Анна Австрийская отвлекается от беседы, переводит взгляд на гофмейстерину, одаривает вниманием. Как бы она ни относилась к графине де Ланнуа, как бы ни была сия дама ей неприятна (ибо поговаривали втихомолку, будто она служит кардиналу), но гофмейстерина занимает самое высокое положение среди женщин в доме царствующей королевы, а от отношения к ней монархини зависит порядок в Доме - приходится быть приветливой.

Тем временем графиня де Ла Фер отвлекает на себя внимание. Про себя Анна Австрийская восторгается: как искусно эта дама изображает недомогание - так, словно в действительности испытывает слабость и боль! Кое-кто ведётся и верит, королева бы сама поверила, не будь только что разговора меж ними.
Юноша, что не замедлил прийти на помощь, был представлен Её Величеству в конце прошлого месяца: отправившись в королевскую армию пятнадцати лет, он теперь прибыл в отпуск к своему дяде, который нашёл необходимым пребывание племянника при дворе, дабы приобрёл необходимый светскому человеку лоск манер.
Впоследствии эта семья ещё отличится - именно граф де Комменж, дядя сего очаровательного юноши, а возможно, он сам уговорит Людовика провести ночь с женой, в результате чего появится на свет Король-Солнце.
Она переводит взгляд на кавалеров и нечаянно замечает вспыхнувший было в глазах одного из них огонёк ревности к молодому человеку. Он не видит, занятый графиней, королева же мысленно улыбается.

— Ваше величество, графине де Ла Фер дурно, - сообщает фрейлина, хрупкая и изящная мадемуазель де Колиньи. Взор королевы останавливается сначала на ней, затем на молодой женщине, упавшей на руки юноши.
- Полагаю, вам следует отправиться во дворец и отдохнуть, дабы набраться сил. - Анна Австрийская смотрит на молодого человека. - Прошу вас, господин де Гито, проводите графиню де Ла Фер.
- Я и сам хотел просить, чтобы Ваше Величество позволили мне помочь госпоже графине, - откликается тот с учтивостью.

Теперь, ежели кто захочет справиться, где была мадам, всегда сказать можно, что отдыхала в своих покоях, так как плохо себя чувствовала - лето, знаете ли, жара, в воздухе душном миазмы вредные летают... И всякий тут же вспомнит, как сделалось дурно ей на прогулке, а месье де Гито, как непосредственный участник, подтвердит.

Королева ещё несколько времени остаётся в саду после того, как уходит графиня. В тени деревьев кавалер качает на качелях даму. Фрейлины, устав от подвижных весёлых игр, бродят меж клумбами, тихо беседуя и собирая цветы. Пажи по пятам следуют за королевой, и капитан дворян свиты, поймав её взгляд, приближается к ней со шляпой в руке. Всё сильнее становится жара, всё ярче светит солнце, высоко поднимаясь в небе, даря своё живительное сияние. Смех, казалось, звеневший в воздухе, затихает, сменяется тишиной, лениво-расслабленной, полной неги, с лёгким налётом мечтательности.
- Довольно, - велит Анна, - время полуденное, пора во дворец. - Свита с облегчением подчиняется. Спустя около получаса королева отправляется в опочивальню под предлогом отдыха перед вечерними развлечениями. Донья Эстефания руками всплеснула, услышав, что собирается сделать её госпожа, попыталась отговорить: "Опасно. Будь причина самой безобидной, всё равно подозрения уж родятся". Но королева настаивает, и ничего другого не остаётся, кроме как как уступить. За десять минут до означенного времени отворяет королева дверь, связывающую спальню с комнатой её камеристки (прежде, к слову, принадлежавшую небезызвестной Констанции Бонасье), а отсюда другая дверь ведёт в коридоры Лувра. Накинув плащ на голову, спешит она по мраморным плитам, коими вымощен Лувр, и исчезает за одной из дверей покоев, отведённых дамам Её Величества в том же крыле, что и покои их госпожи. Лишь оказавшись там, вздыхает радостно.
- Мадам, - слегка волнуясь, зовёт она графиню, - всё ли у вас готово? - Ещё не поздно послушаться голова разума в лице дуэньи... Нет: королева позволяет помочь ей облачиться в деревенское платье, лёгким жестом оправляет кружево на манжетах.
- Что ж... Деревенская мода по-своему красива, - глядит в зеркало Анна Австрийская, поворачиваясь, чтобы рассмотреть платье.
Яркие рыжие локоны надёжно укрыты от чужих глаз, бархатная полумаска скрадывает черты. На служанок в таких платьях они не походят, а вот на богатых горожанок - при условии, что мягкий испанский акцент не выдаст - вполне. Или на дворянок из не очень знатной семьи.
Чуть-чуть нервничая, Анна Австрийская надвигает капюшон, запахивает плащ:
- Ведите нас, мадам.

