[indent] Реальность неприятно нагоняет в самый неожиданный момент: сперва встречей с Арамисом, после — возникшим Рошфором. Граф в этот раз не постеснялся наведаться в отведенные Анне покои, нахально передавая привет от Ришелье. Она этого ждала, ждала с самого возвращения в Париж. Невозможно избежать цепких рук кардинала и не получить счет за свою наглость, граничащую с некоторым безумием. Но Анна сознательно шла на это, давя страх схлестнуться со своим прошлым. А прошлое требовало ответа, требовало прожигающим взглядом Рошфора и его вальяжным тоном, за которым не спрятать то, насколько опасен он был. Разговор состоит из углов, острых, словно стекло — капли крови оставались на обещании уничтожить тех, кого Анна любит. Рошфор нависает над Анной, ловя темные пряди в кулак, заставляя смотреть ему в глаза:
[indent] — Миледи, и не думайте, что никто не знает, кому вы подарили свое сердце, хотя сомневаюсь, что оно у вас есть. Кардинал вот говорит, что сердце есть, с душой проблемы, — Рошфор склоняется к самым губам Анны, она пытается нащупать короткий кинжал, который засунут за корсаж и выглядит красивым украшением в виде бабочки с изумрудами. Но обдурить графа не выходит, он ловит руку женщины, толкая ее спиной к стене. Удар затылком выходит неприятным, словно птички со звездочками путаются перед глазами. Анна сжимает зубы, Рошфор подается назад: — Убейте Бекингема. И Ришелье спишет ваш долг перед ним.
[indent] Следующий час Анна сидит на полу в ворохе нежно-зеленого шелка юбок и никак не может понять, что ей делать. О ком говорил Рошфор, кого он записал в близкие люди миледи? Королеву Анну? Да, графиня в самом деле отдала ей свою верность. Де Ла Фера? Берри далеко от Парижа, хотя чего доброго, попробую нарушить размеренную деревенскую жизнь сеньора, стоит написать Оливье. Даже если он не захочет внять словам Анны, она будет честна с ним в этот раз.
[indent] Был еще один человек, до которого мог бы добраться Рошфор, но что он мог о нем знать? Что мог знать прихвостень Ришелье о том, что несчастная графиня имела неосторожность растерять всю себя в чужих глазах мужчины, которому была не нужна? Анна не ждала, что их с Арамисом встреча будет полна тепла и понимания, она вообще надеялась, что эта встреча не состоится, но судьба в очередной раз сдала Анне крапленые карты, а от Арамиса исходил такой лютый холод, что впору было заледенеть рядом с ним и в тепле июня желать надеть подбитый мехом плащ. Он не хотел ее видеть больше никогда, но был лишен этой возможности благодаря месту рядом с королевой. Анна же до сих пор не знала, что с этим делать. Но сердце ныло, увы, совсем не тупой болью, символизирующей выздоровление после тяжелого ранения, совсем нет. Сердце предательски раскалывалось от острой боли, способной прошить навылет всю душу, и унять ее не было никакой возможности. Анна продолжала улыбаться, смеяться, но маска трещала по всему красивому лику, стоило ощутить где-то рядом нового стража королевы.
[indent] Она и правда чувствовала его, даже не видя, даже на расстоянии — за секунды до того, как мушкетер появится рядом с королевой, заполняя все пространство Анны де Бейль собой.
[indent] Они почти не говорили. Он почти не смотрел на нее, она совершенно изображала заинтересованность вышивкой очередной юной фрейлины королевы.
[indent] Где-то внутри снова ломался стержень, на котором держалась вся уверенность графини де Ла Фер.
Час спустя после ухода Рошфора, когда Кэтти ахает и охает над госпожой, в голове Анны созревает план, который держится на одном лишь согласии Арамиса ей помочь, только это в нем самое трудное.
[indent] Анна переодевается в штаны и блузку, спрятанные на дне сундука с вещами. Готовая к долгой поездке верхом, она ловит себя на мысли, что кровь закипает под кожей, заставляя дрожать от возбуждения. Она не искала приключений, но ей придется отвечать на угрозу уже даже не своей жизни, и ради этого она вспомнит, как быть той, кто способен обойти ловушки и выиграть бой.
[indent] Слова аккуратным почерком ложатся на светло-бежевую бумагу с гербом графини. Неминуемые привилегии, статус и прочее, то, чем обеспечил ее граф, хотя его об этом никто не просил. Бумагу прислали из Берри вместе с ощутимой суммой на содержание. К деньгам Анна не притронулась, решив по возможности вернуть их Оливье. Она ставит точку в короткой записке с просьбой для королевы понять ее отсутствие в течение нескольких дней, после вернется и все объяснит. Подумав немного, Анна приписывает строчку о том, что позволила себе похитить стража королевы в лице Арамиса.
[indent] — Отнеси это в покои королевы, — Анна протягивает запечатанное воском письмо Кэтти. — И только попробуй задержаться, узнаю — накажу.
[indent] Кэтти кивает. Анна не сомневается, что ушлая служанка доставит записку по назначению, вопрос только в том, не замилуется ли по дороге с привлекательным лакеем. Но та уходит, а Анна забирает плащ и шляпу, в конюшнях берет свою лошадь. Лувр готовится к переезду в Фонтенбло, возможно, именно туда ей и предстоит вернуться. Она даже жалеет, что не может так легко окунуться в шальные летние дни, не сейчас, не сей момент. Сейчас она сама седлает свою лошадь, чтобы не задерживаться, и вот уже покидает дворец, полный своих тайн и интриг, звенящий летней беспечностью в садах, где вот-вот начнутся долгие игры в любовь, верность и предательство.
[indent] Узнать адрес Арамиса было не так-то сложно, сложнее пробраться узкими улицами Парижа, не врезавшись никуда, никого не покалечив. Улицы пахнут духотой, на фоне которой сомнительные ароматы жизнедеятельности ощущаются всё сильнее. Но, живя в городе, не замечаешь таких вещей, только вот Анна отвыкла от Парижа, и если в Лувр вернуться ей было забавно, то в столицу Франции — не очень. До Рю де Вожирар она добирается в крайней степени раздражения, мечтая выбраться из прогорклой реальности, такой непривлекательной. Но у нее была цель, ради которой стоило отторгнуть свое неприятие нелюбимого города, в котором всегда ощущала себя заложницей, избегая тошноты, когда почти достигает цели. На стук в дверь выглядывает обеспокоенный громкими звуками слуга.