...Спеша за графиней, королева подавляет в груди волнение: а как обнаружат? Ежели теперь кто-нибудь придёт и заметит её отсутствие? То говорит в ней страх; только оказавшись за пределами Лувра, успокаивается Анна Австрийская: не случилось никакого переполоха. У неё было чувство, будто каждый, кого они встречают, знает, что они затеяли, будто всем ведомо, что происходит. Если так, отчего ни один не остановил, не сказал ни слова? Для неё непривычно уже одно то, что действительно остаётся неузнанной, что не мелькает мгновенное узнавание во взорах людей. Она то и дело оглядывается на свою спутницу.
За пределами дворца окружает со всех сторон королеву шум голосов, море запахов. Она выхватывает отдельные, обрывистые фразы, невольно прислушивается. Странно видеть Париж "изнутри", не из окна кареты, не со ступеней дворцовых, не с высоты коня, а как бы снизу, будучи одной из среды горожан. Другой мир открылся перед нею, неведомый, чужеродный, непонятный, и ей необходимо притвориться принадлежащей этому миру, чтобы сохранить инкогнито. Она едва удерживается от того, чтобы не схватить за руку графиню. Однако ограничивается безмолвным вопросом: "Что теперь?"

— Месье Рубенс ждет двух дам, жаждущих сделать заказ. Давайте я вам помогу.
- Вы обо всём позаботились! - вырывается восклицание у Анны Австрийской. Следом приходит мысль: "Вы не сказали ему, кто эти две дамы?" Ответ находится тут же: он знает только, что есть две неизвестные заказчицы, из предосторожности не назвавшие имени. Предусмотрительно.
Причёска меняет лицо, среди простых людей узнавание не грозит, однако королеву часто видели парижане выезжающей со свитой - на аллее Кур-ла-Рен, в садах Тюильри или у соборов в великие праздники.

Портшез уже ждёт их в указанном месте - не теряя времени, обе дамы садятся в него. Это лучше, нежели идти пешком, хоть и продвигаются они неспешно. Горожане расступаются перед носилками, освобождая дорогу. Королева, пусть занавески и задёрнуты, не спешит освободиться от маски, лишний раз старается не выглядывать. Испуг сходит на нет, сменяется воодушевлением: им удалось сбежать, они близки к цели. Радость отражается сиянием зелёных глаз, быстро скользнувшей улыбкой. Она в предвкушении того момента, когда фламандец поймёт, кто к нему пожаловал.
— Мадам, - окликает её графиня, выдёргивая из ращмышлений. Анна Австрийская поворачивает голову к собеседнице.
— Если мы задержимся, то нам стоит послать за кем-то из вашей охраны.
Доводы графини разумны, и королева с ними согласна. Ей также приходили мысли, что не следует ходить по тёмным улицам. Долго над ответом Анна не задумывается:
- Мы, надеюсь, не задержимся до темноты. В любом случае, я уже позаботилась о том, что вы говорите. Донья Эстефания отправит моих гвардейцев на поиски, ежели мы не вернёмся в договоренное время. Она же предупредит нас, если меня начнут разыскивать. - Испанка улыбнулась:
- Мы вполне можем положиться на неё. Донья Эстефания не захотела возвращаться в Испанию, я её единственная семья.
Это была правда*: ещё будучи молодой, Эстефания де Вильягуиран овдовела; вскоре после смерти супруга она родила ребёнка, зачатого при жизни мужа, но дитя оказалось слабым и прожило не более месяца. Она хотела удалиться в поместье, покинуть Мадрид, где ей слишком многое напоминало о счастливой жизни с мужем, однако прежде, чем она сделала это, колокола возвестили о рождении принца, будущего Филиппа Четвёртого. Во время всенародных праздников нечего и пытаться путешествовать, к тому же, будучи высокого рода, была представлена ко двору. В тот же год для первенца, принцессы Анны, стали искать гувернанток; эту должность предложили нескольким знатным дамам, в том числе и ей. Испытав горе от потери ребёнка и не желая более выходить замуж, женщина привязалась к воспитаннице и не захотела расставаться с ней, даже когда принцесса отправилась в чужую страну.