[indent] - Хозяин где?
[indent] Бедолага успевает только показать куда-то наверх, Анна бросает ему поводья, сообщая:
[indent] - Головой отвечаешь за мою лошадь.
[indent] Лошадь была взята из Берри, хорошая и послушная кобылка, подаренная ей Оливье. Черная мать лоснится на солнце, холеная в своей уверенности, что красива. Они с Анной составляли идеальный тандем, но главная причина произнесенной чужому слуге угрозы была та, что искать новую лошадь времени у нее точно не будет.
[indent] Наверное, слуга хотел ее задержать. Но Анна стремительно проходит дальше, откуда доносится до боли, до изломов на душе знакомый голос, вопрошающий Базена, кто явился к нему в столь раннее для гостей время — всего-то полдень.
[indent] - Та, кого вы видеть не хотите, но которой сейчас нужна ваша помощь. Не для себя, сударь, так что не спешите отказывать. — Анна замирает в дверях комнаты, вполне сошедшей за столовую и гостиную в одном лице. И встречаясь с глазами хозяина комнаты, понимает, что задача ее на самом деле еще сложнее, чем она думала.

[indent] Снова холод.
[indent] Снова безразличие.
[indent] Не будь у Анны необходимость в этой встрече, она бы не стала напрашиваться на боль, что рядом с Арамисом ощущается живой на ощупь. Она смотрит на него, а память, будь она неладна, другие картины подкидывает, полные не только ощущений, но и звуков. Теперь она знает, как он стонет, когда двигается в женщине. Знает и то, как он выдыхает на грани оргазма. Как скользят его пальцы по нагой коже, лаская каждый ее дюйм.
[indent] Знает и мучается этим знанием.
[indent] Потому что все это венчает знание, как он говорит ей, что больше видеть не желает, а судьба, словно нарочно, их сводит. Впору бы задуматься и понять, что от себя не убежать, а все равно не выходит никак поговорить. Да и что с того разговора? В прошлый раз не вышло, не выйдет и в этот. Им никак не услышать друг друга, опаленные своей болью, они не в состоянии сопротивляться слабости отстаивать свою правоту едва ли не вслепую.
[indent] Но это не мешает Анне любоваться им, сидящим за столом с пером в руке. Он не спешит ей внимать, дописывая строчки не то любовного послания, не то еще какого. Анна бы дорого отдала за возможность заглянуть через мушкетерское плечо, но рисковать не решается, оставаясь у порога.
[indent] - Вы, смотрю, хорошо овладели искусством язвительности, - парирует миледи.
[indent] Видел ли господь, каким стало его дитя, что было некогда готово посвятить себя ему? Укол сожаления в собственном решении согласиться на помощь аббата, как призрак из прошлого, настойчивый до упора. И Анна лишь губу закусывает: просто не будет. Аббат владел словом, неся своей пастве утешение; мушкетер словом и ранить может, проверено на ней собственной персоной.
[indent] Арамис заканчивает свои письменные дела и поднимается из-за стола. Анна напряженно следит, как расстояние меж ними растет буквально, теперь хозяин комнат стоит у окна. И это еще хуже. Не смотреть на него она не может, а когда смотрит, невольно поддается омуту единственного их раза вместе. Омрачает его, правда, то, что для Арамиса она была незнакомкой на несколько часов, и все те ласки  он дарил совсем не Анне де Бейль. Получает, она просто украла с его губ поцелуи, ей вовсе не предназначенные.
[indent] Она намеренно игнорирует все его выпады. Так ли мастерски Арамис обращается со шпагой, как со словами в желании уязвить ту, кого когда-то любил. Хотя любил ли? Когда любят, дают надежду, хотят удержать рядом, а не отпустить вслед глупого желания быть любимой, раз тот, кого любит, не хочет следовать по единственно верному пути.
[indent] Утраченное сокровище не вернуть. Да и Анна тут не по этому делу.
[indent] Удержаться от того, чтобы ответить достойным образом, сложно. Остается верить, что за терпение ее ей воздастся из рук королевы, если, конечно, жизнь Бекингема удастся сохранить. Это сейчас главная задача. Потому Анна гонор свой держит в узде, не срываясь в безудержное желание защищаться. Только сейчас и понимает, что все те, кто был в ее жизни: Оливье, Рене и его брат-палач, все они выработали у нее не самый лучший рефлекс, бросаться на свою защиту еще до высказанных обвинений. Не избавиться, не переломить, ивель Анна понимает, что в том, что никто ни с кем не говорит, половина ее вины тоже есть. Потому что она сопротивляется всему, в чем видит себе угрозу, ей страшно снова оказаться в капкане без поддержки, без возможности верить в лучшее.
[indent] - Ришелье приказал убить Бекингема, - Анна выдает все сразу, не скрываясь, не таясь. Некогда играть в любезности, тем более, что сам Арамис уже все сказал. Он намерен ей отказать, шансы малы его переубедить, но попробовать следует: - Приказал мне убить его, но я не буду следовать приказам кардинала, моя сделка с ним завершилась в свое время. Тем не менее, я планирую отправиться в Лондон, чтобы предупредить герцога о готовящемся покушении. Если это буду не я, то кардинал найдет другого. Единственный способ получить отсрочку, изобразить смерть Бекингема и вывезти его сюда, прямо под нос кардинала. Ни Ришелье, ни король не видят дальше своего носа, пара метров от них, и можно уже и не прятаться.
[indent] Анна переводит дыхание. Осталось самое непростое. Всегда сложно признавать нехорошие поступки за собой. Но сейчас вдвойне тяжелее под холодным взглядом глаз, в которых всегда для всех хватало тепла.
Но уже не для нее.