...Носилки, остановившиеся на одной из улочек Парижа, выпустили две женские фигуры под плащами, с лицами, скрытыми капюшонами и масками. Когда носилки удалились, они, осторожно оглядываясь, перешли улицу, остановившись у двери одного из домов с большой ручкой в виде резной головы льва.
Та, что шла чуть впереди, обернулась и шепотом сказала что-то другой. Волнение охватило её, и, находясь почти у цели, она едва не отступила. "Что я делаю? Как я решилась?" - внезапно ужас такого поступка открылся ей, и страх тисками сжал сердце. Пару мгновений она колебалась, затем кивнула:
- Стучите, - произнесла она, выдохнув.

Спустя минуту (ожидание показалось ей невыносимым) раздались шаги, дверь открылась, впуская спутниц в дом. Служанка, затворившая дверь за гостьями, видно, привыкла к визитам, спросила лишь, как доложить. Шедшая первой вновь взглянула на вторую даму, не рискуя заговорить, дабы не опознали мягкий испанский акцент, предоставляя ей отвечать.

Вскоре обе дамы оказались в гостиной. Женщина огляделась: на стенах висели картины, мебель добротная, пусть не роскошная, но подобранная со вкусом. Сам хозяин, мужчина средних лет, с пробивающейся в волосах и бороде сединой, поднялся навстречу гостьям.
Только теперь она опустила капюшон, из-под которого показались ярко-рыжие локоны, уложенные в незамысловатую причёску. Уголки губ женщины приподнялись в улыбке, когда её появление произвело ожидаемый и привычный эффект.
- Мадам. Обращайтесь ко мне "мадам", - предупреждает раньше, чем художник успевает что-либо сказать. - Наш визит должен оставаться в тайне, сеньор Рубенс.
- Как пожелаете... мадам.
- Тот портрет, что вы создали прежде, пришёлся мне по нраву. Я восхищена вашим талантом. Я хочу, чтобы вы, сеньор, написали мой портрет. Ещё лучше, если вы сумеете написать совместный портрет с Его Величеством. Есть лишь одно условие: сие произведение должно стать подарком, и прежде времени никому о нём знать не следует, вот почему мы здесь.
Она перевела взгляд на спутницу. История, рассказанная художнику, соответствовала тому, что ранее ответила королева на вопрос графини. И если Анна де Бейль предполагала, что скрыта какая-нибудь хитрость, то могла убедиться теперь, что Анна Австрийская не сказала ни слова неправды.

* Всё, что касается истории доньи Эстефании, - полностью моя фантазия.

Отредактировано Anne of Austria (2025-02-03 01:01:10)

— Месье, ее величество знакома с вашим творчеством, а вот я — нет. Покажете нам ваши шедевры?
Анна Австрийская бросает строгий взгляд на свою спутницу, надеясь, что служанка не подслушивала под дверью и никому не разнесёт. Сказано же - обращайтесь ко мне "мадам". Необходимо сохранять инкогнито. Слуги болтливы, слухи расходятся быстро, перебираясь из передних в гостиные, так и заговорит Париж, что королева посещает некоего художника под маской. Не с целью ли заговора?.. Как знать... Ведь Рубенс, как известно, даже исполнял дипломатические поручения касательно испанского двора.
Король наверняка подумает именно так. Заподозрить королеву в любовной связи с человеком столь невысокого звания, пусть и известным, невозможно, а вот в заговоре против государства - вполне реально.