[indent] Может, Анна зря вернулась ко двору? Была бы сейчас в Берри, не пытаясь согреться в кромешной стуже. Не мучилась бы разросшимся непрошенным чувством. Ее место рядом с мужем, но что делать, если муж тоже не говорит, а восстановить утраченное невозможно. Он ей не верит, пытается об этом молчать, а она уже не любит, чтобы прорываться сквозь изгородь с острыми пиками.
Анна делает вдох. И шаг вперед.
[indent] - Вы знаете, что герцог мне не доверяет, имея на то причины. Но вам он поверит. Мне нужно, чтобы вы поехали со мной и убедили его в моих благих намерениях.
[indent] Вот и сказала.
[indent] И разочарование осело на губах, оставляя Анну в ожидании, чего ждать от Арамиса.

Отредактировано Anne de Bueil (2025-02-16 00:41:24)

[indent] Анна закусывает губу: она не будет поддаваться желанию вступить в спор, обвиняя Арамиса во всех грехах, даже в тех, которые к нему не имеют никакого отношения. Но он так легко отбивает ее удар, и так хочется снова и снова бросать ему в лицо слова, наполненные застарелой обидой, неправильной совершенно, но иного у Анны нет. Она смотрит на него, она помнит, ради чего пришла к нему, и ее уверенность тает с каждой минутой: кажется, Арамис — единственный, кто может заставить Анну засомневаться в своей способности добиться от мужчины всего. Он не поддается, и какие еще доводы ему предлагать, Анна не знает. Но время утекает так быстро, каждая минута промедления может обернуться проигрышем, а это равно смерти Бекингема. Она сжимает пальцы в кулаки, ногти впиваются в ладони, запуская искорки боли к запястью.
[indent] Нет, ссора бессмысленна.
[indent] Ссора не нужна.
[indent] На миг в ней вспыхивает надежда, что Арамис услышал ее — в следующий миг Анна застывает, глядя на то, как он подставляется солнцу. И в душе расцветает то, что не должно существовать; красота Рене д’Эрбле не могла никого оставить равнодушным, в душе же юной послушницы пробудила бурю эмоций. Потом уже иное наслоилось, но уже в Берри, рядом с мужем, она все возвращалась мыслями к той ночи, единственной, что была у них, за которой последовал разговор, располосовавший душу Анны на ленты. Сейчас она уже ощущает не такую острую боль, словно края ран затупились и больше не задевают так сильно, не искрят адским чувством конца света. Вот только глядя на то, как солнце ласкает черты лица Арамиса, Анна испытывает лишь одно желание — поцеловать. Прижаться к его губам мягким поцелуем, провести кончиками пальцев по его щеке, заглянуть в его глаза, при свете солнца кажущиеся ярко-зелеными.
Наваждение такое сильное, что Анна едва не теряет все свои мысли, те испуганно разлетаются по углам, оставляя после себя шлейф пустоты, пахнущей ладаном и лавандой. Она едва заметно отшатывается назад, запоздало понимая, что прошло едва ли несколько секунд между одной фразой и другой, в которой безразличие сливается с недоверием.
[indent] — Вы ошибаетесь, сударь, — Анна вздергивает подбородок.
[indent] Но биться о стену — себе дороже. Если Арамис не хочет помочь, то что она может сделать? Слова бьются о преграду, не нанося ему никакого урона, одетый в броню мушкетер просто игнорирует ее, и это отдается муторным чувством в солнечном сплетении.
[indent] — Счастливо оставаться.
[indent] Анна резко разворачивается на каблуках, направляясь к дверям. Она оставляет за спиной ажур развевающейся тюли, мысленно называя Арамиса бараном. Язык-то больше и не поворачивается назвать его Рене, от аббата в этом статном красавце с написанным на лице безразличием мало что осталось. Он словно сошел с холста, где все предусмотрительно совершенно, и сердце заходится болью.
[indent] А может, оно болит оттого, как нарочно Арамис ее хочет задеть.
[indent] Лай собаки влетает в окно стремительным потоком, путается с ее мыслями. Анна опирается рукой на дверной косяк, задохнувшись не то от злости, не то от разочарования. Ей казалось, что говори он с ней в подобном тоне, будет легче отвечать ему так же; но вот оно, какое-то болезненное разочарование, что их жизни, их ошибки превращают его в такого же, как и все при дворе. Горькое разочарование, ведущее к попыткам найти в Арамисе хоть что-то, что намекнет на призрачный образ аббата.
Любила ли она его когда-нибудь? Или все же нет, это была юношеская страсть двух заложников веры, сутаны и высоких смен, жаждущих иного? Но что тогда противно ноет в груди, и почему все отторгает сейчас любые разговоры об Атосе?
[indent] Нет.
[indent] Нет, она не будет…
[indent] Анна не поворачивает головы, неуверенная, что справится с собственным лицом сейчас. Увидит ведь, прочтет, но все равно не поверит.
[indent] Ей никто не верит, даже собственный муж, но тот в этом не признается никогда.
[indent] — Я не буду с вами обсуждать графа, — Анна не называет его мужем, слово не дается ей, застревая в самой гортани: — Как и не буду больше с вами спорить.
[indent] Она делает глубокий вдох, считает до трех, и уже окончательно совладав с предательским волнением, оборачивается вполовину, глядя на Арамиса — он красив, так красив, как может быть красиво божье творение, вот только Анне с богом все так же не по пути.
[indent] — Вы тратите время на пустое, не вдаваясь в подробности. Можете и правда мне не верить, но если не я, то кто-то другой выполнит приказ Ришелье, и через несколько дней герцог будет мертв, что огорчит важного для меня человека. Вы даже знаете, кого, — для троицы мушкетеров, по чистой случайности вовлеченных в дурацкую историю с подвесками, не было секрета в сердечной увлеченности английского министра и королевы Франции. Вот и Анна решает не юлить. — Похоже, она единственная, кто ей верит, и я собираюсь платить ей взаимностью. А вы… Бог вам судья, месье, вам решать, что вы будете делать с пониманием, что не захотели помочь даже не мне, а ее величеству.
[indent] Ждать не имеет смысла. Да и Анна уже не стремится достучаться до Арамиса. Она уходит, каблуки ее сапог для верховой езды стучат по лестнице громко, вспугивая своей порывистостью Базена. Она вырывается на улицу в объятия солнца, разлившегося по улочке ясным настроением. И подходит к своей лошади, на миг утыкается лбом в ее гриву:
[indent] — Черт-черт-черт, — сбивчиво шипит, обнимая ее за шею.
[indent] Знала бы она, что когда-то будет роптать на свое одиночество, а ведь казалось, за годы к нему привыкла. Но все это обман. Вся ее уверенность. И вся ее бравада.

[indent] Стоять можно долго. Но время не ждет, оно стремительно убегает, оставляя Анне слишком мало места для маневра. У нее нет выбора, кроме как одной отправляться в Англию, а там — будь что будет. Бекингем ей не поверит, и в этом сложность, но ей придется как-то его убедить. Проклятье, следовало стрясти с ее величества письмо какое-то, но не было времени даже просто предупредить королеву о своем отъезде к берегам страны-соперницы. А теперь уже поздно причитать, только надеяться, что выйдет что-то.
[indent] Анна стряхивает муторные мысли, проверяет подпругу, настраивается на поездку. И не сразу слышит, как ее окликают, по крайней мере, стоит обернуться на звонкое «мадам!». Анна поворачивает голову, успев натянуть шляпу, она смотрит из-под нее вопросительно, узнавая в молодом человеке слугу месье Арамиса. Надо же. Секунду спустя до нее начинает доходить смысл произнесенных им слов, сердце в груди радостно подпрыгивает, после замедляется, и в голове тут же вспыхивают десятки вопросов, спутанных и каких-то непонятных ей самой. У нее есть десять минут, чтобы задать их себе, спросить у пустоты, придумать ответ и снова ошибиться, как же все просто. Анна кивает Базену, давая понять, что у господина мушкетера есть все десять минут. Но почему он решился на это? Ведь до этого явно давал понять, что его не прельщает общество Анны де Бейль, графини де Ла Фер, и между тем, как она покинула комнаты Арамиса, и выходом к ней Базена что-то произошло.
[indent] Что?
[indent] Ответить на этот вопрос мог только Арамис, но спрашивать у него она не рискнет. Он не задерживается дольше обещанного, выходя к ней в полной готовности к дороге. Оседланная Базеном лошадь уже беспокойно прядет ушами, косит глазом в ожидании, когда они тронутся в путь, и сама Анна не ждет дольше, легко цепляясь за уздечку, вставляет ногу в стремя, вторую перекидывает через седло. Она в равной степени хорошо держалась и в мужском, и в женском седле, но, конечно, предпочитала первое.
[indent] Была ли в словах Арамиса шутка, сказать сложно, хотя насмешливый тон предполагал именно это. Анна бросает на него взгляд, застегивая плащ серебряной брошью, секунды тратя на размышления, а после парирует словесный удар:
[indent] — Я не промахиваюсь, месье.
[indent] И пусть сам решает, что означали ее слова.
[indent] Анна точно знает, что не собиралась убивать Арамиса той пулей. Как и не была уверена, что вино должно было отравить эту троицу, ведь до последнего всё внутри этому сопротивлялось. Анна вся дрожала от страха, когда спрашивала у трактирщика, коим оказался дорогой супруг, мертвы ли мушкетеры.
[indent] Не мертвы. И в этом удача ее.
[indent] По крайней мере, она никогда не узнает, что должна была чувствовать, если бы Арамис, а некогда Рене д’Эльбре, погиб от ее руки. Способность Анны исключать из своей жизни все неудобные мысли была прекрасна, и ей она была благодарна за свободу от любых упаднических настроений.
[indent] Они покидают Париж торопливо, выбивая искры из булыжной мостовой, не оглядываясь и не переговариваясь. Короткие обмены необходимыми фразами, определяющими дальнейший путь, не более. Анна, вопреки сложившейся репутации, уважала выбор Арамиса, при этом было сложно не бросать на него украдкой взглядов, с некоторым восхищением глядя на его грацию, которая сливается в едином порыве с ходом лошади. Он изменился не только в характере, но и внешне — немудрено, что она тогда не сразу его опознала; угловатые мальчишеские движения юного аббата сменились выверенными и вальяжными мужчины, привыкшего держать мир на острие своей шпаги.  Наверняка он стал объектом внимания многих милых горожанок, а может, уже и не только горожанок, ведь Анна видела взгляды придворных дам королевы, которые те бросали на ее стража. И ее это жутко раздражало, но тогда у нее хватало иных поводов для переживаний. Сейчас же, несмотря на все сложности, которые ее ждали впереди, близость Арамиса оставляет цепкие крючки в душе Анны.
[indent] Наверное, это и становится ее ошибкой. Увлеченная своими мыслями о своем спутнике, Анна теряет бдительность, хотя и понимала, что Рошфор пустится по ее следу, ведь он так и не заручился ее готовностью выполнить приказ кардинала. То, что за ними кто-то следит, Анна понимает поздно. И когда звучит выстрел, она дергается в сторону, почти уверенная, что стреляют именно в нее. Бросает взгляд на Арамиса, но тот тоже выглядит так, будто бы его не задело. Анна почти сразу вскидывает пистолет, который держит заряженным, чуть сбиваясь с ходу, нажимает на курок. Отдача бьет в плечо, заставляя чертыхнуться, напряженные мышцы отдаются болью, ржание чужой лошади звучит противным звуком в ушах. Попала, хотя задача и усложнялась. Анна пришпоривает лошадь, нагоняя Арамиса.
[indent] - Лесом! - отрывисто бросает де Бейль, дергая поводья, и на галопе сворачивает с дороги. Дело уже тянется к вечеру, золотистые лучи играют на зелени травы, оттеняя лето все больше и ярче. Как-то глупо умирать в такую погоду, под аккомпанемент пения птиц, в окружении загородной красоты. Она планировала проехать как можно дольше, по тракту они бы и ночью могли двигаться, лишь падая от усталости, остановились бы в придорожном трактире, чтобы успеть в Кале до отлива. Теперь же проблема осложняется тем, что вечереет, а ночной лес чужд и непривлекателен. Хорошо бы успеть вернуться на дорогу до того, как станет совсем темно.