Художник ведёт дам в мастерскую - или туда, где хранятся картины, - а графиня между тем, взяв королеву под руку, хитрым шёпотом задаёт вопрос - не иначе как с целью проверить, помнит ли она, королева, о неком заморском друге, коему случалось получить посредством Анны де Бейль письмо от Анны Австрийской.
Поначалу она принимает сердитый вид: "Как вы можете так обо мне думать?!" - однако долго не выдерживает и всё-таки тихо смеётся, прикладывая палец к губам. И вовремя: они входят в галерею или мастерскую, полную картин, как законченных, так и тех, над которыми трудится мастер. Хорошо освещённая, эта комната замечательно подходит для того, чтобы сделать набросок с модели или для сеанса позирования.
Питер Пауль Рубенс уже писал портреты королевы Анны, отчего с её просьбой не должно было возникнуть затруднений: модель была хорошо знакома. Что касается короля, то его изображал великий художник в том числе на картинах, посвящённых Марии Медичи. Таким образом, Анна Австрийская полагала, что изготовление совместного портрета не потребует много времени.

Посреди комнаты стоял мольберт с высоким и широким полотном. Королева остановилась, художник встал рядом с ней. Огромный страшный зверь внизу картины низвергнут был копьём Храбрости. Две фигуры, матери и сына, Людовика Тринадцатого и Марии Медичи, окружённые аллегориями Любви и Согласия, в центре композиции. Король, склонившись, приобнимает мать.
- Примирение матери и сына, - промолвила королева.
- Именно такое название и дано.
- Значит, вы близки к завершению?
- Да, мадам, осталась всего одна картина, помимо той, что перед вами. Я буду признателен, если вы и ваша спутница окажете мне услугу и не расскажете никому о том, не раньше, чем сие полотно будет завершено и представлено.
- Обещаю вам, - ответила королева. - Ведь вы согласны, мадам? - окликнула Анна свою подругу, впрочем, ничуть не сомневаясь в ответе.

Королева взяла свою наперсницу пол руку, и они прошлись вдоль выставленных картин. Одной из них, занимавших в сей галерее почётное место, был портрет герцога Винченцо Гонзаго, первого покровителя Рубенса. Множество картин имели библейские или мифологические сюжеты. Анна остановилась перед портретом мужчины и женщины в беседке жимолости. Их руки соединены, мужчина как бы наклоняется к женщине, сидящей подле него; кусочек синей нижней юбки кокетливо выглядывает из-под платья. Улыбка на лице молодой женщины говорит о счастье, и в то же самое время чувствуется сдержанность. Не составляло большого труда узнать в одном из персонажей самого Рубенса, только моложе. Женщина, как догадалась королева, была Изабелла, его жена. Она выглядела младше своего мужа - совсем юная красавица. По губам королевы скользнула улыбка, она в нескольких словах выразила своё удовольствие.