[indent] Когда Анна, наконец, ощущает, что слежка исчезла, - инстинкт лисицы, привыкшей сбегать ото всех охотников, громко голосит и предлагает остановиться, - она придерживает лошадь. Не хватало еще загнать ее вусмерть. Лошадь переходит на более спокойный ход, и Анна оборачивается, проверяя спутника:
[indent] - Тракт должен быть недалеко, пока еще сумерки, можем успеть выйти к нему, - она пристально всматривается в Арамиса, и что-то лицо его ей кажется слишком бледным, а может, виноват сумеречный лес и то, что пора выбираться отсюда. Анна колеблется, не уверенная, что, спросив прямо о самочувствии его, получит честный ответ, а не ехидную шутку, от которой заболит сердце, которого у нее нет, по мнению все того же Арамиса. И так и не решается задать вопрос.

Отредактировано Anne de Bueil (2025-04-07 23:11:38)

[indent] Анна не получает ответа от Арамиса. На расстоянии ей кажется, что мир вокруг замедляется, и мушкетер медленно оседает, теряет поводья, падает с лошади. Она бы никак не успела к нему, но и сама цепенеет от невообразимого ужаса. Его зацепило? В него попали? Как же так…
[indent] Анна наконец соскакивает со своей лошади, едва не цепляясь ногой за стремя. Ругается витиевато, но, вконец отделавшись от седла, все же бросается к распластавшемуся на сырой земле Арамису. Его бледность разгоняет серые сумерки, он выглядит мертвым, и Анне до спертого дыхания в груди становится страшно. Она склоняется над ним, прислушивается к его дыханию, прижимает ладонь к груди: выдох его шевелит пряди ее волос, едва-едва, но он жив, и это уже хоть что-то.
[indent] Она не понимает, что делать. Они в лесу, в стороне от тракта, и в седельных сумках не так уж много нужного для лечения ранения. Что-то все же есть. Но прежде, чем хвататься за них, нужно как-то разобраться, где они находятся, что делать дальше, стоит ли разводить костер… Нет, не стоит. Рошфор не тот человек, который будет бросать дело на полпути, ему нужно убедиться, что цели достигнуты. Он станет их искать - живыми или мертвыми. Хотя был малый шанс, что ему важнее добраться до Бекингема, и тогда он ринется вперед, чтобы поспеть в Кале.
[indent] Анна едва не стонет, склоняясь над Арамисом, упираясь лбом в его грудь, впиваясь пальцами в его плащ. Почему все так неудачно? Зачем она стремилась его с собой потащить, ну не для того же, чтобы потерять его, чтобы он умер на ее глазах? А теперь она не может отправиться в Лондон, теперь она выбирает между двумя мужчинами, тем, который дорог Анне Австрийской, и тем, который дорог ей, пусть она сама готова это отрицать, а ему ее привязанность и даром не нужна.
[indent] Нет, так просто она не сдастся. Блуждать по лесу в потемках бесполезно, значит, пока она может разобраться с Арамисом. Она торопливо запускает руки под его плащ, проверяя, где ранение, на груди под жилетом рубаха белеет без единого пятна, но стоит просунуть руку под спину, скользнув по лопатке, и горячая влага прилипает к пальцам. Даже в сумерках видно, что это кровь - она кажется черной, густая, бьет в нос неприятным предчувствием беды.
[indent] Пуля застряла, так и не двинувшись дальше, и это плохо. Анна, хоть и не часто имела дело с результатом выстрелов, чаще орудуя кинжалом и ядом, прекрасно осознает, что пуля в теле приведет к чему-то плохому.
[indent]  - Проклятье…
[indent] Что ж, ей нужно проверить седельные сумки, найти воды, а дальше, да черт его знает, что делать дальше. Паника снова накатывает, изнутри ломая дыхание, Анна сдерживает вопль злости. Стаскивает с себя плащ, сворачивает его так, чтобы подложить под голову Арамиса.
[indent] - Не смей, - лихорадочно бормочет, пусть и знает, что он ее не слышит: - Не смей спешить на свидание к своему богу. Не рядом со мной. Хватит уже выбирать бога, а не меня, потом делай что угодно, а сегодня не смей! Чтобы говорили, что сначала я совратила молодого аббата, потом довела его до петли, а затем еще и в лесу дала умереть, ну уж нет.
[indent] Словно заклинание, а может и молитва. Но нет, Анна де Бейль не молится, и сейчас она зло поднимается с колен, собираясь заняться делом. Их лошади успели недалеко разойтись от внезапного привала, и Анна сначала находит лошадь Арамиса, потом и свою. В своих седельных сумках полезного не так уж много, запасы еды, какой-то эликсир для восстановления здоровья, который приобрела Кэтти у аптекаря, происхождение которого вызывает у Анны сомнения. В нос из открытого горлышка бьет запахом полыни, горчит на губах, и она возвращает его на место до лучших времен. Запасная рубашка из тяжелого шелка плохо поддается попыткам разорвать ее на перевязочный материал, приходится броситься на нее с ножом. В седельных сумках Арамиса из полезного: рубашка, которая ему пригодится целой, снова запасы еды, которые пока ни к чему, и бутылка вина.
[indent]  - Мушкетерский набор, - бормочет Анна себе под нос, но прозорливость Базена радует. Она возится с пробкой и все-таки открывает вино, которое сладостью смывает несуществующий привкус полыни с губ. Анна закашливается от большого глотка, затыкает горловину пробкой - пригодится.
[indent] С водой дела обстояли хуже, по фляге у каждого всего лишь. Полные, но тем не менее, чистая вода сейчас была на вес золота, которое у Анны было в запасе. А вот с водой были проблемы. И нигде ни журчанья, ничего, впрочем, даже услышь Анна шорох ручья, она бы не рискнула уйти далеко от Арамиса. Он лежит недвижимый на расстоянии от нее, она всматривается в тени, которые аккуратно заволакивают его. И ей страшно. Страшно до невозможности выдохнуть. Приступ деятельности сходит на нет, лошади привязаны к дереву, пистолеты перезаряжены на случай непрошеных гостей, как людей, так и волков, самодельные бинты имеются, и теперь все же нужно перевернуть Арамиса, раздеть его, вытащить пулю…
[indent] - Я не смогу, - шепчет себе Анна.
[indent] Она не сможет.
[indent] Она не справится.
[indent] Любого другого она бы просто бросила здесь, рванув дальше по пути к главной цели, но Арамиса она не может бросить.
[indent] Она не может бросить Рене.
[indent] Она не простит себе. Она не сможет жить без него, не сможет дышать без него, хотя это все так глупо, так бессмысленно, непонятно.
[indent] Его голос едва слышен. Словно тихое прикосновение, дыхание, по спине пробегает дрожь, но Анна не может подойти сразу. Словно врастает в землю. Сосчитав до трех, она все же делает вдох, заставляя себя вернуться к Арамису, сердце пропускает удар. Она бросает рядом с собой сумку, в которую запихнула то, что еще недавно было ее рубашкой, фляги с водой и бутылку вина.
[indent] - Я здесь, - Анна склоняется над Арамисом, приподнимая его голову. - Тебя ранили. Пуля вошла где-то под лопаткой. Почему ты мне сразу не сказал, Арамис? - пальцы ее пробегают по его щеке, отбрасывая с его лба прилипшие от пота волосы. Шляпа где-то потерялась, где-то здесь, но какая разница уже. - Ты можешь сесть? Мне нужно осмотреть твою рану, пока окончательно не стемнело, - а что, если не может? Тогда придется его просто перевернуть, разорвав рубашку. Возможно, это лучше, чем пытать его любыми усилиями.

[indent] Спокойствие в голосе Арамиса не внушает доверия, даже раздражает. Анна в недоумении смотрит на него, пока в солнечном сплетении хрустят кристаллики льда. Ей мало света, чтобы верить глазам, на бледных губах мушкетера пляшет легкая улыбка, но вид у него — краше в гроб кладут, и Анна едва не задыхается новым приступом паники. Чтобы заговорить ровно, призывает все свое самообладание, которое неожиданно ее покидает, не отзываясь на зов.
[indent] — Твоя любовь к жертвенности меня не впечатляет, мог бы и подумать о себе, хотя бы немного.
[indent] Так легко стереть расстояние, полное утраченного. Словно не было той боли, что пролегла морем, через которое обоим не переплыть; не было и сказанных слов в ту ночь, когда стонала под ним, забывая саму себя. Она и сейчас вдруг вспоминает о том, как его губы скользили по ее коже, прихватывая сосок, как он твердел под его ласками, и тут же вспыхивает от смущения — не видно в полумраке, даже в серебре луны незаметно, и хорошо. Но тепло, что воцаряется в ночном лесу, странно стягивает по рукам и ногам, мешая дышать. Проще во стократ знать, что она Арамису безразлична, хотя несколько недель назад Анна бы поспорила с этим.
[indent] Испарина ползет мелкими капельками по лицу Арамиса, хотя вечер в лесу отдает прохладой, Анна даже немного продрогла в одной рубашке. Но ему, похоже, жарко, его, похоже, лихорадит. Кожа под рукой горячая, но пока еще не отдает пергаментом, и то хорошо. Он напрягает тело, и Анна уже жалеет, что пыталась облегчить себе задачу за счет его подъема; но остановить Арамиса она не успевает, когда тот садится, она лишь обнимает его, скользя рукой по спине, по лопатке — пропитанная кровью одежда все больше пугает, железистый запах усиливается, и кажется, что от толчка все становится только хуже, что кровь снова покидает тело Арамиса слишком стремительно.
[indent] А Анна предательски цепенеет во власти кратковременной сладости, минуты понимания, что эта близость едва ли стоит упоминания и радости. Голова Арамиса лежит тяжестью на предплечье, тело кажется тяжелым, обмякшим. Радость минуты уходит, оставляя внутри новый приступ паники, от чего и голос пропадает, мешая позвать Арамиса, проверить его — насколько он сейчас при памяти.
[indent] Нет, не может он.
[indent] Не хватает сил.
[indent] Кажется, с кровью вытекает и жизненная энергия, обычно плещущаяся в Арамисе через край.
[indent] Анна придерживает его, не позволяя ему свалиться неловкой сломанной куклой, выдыхает: его бледность разливается мертвенностью, делая все еще страшнее. Она прикрывает глаза, не зная, что делать, как делать, неужто теперь ее очередь богу молиться? Нет, они не договорятся, ей, давно отринувшей его, нечего ему предложить, ни верности, ни покорности, ни честности.
[indent] Голос Арамиса разрывает пустоту в сознании, роняя ее в злость — и чего он ее гонит? Она распахивает глаза, но в этот раз ей уже не управиться со страхом, тот расцвечивает дрожью ее голос, когда она отвечает:
[indent] — Нет. Я не брошу тебя здесь под кустом. Здесь хватает и дикого зверья, и не очень-то благонравного люда, который не посмотрит, что брать у тебя только рубашку, раз деньги заберу. И рана твоя… В ней пуля застряла, это плохо, нужно ее вытащить.
[indent] Арамис прав, ей бы ехать, но его предложение лишь отголосками отзывается в сознании. Бекингем подождет, а если этот бравый герцог не сможет справиться с желающими его убить, то чем поможет она, Анна де Бейль?
[indent] — Сначала ты, потом все остальное.
[indent] Анна снова пытается сообразить, как правильно поступить. Рука нашаривает бутылку вина, горлышком торчащую из седельной сумки. Вот то, что нужно. Откупоривает, приподнимает голову Арамиса, подносит бутылку к его губам:
[indent] — Пей. Только не увлекайся.
[indent] Несколько глотков, и она отнимает бутылку, им еще пригодится, а пока стоит избавиться от лишнего. Пальцы плохо слушаются, когда она старается расстегнуть его плащ, наверняка пропитавший кровью, следом жертвой ее стараний становится шейный платок — шрам тонкой нитью серебрится в свете луны, а может, просто глаза привыкли. Анна замирает, сглатывая нервно, в душе ворочается не то стыд, не то страх, не то что-то еще, теснящееся в груди и отдающее болью.