После того, как слуга, принёсший угощение для дам, ушёл, фламандец извинился, что ему следует удалиться, дабы сообщить, чтобы никто не смел их беспокоить. Дождавшись, когда художник покинет их, королева Анна обратилась к графине де Ла Фер:
- Итак, что вы думаете об искусстве господина Рубенса? Слава им заслужена, как вы полагаете?
Помимо необходимых принадлежностей, на столе красного дерева, находившемся у окна, лежали сделанные пером наброски будущих картин. Желание прикоснуться к тайне создания восхитительных произведений подтолкнуло Анну Австрийскую подойти ближе. Рассмотрев один лист, она отодвинула его... и едва не вскрикнула. С эскиза на неё глядел, очаровательно улыбаясь той улыбкой, которую не раз видела на лице его Анна, герцог Бекингэм. Память всколыхнулась, подбрасывая мысленные образы: танец в Лувре, на глазах у всего двора, его руки обнимают её за талию, скользят по шёлковым юбкам, когда он опускает её; его близость к ней в Амьенских садах, когда она позволила себя поцеловать, а затем испугалась того, что позволила; короткое свидание на празднике в доме герцогини де Шеврёз - ей врезались в память его слова: "Не в моей власти перестать любить вас". И последняя встреча в замке в Берри. Теперь она знала, чей там был дом. Самая долгая встреча из всех. Почудилось, будто он сейчас прищурится, весело и лукаво, улыбнётся и... шагнёт с бумаги к ней, обретя очертания.
На несколько мгновений она остановилась, не сводя взгляда.
После чего, опомнившись, опасаясь оказаться застигнутой хозяином дома или кем-то из слуг, вернула первый лист на место и быстрым шагом подошла к графине.

Она старательно изгоняла образ герцога из воспоминаний, не заводила о нём бесед, боролась с желанием взяться за перо... Сопротивлялась своей наперснице, не раз делавшей намёки. А стоило увидеть, вспомнить, как волнение вновь охватило её, и краска прихлынула к лицу.

- Я надеялась, что сумею забыть его... - прошептала королева, слегка сжав руку подруги. - Теперь вижу: это свыше моих сил. Как узнать, - продолжала она тихо, - есть ли у сеньора Рубенса его портрет? Мне нужна копия. Такая, чтобы поместилась в медальон. Но вы понимаете... он не должен догадаться, для кого...
Безумием было этого желать. Ещё большим безумием - носить при себе медальон, который мог по чистой случайности, небрежности или вследствие предательства попасть в чужие руки и всем открыть тайну французской королевы. Но в эту самую секунду она не владела собой, уступив чувствам, что были взаперти так долго.
Следовало подумать, какому мастеру поручить вставить портрет, кому довериться, однако эти вполне справедливые вопросы и сомнения придут спустя несколько минут. Сейчас ею владело одно лишь желание - иметь нечто, что напоминало бы о том, кого она любит. В противовес тому, как прежде пыталась забыть, теперь Анна Австрийская хотела никогда не забывать.
Изменчиво женское сердце!

Мадам отвечает уклончиво, королева чуть улыбается: к изобразительному искусству Анна де Бейль равнодушна. Вот Анна Австрийская его любит: пожалуй, ни одну королеву Франции прежде не писали так часто. Увлёкшись рассматриванием мольбертов, картин и набросков, она забывает о вине и фруктах, даже не прикасается к ним.

- Вас что-то смутило?
Смутило... Ошеломило. Вызвало ворох воспоминаний. Она не теряет времени - не зная, когда вернётся художник, сообщает сразу о том, что привлекло её внимание. Прикосновение к руке - лёгкое, ненавязчивое - успокаивает, приводит в чувство. Голос её смолкает, сначала переходя на шёпот, а затем обрываясь многоточием. Сердце, взволнованное, вдруг забившееся быстро, уже не стучит так сильно. Схлынули мгновенные чувства, как волна прилива. Вздохнула полной грудью королева Анна. Приподнялись в лёгкой улыбке уголки губ.
- Непременно.

Наблюдая, как ловко берётся за дело графиня де Ла Фер, быстро подступая к фламандцу, Анна Австрийская восхищается её способностью играть любую роль. Можно предположить, будто бы в самом деле так влюблена мадам графиня, что, не исполни сеньор художник её просьбы, придёт в отчаяние. Рубенс выглядит удивлённым столь неожиданным для него напором дамы, однако находится с ответом - готов помочь, но ему нужно имя. Королева вся замирает, в страхе, что, взгляни он на неё, поймёт всё сейчас же. Она отворачивается, делая вид, что рассматривает детали уже знакомого полотна, висящего на стене: исключительно привычка к сдержанности, привитая ей с детских лет при испанском дворе, помогает теперь не выдать своего беспокойства. Бесстрастность - вот слово, определяющее поведение монарха в Испании. Анна выглядит бесстрастной, безмятежной, будто речь не идёт о ней, а внутри неё всё сжимается от тревоги.

Мужчина направляется к столу. Анна Австрийская всё ждёт, опасаясь услышать... заметить... понять, что он догадался об истинной подоплёке. Но Рубенс лишь перебирает эскизы, отыскивая нужный. Она ловит взгляд другой Анны, говорящий, что всё получилось. "И почему бы не поверить?" - спрашивает она себя. Нет никаких причин. Самый строгий взор не найдёт в герцоге изъяна. Итак, если влюблённой женщине хочется иметь портрет своего возлюбленного, кто её за это осудит? Быть может, ему и вовсе неведомо имя этой дамы: кто запретит любить? Для этого чувства, как известно, границ не существует.

Лишь когда Рубенс протягивает миниатюру, Анна, пряча улыбку, понимает: не эскиз он искал. Уже есть портрет, вполне готовый, лишь вставить в медальон - та же причина, что убедила Рубенса, подойдёт и для ювелира. Она приближается нарочито медленно, словно утомившись, будто бы и вовсе незаинтересованная.

Нет, неверно говорят: "С глаз долой - из сердца вон". Чем дальше любовь, тем чаще к ней сердце обращается, тем бережнее хранит память счастливые мгновения, тем большее значение приобретают памятные вещи, подаренные тем, кто любим.
Любовь на расстоянии не умирает: ни ссор, ни недомолвок между влюблёнными, часто охлаждающих чувства, не случается. Такая любовь избавлена от главной опасности - скуки, и очарование её - в недостижимости.

Господин Рубенс любезно отказывается от оплаты: разве только графиня согласится оказать ответную услугу - королева же, разумеется, позволит. Уже молчаливо позволила, не возразив.
- Кстати, мадам хотела вас тоже кое о чем попросить. Правда? - намекает Анна де Бейль, что пора исполнять обещанное и с её стороны.
- Правда, - соглашается Анна Австрийская. И, возвращая взгляд графине, даёт понять, что обо всём помнит:
- Именно потому мы пришли, не так ли? - Затем переводит взгляд на Рубенса:
- Я хочу, сеньор, чтобы вы написали наш совместный портрет с Его Величеством. Это сюрприз, о котором никому раньше времени знать не стоит. Прошу вас ещё, сеньор, чтобы вы повторили тот самый портрет, что так замечательно вам удался, в королевском уборе с золотыми лилиями, только сделали бы его меньшего размера. Он мне очень пришёлся по сердцу.

Когда, условившись о первом сеансе, художник отошёл, чтобы отдать некоторые приказания слугам, королева, приглушив голос, сказала, взяв за руку наперсницу и слегка пожимая:
- Вы были прекрасны. Я бы поверила, если бы сама не была осведомлена. Благодарю вас, мадам.
И громче добавила:
- Когда мы вернёмся в Лувр, сообщите граф де Комменжу, что мы ожидаем гостя в Фонтенбло.

Тем временем в Лувре донья Эстефания не находила себе места: спустя час с четвертью после ухода королевы ей сообщили, что видели кардинала входящим к королю. Отношения с Его Высокопреосвященством стали после случая с подвесками натянутыми, на грани враждебности. Дурное предчувствие терзало верную дуэнью: кардинал явился в то время, когда король собирался, по своему обыкновению, отбыть в Версаль. А ведь Ришелье лучше других были известны привычки Людовика. Очевидно, здесь имеется некий умысел. И она не могла не подозревать, что сей умысел способен навредить королеве.

Королева намеренно не упоминает об алмазных подвесках, но обе Анны помнят, что именно на том портрете в уборе с королевскими лилиями она была изображена в алмазных подвесках, однако нечего делать на них акцент, вызывая ненужные подозрения.
Она замечает тень недовольства, мелькнувшую на лице наперсницы. Неужели из-за того, что она согласилась на просьбу художника? Ибо Людовик щедростью не отличается, и у королевы порой не хватает средств на оплату расходов - а ведь содержание двора стоит немалых денег.
Впрочем, поставщики, несмотря на это, не рискуют разрывать отношений со службами двора, ибо они своё возьмут, повысив цены за услуги для тех, кто к ним обратится, привлеченный тем обстоятельством, что их услугами пользуются высшие лица государства.