[indent] — Предусмотрительный у тебя слуга, благодарность за вино ему передашь.
[indent] Анна сворачивает шейный платок, сует в сумку. Что ж, теперь дело за малым, распороть жилет, а затем и рубашку.
[indent] — Дальше будет больно, надеюсь, ты готов?

Отредактировано Anne de Bueil (2025-04-21 21:58:29)

[indent] Вопрос, такой простой, заставляет Анну засомневаться. Она бросает быстрый взгляд на Арамиса, ища в его лице хоть какой-то упрек, — кожа белеет во мраке. Как порой странно бывает: темно, и луна едва просвечивает сквозь ветви деревьев, усыпанные листвой, но Анна всё видит. Не совершенно, не идеально, но достаточно, чтобы черты лица ничего не смогли скрыть. Она не хочет фальшивить ни улыбкой, ни тоном, и не тратит время на то, чтобы растянуть губы хотя бы в подобии оной.
[indent] — У меня нет выбора. Мне придется достать эту пулю, а тебе — потерпеть.
[indent] А вот сам бравый мушкетер может шутить. Это и раздражает, и радует одновременно, словно это какой-то намек на то, что жизни Арамиса ничего не угрожает. Вот только такие вещи бывают обманчивы, и верить им себе дороже. Впрочем, Анна даже подхватывает эту игру, ловя себя на мысли, что Арамису может быть просто страшно. Он может бояться неизвестности, может бояться смерти. И лишь бы он о том не думал, Анна поддерживает его:
[indent] — Сыр есть в твоей седельной сумке, Базен предусмотрителен. А что касается служанки… Тебе сейчас здоровье не позволит, не стоит даже пытаться, — она расстёгивает жилет, развязывает завязки рубашки, сквозь распахнутый ворот проглядывают ключицы, тонкие, словно вырезанные из слоновой кости, и пальцы вздрагивают в желании коснуться их, провести по ним кончиками пальцев. Но она вовремя вспоминает, что это не та игра, которую стоит сейчас вести. Анна набирается сил, не торопя Арамиса в действии, вместо этого протягивает ему ещё вино, чтобы глотнул прежде, чем перевернётся.
[indent] Нужны ли молитвы англичанину-протестанту от католика, который больше не священник? Почему-то кажется, что невзирая на то, что Арамис уже не Рене д’Эльбре, как и давно не священник, а Бог его услышит. Анна никогда не верила в то, что её саму кто-то способен услышать, её воззвания, её мольбы всегда оставались без ответа, а Арамису может повести. И тогда Бекингем проживёт немного больше, достаточно, чтобы Анна де Бейль успела явиться к нему в качестве ангела-хранителя. А пока она бы сама помолилась Богу за жизнь Арамиса, доверившегося ее рукам, но никак язык не поворачивается мысленно воззвать к небу, все так же чуждое ей это чувство.
[indent] Арамис меняет положение, переворачивается, открывая раненое плечо, — Анна поддевает ножом жилет, чтобы не вынуждать Арамиса поднимать руку, и фыркает:
[indent] — Да ты под каблуком у своего слуги! Где это видано вообще, чтобы хозяин не мог испросить у слуги денег на новую куртку. Даже не знаю, что сказать…
[indent] Ей, конечно, едва ли представлялось, как Арамис стремится вытребовать у Базена денег на новую одежду. И находит выход, аккуратно предлагая:
[indent] — Но коль вся вина за то, что твоя куртка пострадала, мне и оплачивать приобретение новой.
[indent] Ткань легко поддаётся под напором ножа — тёмное пятно на белой ткани, совершенно безразмерное, пожирает мысли, притягивает взгляд, пугая её мыслью о том, что уже слишком поздно что-то делать, но она так просто не сдастся. Ткань обнажает плечо, взгляд Анны мимолётно скользит по нему, увлечённый необходимостью осмотреть рану, но тут уж она замирает, впиваясь взглядом в тёмный оттиск клейма на плече Арамиса. Дыхание неприятно сжимается, вытекая на выдохе, покидая Анну, к лицу приливает кровь, обдавая жаром.
[indent] Лилия.
[indent] Королевская лилия.
[indent] Такая же, какая красуется на её плече, какая изменила её жизнь, превратив юную графиню в преступницу, и граф де Ла Фер не хотел ей верить.
[indent] Не мог, не хотел… Его собственные слова.
[indent] Но она в самом деле не ожидала увидеть клеймо преступника, вора, на плече Арамиса. А ведь могла об этом подумать, ведь он был в тюрьме, он был там…
[indent] Теперь хотя бы понятно, отчего в объятиях юной инженю, с которой он провёл время, так и не случилось полного обнажения. Ему было что скрывать.
[indent] Анна не может удержаться. Не может не коснуться выжженного цветка — огрубевшая кожа бугрится под пальцами, ложбинками сливаясь в королевский цветок. Внутри все сворачивается жгутом, обжигая пальцы волнением а после искорками, бегущими по коже. Смятение накатывает так быстро, так сильно, что Анна одергивает руку, отводит взгляд, заставляет себя вспомнить, что нужно вытащить пулю. На языке вертится глупое «я и не знала, что тебя клеймили», и она не произносит этого, как и не спрашивает, за кого он принял наказание. И без того известно. А сейчас ей не стоит думать о чем-то, кроме пули в теле Арамиса, кроем необходимости избавиться от нее. Ради этого она запрещает себе сейчас думать о лилии на его плече, хотя ее собственная жжет застарелым пламенем.
[indent] — Вина пока не дам, а то захмелеешь, ещё потянет на признания, — кому и какие Анна не уточняет. Хорошо, что Арамис лежит, уткнувшись в траву, не видит сейчас её лица, не видит, как серебрятся две дорожки слёз на щеках миледи. Она сглатывает солёные капли, откладывает в сторону нож. Наверное, проще было бы кончиком лезвия поддеть пулю, вошедшую в тело, но так она может сделать хуже, и острые края ножа поранят Арамиса сильнее. Закусив губу, Анна льёт драгоценное вино на руки в попытке сделать их чище, а после, полная решимости, запускает пальцы в рану — два, осторожно, аккуратно, но невозможно справиться быстро. Пальцы мгновенно покрываются кровью, та толчками выплёскивается из раны, её привкус, кажется, бурой пылью оседает на губах, оседает везде, бьёт в нос — а тело Арамиса сводит судорогой, и его боль передаётся Анне, почти лишая её решимости вытащить пулю.