Графиня упоминает о ювелире, королева кивает: да, отличная идея. Высказанная вслух, она ничуть не противоречит, а лишь, напротив, подтверждает легенду. Королева боится только, что художник догадается, вспомнит о ходивших слухах, поймёт, кому на самом деле предназначался портрет. Сколь многим она рискует ради того, чтобы иметь хоть это малое утешение - портрет!

— Кажется, вы единственная, кто готов мне верить. - На грустное замечание Анне ответить нечего, только пожать плечами. Что же делать? Она в самом деле верит, хоть, возможно, не стоило бы так доверять после всего случившегося. Но состоявшийся между ними разговор в замке де Ла Фер многое расставил на свои места.
- Да, я вам верю, - подтверждает королева.
Графиня тем временем иронично замечает:
— Мадам, вы слишком уж добры.
- Как могла же я отказать ему в услуге после того, как он согласился оказать услугу нам? К тому же вы прелестны, мадам, а он чрезвычайно талантлив. Ваш портрет вызовет интерес, - отвечает Анна Австрийская. Можно было не сомневаться, что модель приобретёт известность, и наверняка найдутся желающие добиться дружбы. Она знала многих дам, которые посчитали бы честью подобное предложение. Они бы наверняка удивились словам графини.

Рубенс прерывает их тихий разговор. Увы, новости у него не самые хорошие: им придётся задержаться. Надежда только на то, что донья Эстефания сумеет прикрыть отсутствие королевы. В конце концов, Людовик редко её навещает, отчего бы сегодня ему изменить своему обыкновению?
Графиня, посмотрев в окно, подтверждает слова мужчины. Художник тем временем справедливо предполагает, что лишняя помощь ускорит расчистку дороги, и отправляется отдать приказание слуге.
Задержка им некстати. Даже тень сомнения не должна ни у кого возникнуть, но если она возвратится слишком поздно, скрыть сей милой прогулки не удастся. Анна де Бейль словно в воду глядит, озвучивая её мысли:
— Вы переживаете, мадам? Я надеюсь, мы задержимся ненадолго, до того, как донья Эстефания воплотит ваше распоряжение, не хотелось бы беспокоить вашу охрану.
Королева, протянув руку, принимает бокал из рук графини:
- Благодарю вас... Да, я волнуюсь, однако надеюсь, - уверенности в её голосе нет, но и беспокойства тоже, - что задержка не сыграет большой роли, если до сих пор известий не поступало.
Она делает медленный глоток, другой, смакуя вино.

В Лувре тем временем донья Эстефания в переживании ходила по пустым покоям королевы. Кардинал задержался у короля, о чём они говорили, никто не знает, однако Его Величество изволил интересоваться , где супруга. Приказа привести не поступало - видно, по завершении беседы собирается навестить королеву и не желает прийти и не обнаружить её, либо узнать, что королева по какой-нибудь причине "не готова принять". Очевидно, Людовик хочет лишить жену возможности уклониться от его визита, не дать отговориться под предлогом "внезапности", однако кто б знал, что именно это обстоятельство обернётся большой удачей!
Подозрительность короля давала шанс исправить всё прежде, чем обман обнаружится. Подменить Анну Австрийскую кем-либо нельзя, слишком опасно. Сказать, что Её Величество больна - король может пожелать узнать, в чём дело, навестить сам или отправить своего врача, да к тому же разозлится - мол, не желая видеть его, нарочно притворяется.
Итак, необходимо послать кого-то, кто доставит королеве известие, скажет: "Мадам, возвращайтесь скорее: король вас ищет, а кардинал, вероятно, настроил его против вас".
Кто-то верный, кто способен хранить тайну и кто вернёт Анну Австрийскую во дворец раньше, чем Людовик обнаружит пропажу жены.
Испанка изначально была против, но переубедить не сумела. Поздно причитать - время действовать.