[indent] В объятиях красотки?
[indent] Шутка, достойная мушкетера. Но Анна принимает ее на свой счет, неожиданно для самой себя расплывается от мысли, что он ее назвал красоткой, и здравый смысл легко распаляется другими мыслями. Пусть и попытки Арамиса шутить ее больше раздражают — они как признаки его волнения, которое передается Анне, и она в нем тонет. Арамис будто бы боится, но от этого уже боится и она.
[indent] - Ты сегодня не умрешь…
[indent] Ах вот оно что, служанка, это он о служанке.
[indent] - Хотя уже не уверена.
[indent] Голос Анны дрожит, она даже улыбнуться не может себя заставить. Арамис, лежащий на земле, все больше ее нервирует. Он беззащитный, он сейчас в ее власти, но эта власть ее не радует. И хорошо, что хотя бы не сдается, а то еще этого не хватало.
[indent] Очередная шутка все же вызывает улыбку. Арамис этого не видит, как и не видит, что по бледным щекам стекает пара слезинок. Анна сдувает упавшие на глаза темные пряди, затем замечает:
[indent] - Сударь, ваши тайны умрут вместе со мной, даже та, что вы не спали с королевой.
[indent] Потому что королева влюблена в Бекингема, но кто знает, пусть сердце Анны Австрийской, она могла одарить своим вниманием и мушкетера у своих дверей, и тут уж неизвестно, хватит ли в таком случае верности Анны де Бейль.
[indent] Она снова забывает об Анне Австрийской, об английском герцоге, обо всем на свете, оставшись наедине с раненым Арамисом. Темнота обступает их, разреженная высоко вставшей луной, там воют волки, там царит страх, там страшно, но Анна не может об этом думать. У них нет защиты, их лошади могут стать добычей волчьей стаи, а по французским лесам вечно бегают какие-то твари, всякие жеводанские монстры, но мысли Анны занимает только Арамис.
[indent] Его стон бьется под рукой, впивается под кожу, заползает в душу, раздирает сердце на мелкие осколки. Он сдавленный и глухой, наверное, Арамис что-то прикусил, что глушит звук. Тело его сводит судорогой, напряжение бьет по нервам, руки предательски дрожат, от чего она не может подцепить пулю, та скользит меж пальцев, и ее никак не зацепить.
[indent] Вдох.
[indent] Выдох.
[indent] Нужно успокоиться.
[indent] Ей нужно вытащить пулю из Арамиса, и сделать это как можно быстрее — темная кровь течет по его спине, горячая, тяжелая. Не думать ни о чем, кроме спасения его, а потом уже все остальное.
[indent] Наконец Анне удается подцепить пулю, захватить ее двумя пальцами, вытянуть на свет божий и бросить в сторону, в траву. Наверное, следовало ее оставить Арамису на память, пусть напоминает, что он снова жив, она не будет ее искать.
[indent] - Арамис, - Анна зовет, одновременно щедро плещет вина на тряпицу, которой зажимает рану. Он молчит, и она беспокойно ерзает: - Арамис? - склоняется над ним, прислушиваясь к его дыханию — дышит, но, похоже, без сознания. Когда? Она не заметила… Страх накатывает паникой снова, уже почти ушедший, он снова завладевает ею, сводя с ума до самого-самого дна.  [indent]  [indent] Дрожащими руками Анна заканчивает перевязку, а после аккуратно переворачивает Арамиса на спину. Его голова безвольно дергается, ее сердце ломается при виде этого зрелища. Анна невольно всхлипывает. Все ее усилия, все ее способности, все ее безразличие исчезают под напором реальности. Она укрывает его своим плащом, пряча от собственного взгляда лилию на его плече, снова склоняется над ним, гладит по щеке.
[indent] - Рене… Арамис… Я не знаю, как тебя называть, но не смей умирать сегодня, слышишь? Пожалуйста, не бросай меня, — слезы текут уже потоком, скатываются по щекам, по подбородку, падают Арамису на лицо, — не поступай так со мной, — тихий всхлип звенит в ночи, — я запрещаю тебе уходить, слышишь?
[indent] Конечно, он ее не слышит, конечно, это все бессмысленно. Но Анна качает головой, вытирает слезы, поднимая глаза к небу — на темном его покрывале мириады звезд, а над всем довлеет серебряный диск луны. Она не верит Богу больше, но ему верит Рене… Арамис… Да какая разница, верит тот, кто лежит сейчас рядом с ней, чью руку она нашаривает, сжимая в своих пальцах.
[indent] - Господи, я знаю, что мы с тобой в ссоре, но я прошу, я молю тебя, пожалуйста, спаси его, спаси. Он должен жить, он должен улыбаться. Он в тебя верит, и все его ошибки… Они были по моей вине. Помилуй его. Спаси. Я грешница, но он… Не ради меня, ради него!
[indent] Анна бормочет все это, сбивается, всхлипывает, чувствует себя снова той девчонкой, которая умела еще что-то просить у Бога, веря в его милость. Она не готова смиряться с ним, но сейчас ей нужно, чтобы он услышал ее, чтобы не отбирал у нее Арамиса, а дальше… Нужно ли что-либо предлагать Богу взамен, вот в чем вопрос?
[indent] - Я прошу тебя. И больше не побеспокою. Только услышь меня.
[indent] Слов не хватает. Анна уже не может говорить. Она смотрит на Арамиса — он дышит, но все так же лежит недвижимо, пугающе бледный. Анна опускает голову ему на грудь, сжимает пальцами тяжелую ткань. И бормочет:
[indent] - Я люблю тебя. Всегда любила. Но тогда… Я была так зла. Так глупа. А потом граф, и в ту минуту я решила, что если не нужна тебе, то хотя бы нужна ему. Но спустя годы я понимаю — я люблю тебя.