Донья Эстефания тронула серебряный звонок, использующийся для вызова младших слуг. Полминуты спустя появился паж, поклонился и встал, ожидая приказаний: донья Эстефания была при дворе доверенным лицом Её Величества.
- Сеньор, - обратилась она по-испански к мальчику, - ступайте и найдите графа де Комменжа. Скажите, что дело важное.
- Сию минуту, сеньора, - отозвался паж тоже на испанском, вновь поклонился и исчез. Выйдя за дверь, он побежал первым делом к офицерам, несшим охрану покоев королевы. Однако в указанном ими месте г-на де Комменжа не оказалось. Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем удастся разыскать господина графа? А если дело важное, нельзя ли передать поручение кому-нибудь другому из гвардейцев? Или попытаться снова вызнать, где искать капитана?

Мальчик остановился, огляделся кругом, раздумывая. Да, надо было найти кого-то из дворян свиты Её Величества! У них не имелось кордегардии, ибо они несли свою службу в покоях королевы и постоянно находились поблизости от неё, что отчасти осложняло дело: когда их присутствие не требовалось королеве, когда она не покидала стен дворца или отдыхала, гвардейцы Её Величества могли быть где угодно - разумеется, в пределах Лувра, дабы быть готовыми, если потребуются их услуги. Однако дворец слишком велик!
Он решил вернуться к приёмному залу, где почти наверняка мог встретить кого-нибудь. Он не успел осуществить своего намерения: От одной из огромных колонн, поддерживающих своды дворца и несущих на себе тяжесть стен, в его сторону направлялся молодой человек, которого юноша тотчас узнал! Тот самый бывший мушкетёр, недавно принятый в штат королевы! Паж, не теряя более времени, бросился к нему:
- Месье! Сеньор, простите!
Он едва успел затормозить, чтобы не сбить гвардейца с ног.
- Меня послала донья Эстефания. - И мальчишка в двух словах изложил всё дело.
- Только я пока искал... Не знаю, сколько времени прошло.
Паж боялся, не станут ли его ругать, однако существовала возможность, что, если господин гвардеец справится, то и его не за что бранить будет. А вот капитану, как он появится, всё-таки сообщить надо будет. Королева говорила, что необходимо ради безопасности извещать того, кто исполняет обязанности капитана и главы служб её дома, обо всём происходящем. Да и не переставали об этом напоминать и господин де Сувре, и старшие придворные дамы.

***
На картине, занимавшей большу́ю часть стены, была изображена Пресвятая Дева, в испуге отпрянувшая от явившегося к ней Архангела Гавриила. Одна рука её касалась книги - Библии, другой она словно бы пыталась заслониться. Архангел в виде прекрасного златовласого юноши, припав, возвещал ей Божью волю. А сверху, с небес, лился божественный свет и нисходил Дух Святой в виде голубя; маленькие ангелы летали над Девой, пели благословение.
Дева казалась такой настоящей, будто бы сошедшей со страниц священной книги, она в волнении внимала посланнику небес, на щеках её горел яркий румянец. Художник играл красками, создавая восхитительную мелодию цвета, сочетал огненные цвета - красный, оранжевый, золотой - с более "земными" - коричневым и синим.
Благовещение - радостная весть.
Как их порой не хватает...
Анна то останавливалась перед картинами, задумываясь о чём-то, то обращалась к хозяину дома и к своей подруге; она едва скрывала волнение: несмотря на то, что г-н Рубенс послал на подмогу своего слугу, ехать всё ещё было нельзя. Созерцание произведений искусства не приносило успокоения - лишь ненадолго сокращало минуты ожидания.

- Мадам, - обратилась Анна Австрийская к Анне де Бейль, - нам надо ехать верхом. Портшез двигается медленно. Нам выведут лошадей, мы обойдём повозку - ведь люди там пройти могут? - и попытаемся избегать слишком оживлённых улиц.
Других идей у неё не было.

Отредактировано Anne of Austria (2025-04-17 22:40:22)